Охотники распределились вокруг всего пруда. Они скрытно прячутся в тростнике, в камышах, на воде и на берегах.
Звучит один выстрел, второй, третий, четвертый.
Шум, биение крыльев, визг, крики. Стаи уток поднимаются, несутся прямо над поверхностью воды. Выстрелы гремят в зарослях камышей, в тростнике, посреди озера. Оглушительные крики и кудахтанье птиц, свистящий взмах крыльев, невероятное порхание в воздухе, все небо плотно покрыто птичьими стаями, которые мешают одна другой, которые едва ли могут пролететь мимо друг друга. И снова и снова звучит выстрел за выстрелом, то на одной, то на другой стороне озера.
В полдень осиновки скользят над озером, которое снова стихло. Лодки кружатся и вылавливают убитых птиц из воды. Они наполнены до бортов и спешат к скрытой землянке.
Обед ждет нас, но мы позволяем себе небольшой отдых. Зажигается короткая трубка, и мужчины принимаются за работу. Подстреленных птиц ощипывают, их перья сортируют и складывают в мешки. Потом птиц потрошат и сортируют по качеству, печень, сердца и желудки складывают в бочонки с перцем и солью. С жадностью собаки ожидают отходы, оставшееся мы выбрасываем в озеро, к радости бесчисленных рыб. Видно, как они спорят между собой и уплывают прочь с кусочками отбросов. Потом мы принимаемся за винтовки. Их чистят, и, наконец, снова снаряжают патроны.
Когда солнце стоит на западе, осиновки снова отчаливают, потому что мы отправляемся на новую охоту.
Снова трещат со всех сторон выстрелы, снова армии, тучи водоплавающих птиц поднимаются и наполняют воздух громким криком. Перья летают, птицы падают, и снова полностью загруженные лодки тянутся по освещаемой луной широкой поверхности озера к одинокой хижине.
Так происходит изо дня в день, ранним утром, поздним вечером. Мы подстрелили тысячи уток, но все же, их стаи не стали меньше.
Выпотрошенных птиц и рыбу грузим в лодки и везем домой. Половина мужчин возвращается в Забытое с добычей, которую там перерабатывают и консервируют на долгую зиму в бочках.
После нескольких дней мы расстаемся с основной группой охотников.
Староста, двое крестьян и я едем в другую сторону, для охоты на глухарей, тетеревов и рябчиков. Четыре собаки сопровождают нас. Мы отправляемся ночью, когда все еще спят, потому что именно ранним утром, когда туманы еще крадутся по лесам, эти дикие петухи собираются стаями.
Во второй половине дня мы возвращаемся к землянке, оставляем нашу добычу и снова уезжаем ночью.
Так проходят еще несколько дней.
Вечером, пока еда варится на открытом огне, мы разговариваем об охоте, и трапперы рассказывают о том, что им доводилось пережить в тайге.
- Федя...! Рука Ильи ложится мне на плечо, когда я задумчиво гляжу на шелестящий костер. – Федя, я далеко в лесу, на краю тундры, уже много лет тому назад построил для себя избу, потому что хотел уйти от людей. Но случилось не так. Я должен оставаться среди них. Не хочешь ли ты поехать со мной? Уже четыре года я больше не видел этой избы. Собственными руками я построил ее там, это стоило мне невыразимых трудов. Там есть все, что нужно для жизни. Там так прекрасно, Федя! Если кто однажды побывал там, он больше не захочет вернуться. Поедем туда, я так соскучился по этой избе!
- Да! Завтра, совсем рано, мы поедем туда.
Следующим утром густой туман опустился на весь пейзаж. Солнце еще не взошло.
Запасы на несколько дней погружены на лодку, несколько коротких прощальных слов, и мы уже скользим из маленькой, скрытой гавани. Несколько сильных ударов коротких весел, и мы оба одни в дикой местности. Проворно скользит узкая лодка.
Постепенно туман окрашивается в светло-розовый цвет, потом становится все более темным, до самого насыщенного темно-красного цвета. Клубы тумана, кажется, окружают нас со всех сторон, как будто они хотят снова и снова схватить нас и преградить нам поездку. Теперь они расходятся, позволяют разглядеть несколько кустов на близких берегах, силуэт низкой, мерцающей синевой болотной сосны, но потом короткий просвет снова закрыт. Теперь туман расходится с другой стороны и внезапно дает нам широкий обзор над парующей водой... на далекое, холодное, едва восходящее солнце. Облака тумана становятся все светлее и меньше, пока они совсем не разделяются и не прячутся на берегах.
