Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Мария не дошла до блиндажа майора метров двадцать, как утреннюю тишину разорвали десятки взрывов снарядов. Большинство их разорвалось у зенитных установок. Мария догадалась, что раз начали обстреливать зенитчиков, то скоро появятся вражеские бомбардировщики.

У входа в блиндаж стоял солдат. Неожиданно рядом с ним взметнулся столб огня и земли. Мария успела распластаться в траншее, и осколки просвистели над ее головой. Когда дым рассеялся, она бросилась к блиндажу. Солдат лежал, раскинув руки, его гимнастерка покраснела от крови. Мария склонилась над ним и принялась Разрезать на нем гимнастерку, чтобы увидеть, куда он Ранен. И в этот миг позади разорвался еще один снаряд. Осколок пронзил голову Марии, и она упала на солдата, солдат закричал.

Из блиндажа выскочил майор с забинтованной головой.

Марию и солдата внесли в блиндаж.

Хоронили ее зенитчики. Из снарядных ящиков сделали гроб, обшили его красным шелком и под залп винтовок опустили тело молодого врача Марии Голушко в могилу на кладбище, где были захоронены куниковцы.

3

Из Новосибирска я получил письмо от незнакомой женщины А. Кузьменко. Привожу его полностью.

«Уважаемый Георгий Владимирович!

Извините, пожалуйста, за беспокойство. Я долго не решалась написать вам. Но сейчас такое время — время воспоминаний об Отечественной войне. И мне подумалось, что буду не права, если не напишу.

В годы оккупации Крыма я была в Евпатории. Однажды товарищи сказали, что в городскую больницу привезли раненых из Новороссийска, среди которых есть две девушки военнопленные. Это держалось в секрете от немцев. Девушки случайно попали в среду гражданских лиц при спешном бегстве немцев из Керчи.

Мне удалось познакомиться с ними. Вернее, меня провели во двор больницы, и я увидела среди раненых девушку с гитарой, поющую советские песни «Вечер на рейде», «Землянка» и другие. И это в десяти метрах от улицы, по которой ходят полицейские и немецкие патрули!

Вскоре мы подружились с Аней Жуковой (так звали девушку с гитарой). А еще ее звали «Аня крылатая» или «Аня с крылом». Это потому, что у нее был разбит плечевой сустав правой руки и она ходила с шинкой, похожей на крыло.

Аня много рассказывала о фронте, о боевых друзьях, а о себе рассказывала мало. От нее я узнала, что она связистка, старшина второй статьи, что попала в плен раненной во время сентябрьского десанта в Новороссийск.

В больнице Аня была душой хирургического отделения. Кроме пения советских песен, Аня еще устраивала демонстрацию советских диафильмов, через нее мы передавали в больницу литературу, которую читали больные.

Я называла Аню «морская душа» не за тельняшку (ее у нее не было), а именно за настоящий морской характер. Но в день освобождения Аня хотела выйти к своим в морской форме. А где было ее взять? Кроме больничного халата, у нее не было никаких пожитков. Товарищи собрали все, что могли, и она сшила форму. Труднее оказалось найти воротничок, но потом у нас в доме нашли полинялый воротничок. Видели бы вы, как обрадовалась ему «морская душа»!

А первая встреча с нашими все-таки не была парадной. 13 апреля 1944 года ранним утром я пришла в больницу. Гитлеровцы уже драпанули, только на Пересыпи остался отряд штурмовиков. Шел слух, что все население будут выгонять за город и там расстреливать. Когда раздалась стрельба, Аня хотела спрятать меня у своих знакомых. Мы выбежали на улицу (она прямо в халате), видим машины, а в них советских солдат. «Наши!» — закричала Аня, и мы — к машинам. На подножке одной машины стоял капитан, он спросил нас, где немцы. Мы сказали, что в данном районе нет, а есть на Пересыпи. Машины развернулись и пошли туда, а мы вбежали во двор больницы и стали поздравлять всех с освобождением. Что там было, трудно описать! А потом Аня и Люда (другая девушка — медсестра) надели свои формы, и мы пошли в город.

После освобождения Евпатории Аня добилась возвращения в строй, хотя рана еще не зажила. Служила на флоте до конца войны, потом, демобилизовавшись, уехала к себе на Кубань, в станицу Ивановскую, где и проживает в настоящее время. Она замужем, ее фамилия теперь Коненко, она мать двух сыновей, работает учительницей в средней школе.

Вот я и подумала, может, вам будет интересно знать, что герои ваших книг работают рядом с вами».

