Щука хмуро заявил:

— Виноват, погорячился. Не стоило из-за паршивого Гитлера своего товарища терзать.

Все дело вышло из-за портрета Гитлера.

Разведчикам было приказано добыть пленного. А у гитлеровцев, как назло, на том участке была очень прочная оборона. Как ни пойдут разведчики — возвращаются побитые и с пустыми руками. Тогда Щука придумал хитрость. Он заказал художнику политотдела портрет Гитлера.

Этот портрет он водрузил ночью на нейтральной стороне с лозунгом: «Немецкие солдаты, это ваш враг — стреляйте в него!» Расчет его был прост: гитлеровские офицеры не разрешат стрелять в своего фюрера и пошлют своих смельчаков забрать портрет. Наши разведчики будут в засаде и, как на живчика, поймают рискнувших высунуть свой нос из укреплений гитлеровцев.

Три ночи караулили разведчики, но гитлеровцы, видимо, чувствуя подвох, носа не высовывали. На четвертую ночь разведчиков вызвал командир бригады и дал другое задание. Уходя, Щука сказал сержанту Рыженкову, который держал тут оборону:

— Поручаю этот портрет тебе! Следи, чтобы противник не украл! Как увидишь, так открывай огонь из всех пулеметов. Отгоняй!

На следующее утро выяснилось, что портрет утащили фашисты и по рупору кричали с насмешкой:

— Рус, спасибо за портрет!

Красный от ярости прибежал Щука к Рыженкову. Он ухватил его за шиворот, прижал к стене траншеи и, чуть не плача от злости, стал кричать:

— Тарань сушеная! Что ты наделал! Опозорил всю бригаду! От стыда куда деваться! Эх, ты…

И он в сердцах ткнул его в грудь кулаком.

Тут как раз случился командир роты капитан Омосов. Его возмутило, что разведчики приходят и обижают его бойцов. Он выгнал Щуку из роты и позвонил командиру разведки:

— Уйми своих разведчиков…

При расследовании оказалось, что Щука и Рыженков из одного колхоза, друзья детства.

— Бот же какая подлая тварь Гитлер, — удивлялся после Щука, — из-за него с другом разругался.

«Языка» разведчики все же достали. Но Щука не успокоился до тех пор, пока моряки не перешли в наступление. В одном разрушенном офицерском доте он нашел ненавистный портрет и всенародно изрезал его на куски. И чертыхался он при этом так отчаянно, что привел всех в изумление.

В тот же день Щука пошел с ротой морских пехотинцев на штурм гитлеровских укреплений за городом. В разгар атаки рота нарвалась на минное поле и залегла. Гитлеровцы вызвали огонь минометов. Атака захлебывалась. Роте грозила гибель. Судьбу ее решали буквально секунды.

И вот тогда поднялся во весь свой немалый рост Степан Щука. Более звонким, чем обычно, голосом он крикнул:

— Братва, вы меня знаете! Следите за дорожкой, по которой побегу!

И он бросился на минное поле.

С замершими сердцами следили моряки за ним. Щука пробежал метров двадцать, обернулся, призывно махнул рукой. Несколько матросов вскочили, словно подстегнутые, но командир взвода крикнул им:

— Лежать!

Ему хотелось крикнуть и Щуке: «Вернись, Степан!», но горло словно сдавило чем-то, и он стиснул зубы, как при сильной боли. «А может, повезет, он же везучий», — пытался успокоить он себя.

И вдруг раздался взрыв. Этого взрыва ждали, но когда он произошел, у всех дрогнули сердца. Потомок матроса Кошки ценой собственной жизни проложил путь через минное поле. Советские воины бросились вперед. Они перепрыгивали через труп товарища и с грозным матросским криком обрушились на врага. Гитлеровцы были смяты.

После апрельских боев в разведку 165-й бригады прибыло пополнение. Среди вновь прибывших был сержант Иван Баталов. Его назначили командиром отделения во взвод лейтенанта Баюка. Через несколько дней Баюк, человек атлетического сложения, славившийся на всю бригаду громоподобным голосом, пришел к начальнику разведки сильно возбужденным.

— Не понимаю, как можно посылать в разведку таких людей! И почему именно в мой взвод! — с горячностью и с обидой воскликнул он. — Это же красная девица, а не разведчик!

