Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Опять! К черту! — буркнул Леднев. — Что значит последний раз?

Дубровин обнял его за плечи.

— Ладно уж тебе. Пойдем к Володе.

К причалу подошел рейдовый катер. На пирс сошел флагманский артиллерист ОВРа капитан-лейтенант Георгий Терновский. Он слегка прихрамывал на левую ногу. Это память об Одессе. Лицо у него смуглое, из-под надвинутой фуражки, как руль, торчит заострившийся нос.

Глаза у Терновского зеленые. Друзья зовут его «кошачий глаз».

Увидев Дубровина, он заулыбался, подошел и поздоровался со всеми.

— По какому случаю сбор командиров «морских охотников» на пирсе? — спросил он.

— Травим помаленьку, — ответил Леднев, усмехаясь.

— О чем?

— О женах, о том, когда выпьем.

— Что это за разговоры? — в притворном ужасе округлил глаза Терновский. — И это прославленные черноморские асы. Так что такое было сказано о женах? О том, что они наши боевые подруги — известно. А еще что? Докладывай старший лейтенант Крутень.

— Они же — ограничитель.

— О, совершенно точная формулировка, — поддержал Терновский и достал из кармана сверток. — Разрешите, товарищи, в вашем присутствии вручить этот подарок будущему папаше.

И он подал сверток Дубровину. Тот с любопытством развернул его. В свертке были две соски, две распашонки и чепчик.

— Спасибо, Жора! — с неподдельной радостью воскликнул будущий папаша. — Очень, очень кстати. Ты просто добрый гений. Где ты умудрился добыть это?

— А у него на «Скумбрии» ничего не получилось с «катюшами», переключил свою шаланду на изготовление сосок и распашонок, — расхохотался Леднев.

— Это верно, Жора? — осведомился Крутень с самым серьезным видом. — То-то я смотрю…

— Ладно, ладно, братцы, — замахал руками Терновский. — Потом травить будем. Сейчас спешу к начальству. Посылочку, кстати, в Поти организовал…

Он приложил руку к козырьку и зашагал к штабу.

Дубровин проводил его взглядом, раздумывая, где все же артиллерист добыл столь редкостный в военное время подарок. Ох, и обрадуется ему Нина!

— Неужели он на этой шаланде реактивные установки приспособил? — задумчиво произнес Школа. — Прямо-таки сенсация.

— Приспособил, — подтвердил Леднев. — Это будет первый морской ракетоносец.

— Корабль-то очень невзрачный. Даже мачты спилены.

— Не красна изба углами. Где взять приличный корабль?

«Скумбрия», о которой заговорили командиры, была до войны рыбацкой шхуной, старой, тихоходной. Попав к военным морякам, она стала именоваться тральщиком. И вот эту старую галошу дали Терновскому для устройства на ней реактивных установок. Лучшего корабля он не получил не потому, что командир базы контр-адмирал Холостяков недооценивал важность применения реактивного оружия на море, а просто потому, что негде было взять.

— Некоторые артиллеристы сомневаются в возможности применения реактивного оружия на море, — сказал Школа. — Во всяком случае, его не применяют ни немцы, ни англичане, ни американцы. И на наших флотах — также. Следовательно, есть какие-то доводы против.

— Возможно, — согласно кивнул Леднев. — Но я уверен, что Терновский докажет свою правоту. Еще три года назад он предлагал поставить реактивные установки на малых быстроходных кораблях и спецсудах для огневой поддержки десантов. Его предложение одобрили, но почему-то так и не осуществили. В прошлом году он и техник-лейтенант Попов разработали опытный образец пускового устройства, которое прикрепили к сорокапятимиллиметровой пушке на катере лейтенанта Андрея Кривоносова. Под Анапой провели испытание. Отлично сработало. Ты тогда еще не служил у нас.

— Об этом слышал.

— А теперь он приспособил на «Скумбрии» двенадцать восьмиствольных установок. Представляешь, какая огневая поддержка будет десантникам! Девяносто шесть снарядов за один залп. Почешутся гитлеровцы.

— На твоем катере уже установили «катюшу»?

— Уже.

— А комендор освоил?

— Наловчился.

— Я пришлю к нему своего за опытом. Не возражаешь?