Холодное солнце светит навстречу нам, яркий мяч стоит прямо над узкой водной дорожкой и блестит в крошечных волнах, разбегающихся за нашей лодкой.
Издалека мы слышим кряканье и гоготание многих тысяч водоплавающих птиц. Иногда стайка их пролетает над нами. Мы слышим, как они с плеском шлепаются на воду.
По прошествии некоторого времени мы выходим, вытаскиваем лодку из воды и тащим ее волоком по земле.
- Там, где стоят две одинокие болотные сосны, там вода.
Добрались до сосен, лодка скользит в воду, и мы плывем дальше. Водный путь постепенно становится шире, берега расступаются, теперь однодеревка качается над тихим, пустым озером.
Новый фарватер оказывается резко слева. Его едва ли можно узнать, так как на его поверхности лежат бок о бок и друг над другом гнилые ветви и стволы. Здесь кусты на берегах настолько высоки, что они образуют навес из ветвей. Кишит водоплавающими птицами, которых разгоняет наша лодка. Они даже не взлетают высоко, и мы могли бы хватать их рукой. Некоторым из них это стоит жизни.
Мы больше не можем покидать лодку, так как берега мелкие и илистые. Только к вечеру рукав расширяется. Берега тут снова заросшие безобразным, низкорослым лесом.
Дважды мы разжигали наш костер на берегах. Мы сходили на берег только, чтобы поспать и поесть. Мы по дороге ловили огромных рыб, стреляли глухарей, тетеревов и рябчиков.
Теперь ландшафт изменился.
Берега низкие и тянутся далеко внутрь суши. В воде теперь накопилось несколько слоев гнилых деревьев и кустов, и кажется, что на них можно сойти и ступать по ним.
С каждым гребком тишина пространства возрастает, пустынность становится все более заметней.
Мы оба тоже молчим все больше и больше.
Ночью, когда мы засыпаем у костра, нам не нужно караулить друг друга. Мы даже не брали с собой наших собак, потому что людей здесь уже не может быть.
Неподвижно лежим мы рядом и внимательно слушаем.
Но тишина остается.
Она велика, настолько велика, что одинокий человек не может вынести ее – он боится ее, ибо здесь начинается вечность.
Наше путешествие продолжается.
К полудню мы видим в синей дали большой холм и черную стену. Это лес. Мы направляемся туда. Камень огромного размера, чистый, отшлифованный водой гранитный блок лежит на круто поднимающемся заросшем мхом берегу.
- Это мой камень... мой старый друг..., – говорит Илья радостно.
Лодку вытягиваем на берег. Мы идем по светлому березовому леску, между березами там попадаются европейские кедры и ели.
Внезапно Илья останавливается. Мы дошли к краю лесной поляны, и он твердо хватает мою руку и показывает.
- Гляди! Ты видишь?... Вот моя маленькая избушка!...
На противоположной стороне луга, чуть ли не полностью засыпанная накопившейся за много лет осенней листвой, как угловатый белый гриб, в укрытии, стоит хижина. Она построена в форме сруба из толстых стволов, у нее широкие ставни. Огромные железные стержни закреплены на них и у низкой, тесной двери.
Сюда мы ехали целыми днями, и не торопясь, но сейчас Илья бежит через луг, на ходу вытаскивает ключ из кармана, открывают засовы и замки, откидывает засовы, пролазит в избу, остается там на несколько мгновений и снова появляется снаружи, с сияющей улыбкой, всколоченными волосами, пиджак и рубашка расстегнуты, грудь гордо выпячена вперед.
Внезапно мне кажется, что он стал в несколько раз выше.
Осенний, залитый солнцем лес, падающие листья, бескрайняя уединенность, низкая изба...
Наружу вытягиваем два больших массивных стула, круглый, тяжелый стол, пестрая, веселая скатерть взметается над ним, и внезапно... все вокруг нас смеется. И маленькая хижина, которая была так неприметна и едва ли хотела отличаться от леса, сияет, и из окон, которые теперь широко открыты, она смотрит на нас как верная заботливая мать, как будто она долго, уже очень долго ждала и высматривала нас.