— Позволь, о ком речь?

— Ясно о ком, о сержанте Баталове, которого назначили в мой взвод командиром отделения. Угробили взвод! У меня — орлы! И вдруг командовать ими будет стеснительный паренек, настоящая невинная девица. Он даже ругаться не умеет! Да что там ругаться! Он краснеет, когда другие ругаются. И физиономия у него — белая, румяная, как есть девичья. Ну разве может такой командир управлять моими хлопцами?!

— Погоди, Баюк, — успокоил его начальник, — нельзя сразу такие выводы делать. Может, из него получится хороший разведчик. Испытаем парня, а потом уж судить будем — годен или нет!

— Эх! — безнадежно махнул волосатой ручищей Баюк.

У него установилось понятие о разведчике, как об отчаянном, безумно смелом парне, которого постоянный риск и постоянная угроза смерти делают волевым, разудалым, дерзким. А это накладывает свой отпечаток на поведение разведчика в быту и даже на лицо. Баюк уверял, что поставь среди сотни бойцов одного разведчика — он узнает его по внешности, по манере держать себя. Баталов не подходил под установившиеся понятия о разведчике. Ему только недавно исполнилось двадцать два года. До войны работал счетоводом в каком-то колхозе на Урале. Должность, надо сказать, довольно тихая, и она, возможно, наложила свой отпечаток на его характер. Казалось, ничто не могло вывести его из спокойного состояния. Когда ему делали замечание, он смущался, виновато моргал длинными темными ресницами, а когда кто-нибудь ругался — краснел. Лицо у него было нежное, белое, с ярким румянцем на щеках, глаза темно-синие, мечтательные. Словом, настоящая девица. Нет, не похож он был на разведчика!

Вдобавок он ходил тихо, вперевалку, как ходят ленивые, беспечные люди. Одним он выигрывал — плотным телосложением. При постройке блиндажа он поднял такой здоровенный камень, что все удивились его силе…

Через неделю в отделении сержанта Баталова произошло событие, которое произвело впечатление на всех разведчиков и заставило с уважением отнестись к новому командиру.

В его отделении был разведчик Марков, смелый до дерзости, но недисциплинированный, с крутым своенравным характером. Младших командиров он не слушал и признавал лишь лейтенанта Баюка. Баталов приказал Маркову встать часовым около землянки.

— Нет охоты, я спать хочу, — ответил Марков.

— Я приказываю, — сказал Баталов.

— Невелика птица, — сказал — не буду стоять, и не буду.

Баталов резко, так, что все удивились, заявил:

— Приказываю немедленно пойти и доложить лейтенанту Баюку, что вы отказываетесь подчиняться командиру, нарушаете воинскую присягу, чем помогаете фашистам. Встаньте по команде «смирно» и повторите приказание!

Марков струхнул.

— Ну ладно, пойду часовым, только лейтенанту не говорите. Подумаешь, прицепился.

— Отставить! Повторите первое приказание!

— Есть встать часовым у общежития!

Через минуту Баталов завязал разговор с бойцами о Маркове. Марков, одеваясь на пост, незаметно прислушивался к словам сержанта.

— Говорят, что Марков хороший разведчик, — говорил сержант. — Может быть, он и храбрый, но идти с ним в разведку боязно. Подведет. Откажется выполнить приказание в самый решающий момент — и крышка. И нам крышка, и ему крышка. Может быть, Марков просто зазнался? А?

— Да, пожалуй, — ответил один разведчик, — спеси в нем многовато…

Марков краснел и бледнел, но не решался вмешаться в разговор. Сильно рванув плащ-палатку, служившую дверью, он вышел.

— Ишь ты, забрало парня, — заметил невзрачный на вид, низкорослый и худощавый, с конопатинами на лице разведчик Рогов. — Вы правильно сделали, сержант. Разбаловался Марков, приструнить следует. Прежнего командира он также не слушал, даже к черту посылал…

Марков стоял на посту и злобился на нового командира: «Воображает из себя. Подумаешь, сержант! Посмотрим, какой ты в бою будешь. Не таких видывал… И еще имеет нахальство заявлять, что я помогаю фашистам. Это я-то помогаю? Да я этих фашистских цуциков десятки на тот свет спровадил. Они мне жизнь испортили. А он заявляет такое… Да за это мало морду набить!..»