— Присылай.

— И я своего, — сказал Дубровин и вдруг забеспокоился: — Я же не побрит, братцы. А если к адмиралу…

— Да и мне надо, — проведя рукой по щеке, проговорил Леднев.

— А ко мне на катер когда же? — спохватился Школа.

— Может, попозже, может, на следующий день, — пообещал Дубровин.

— Пойдем, Володя, — взяв его под руку, сказал Крутень. — Послухаем ридни украински письни. Нехай хлопцы идут бриться, а мы заспиваем «Ой, на гори та й жнецы жнуть», а потом про мамусю риднесеньку.

Дубровин посмотрел на него с удивлением. Он знал, что когда Крутень начинает говорить на родном украинском языке, значит, на его душе неспокойно.

2

В полдень, когда Дубровина вызвали к командиру базы контр-адмиралу Холостякову, погода резко переменилась. С запада надвинулись клочковатые облака. Они закрыли лазурное небо и низко нависли над бухтой и городом. Пошел мелкий и частый дождик. Серая мгла опять заволокла берег, сделала неясными очертания кораблей.

«Верно боцман говорил», — подумал Дубровин, натягивая на плечи черный дождевик.

Он сошел с катера и торопливо зашагал к штабу. Несмотря на непогоду, в порту было более оживленно, чем обычно. Дубровин заметил много офицеров, одетых в пехотную форму.

«Что-то сегодня ночью произойдет», — решил он, начиная волноваться.

В просторном кабинете командира базы было тесно от собравшихся командиров кораблей. Дубровин сел рядом с Ледневым и шепотом спросил:

— Как думаешь — сегодня?

Леднев сидел чуть сгорбившись, склонив крупную голову, и на вопрос товарища не ответил.

Крутень стоял около карты Кавказского побережья Черного моря, висевшей в простенке между окнами, и, водя пальцем по карте, о чем-то оживленно разговаривал с артиллерийскими офицерами.

Все офицеры были знакомы Дубровину. Он переводил глаза с одного на другого и с каким-то обостренным интересом рассматривал каждого. Какие все разные! И внешностью и характерами! Вон сидят рядом два Николая — Салагин и Овсянкин. Младший лейтенант Салагин всегда спокоен, немногословен. Родом он, как Дубровин, с Волги, говорит с ударением на «о». Получив приказ, коротко заявляет: «Доверие оправдаю». Перед выходом в море выстроит матросов и скажет, будто стесняясь: «Не подведите, ребята. Служите, как положено».

Возвращаясь на базу после выполнения боевой задачи, он каждый раз говорил команде: «Давайте подраим немного. Придем на базу, чайку попьем». Его катер всегда был начищен до блеска. Да и сам Салагин всегда побрит, в отлично выглаженном костюме. Другой — Овсянкин. Этот суматошливый и вспыльчивый. Любит уходить в море с разведчиками. Он увлекается художественной литературой. Для военного времени такое увлечение было, конечно, удивительным. Его матросы также стали заядлыми читателями базовой библиотеки. Несмотря на разность характеров, два Николая дружили. Дубровин не задавался ранее вопросом, почему они дружили. Но сейчас невольно задумался — что же их связывает?

Рядом сидит Иван Леднев. Фигура у него плотная, словно литая из железа. Голос зычный, любит в разговор ввернуть крепкое соленое словечко. Трубку изо рта почти не вынимает. Одним словом, моряк до мозга костей. Ничего общего по характеру со Школой, этим стеснительным красивым лейтенантом, у него нет. А, однако, и их связывает крепкая, проверенная в боях дружба.

Да, все разные. Но есть у них и общее. Все они настоящие моряки, честные, храбрые, готовые на жертву во имя победы, ради товарища. Это настоящие морские братья по духу, по крови, по воспитанию, ибо нет на свете ничего сильнее нашего морского братства.

Дубровин покосился на Леднева: «О чем он думает?» И тут поймал себя на мысли: почему он сам сейчас с таким вниманием рассматривает своих товарищей, ведь знает их не первый месяц. В самом деле, почему? Может быть, потому, что накануне больших событий обостряются чувства и думается о будничном в ином, несколько торжественном, что ли, свете?

3
{"b":"234259","o":1}