Письмо заинтересовало меня, захотелось познакомиться с «морской душой», которая вела себя так смело в оккупированной Евпатории. Я поехал в Ивановскую.

Анна Ивановна Жукова-Коненко оказалась невысокой, худенькой женщиной с застенчивой улыбкой. Работает Учительницей. В школе пользуется большим авторитетом, Учителя избрали ее председателем месткома.

За время войны родители Анны Ивановны дважды получали извещение о ее смерти. Первый раз она была тяжело ранена в боях под Туапсе. Командование батальона посмертно представило ее к ордену Красной

Звезды и сообщило родителям. Но через несколько месяцев она вернулась в родную 255-ю бригаду морской пехоты. С ней она высаживалась в феврале 1943 года на Малую землю и пробыла на ней почти все семь месяцев. Там, на Малой земле ее приняли в партию. Санинструктор и связная — таковы были ее должности в течений двухсот дней героической эпопеи. Сколько вынесла раненых с поля боя, сколько сделала перевязок, сколько раз попадала под бомбы и снаряды — этого невозможно упомнить.

Во время сентябрьского штурма города 255-я бригада попала в тяжелое положение. Она высаживалась на мыс Любви и на каботажную пристань, где укрепления гитлеровцев были особенно сильны. В этом бою многие моряки были убиты и ранены. Тяжело была ранена и Аня.

Вот что рассказала мне при встрече Анна Ивановна:

— Нас, раненых, укрыли в блиндаже, захваченном у немцев. Помню, у входа встал инструктор политотдела старший лейтенант Константин Малахов. Он был ранен в бедро, и кровь сочилась по его брюкам. Гитлеровцы бросились в контратаку. Им удалось прорваться к нашему блиндажу. Малахов отбивался, не пуская их в блиндаж. Вражеская граната сразила его, и гитлеровцы ворвались к нам. Так я оказалась в плену. Со мной в плену оказалась и Люда Конюхова, лейтенант медслужбы. Она была ранена осколками в спину, в ногу и в руку. На ее спине живого места не было. Страшные дни настали для нас. Из Новороссийска немцы привезли нас в Абрау-Дюрсо и заперли в каком-то сарае. Было нас человек пятьдесят и все израненные. Начался допрос. Повели и меня. От большой потери крови я не могла самостоятельно ходить. Гитлеровский офицер брезгливо посмотрел на мое окровавленное избитое лицо, изуродованное плечо, потом подошел ко мне и разорвал форменку, которая держалась у меня на одной руке. Больше не помню, что было. Только поздно ночью, когда пришла в сознание, почувствовала, как кто-то щупает мой пульс, потом кто-то сделал мне укол и обработал рану.

Не думала я тогда, что останусь жить, да и жить-то не хотелось. Утром нас переправили в Анапу, а там погрузили на баржу и переправили в Керчь. Выгрузили нас на пристани. День был жаркий, мы изнывали от жажды, но пить нам не давали. Потом начался пересчет. Гитлеровцы ходили, не выбирая дороги, наступая своими сапогами на людей. Было больно смотреть на это, и боль не оттого, что они наступали на раненые места, а боль оттого, что мы ничего не могли сделать этим двуногим вооруженным животным. После мучительного пересчета нас отправили в лагерь для военнопленных. А утром опять пересчет. Раненых определили в Керчинскую больницу. Здесь я встретила Гришу Передерия. Он до войны учился в школе, где я уже работала учительницей. У него перебита нога. В нашей бригаде Гриша был автоматчиком. Нас не лечили, в больнице полно вшей. Бедная Люда лежала на животе. В ее ранах завелись черви. Некоторых раненых гитлеровцы куда-то увозили, и те больше не возвращались.

Когда наши войска освободили Таманский полуостров и стали готовиться к десанту в Керчь, нас, раненых, бросили на произвол судьбы. Какие-то гражданские люди погрузили меня и Люду в товарный вагон и отвезли в Евпаторию. Там нас сдали в больницу, но уже не как военнопленных, а как гражданских беженцев. Благодаря этому Мы и уцелели. В евпаторийской больнице Люде ампутировали ногу. Врачи в этой больнице оказались сердечными людьми, они дорожили жизнью каждого советского человека. Когда я посмотрела кинофильм «Доктор Вера», то невольно вспомнила евпаторийских врачей Марию Николаевну Кащенко, Елену Антоновну Боровскую, Владимира Ивановича Владыкина. В больнице я познакомилась с Аней Кузьменко, которая прислала вам письмо из Новосибирска. Кажется, она была подпольщицей.

70
{"b":"234259","o":1}