Однако бывали такие моменты, когда ему приходилось задумываться. «Яблоко от яблони недалеко падает». Но то яблоко. Человек ведь не яблоко. Какие у лейтенанта Игнатюка основания брать на подозрение матроса Петракова? Отец у матроса замешан в чем-то.

Причем тут сын? Нет же оснований не доверять матросу. Хорошо воюет, глаза у него чистые, откровенные. Верить людям надо, верить! Нельзя быть перестраховщиками, подозревать каждого в чем-то неблаговидном.

Чередниченко дошел с сержантом до траншеи. Прощаясь, он спросил:

— А почему вы, товарищ сержант, в партию не вступаете?

— Слабограмотный я. Польза-то какая от меня…

— Человек вы заслуженный, на фронте с начала войны, орден и две медали получили за боевые заслуги. Вам одна дорога — с партией.

— Дорога, верно, одна, — подтвердил Безуглый. — Только в политике я не силен. Книжек не читаю, сказки предпочитаю. На кой ляд такой партии. Я уж, товарищ замполит, лучше буду беспартийным большевиком. А в партию нехай вступают молодые да грамотные. Им пути все свободные. Наше дело подпирать их, то есть партию. По моему разумению, коммунисты — люди особенные. А я кто — обыкновенный, к земле привязанный хлебороб.

— Вот такие-то привязанные к родной земле и нужны партии. Подумайте об этом, сержант.

Сержант сказал:

— Что ж, подумать можно.

Зеленцов вернулся в два часа ночи.

— Поздравить? — шепотом спросил Петраков,

— Конечно.

Петраков пожал ему руку и сказал:

— Ложись. Я за тебя отстою.

— Ну что ты…

— Ложись, ложись. Когда-нибудь ты за меня постоишь.

— Спасибо, Роман, — растрогался Зеленцов,

Подошел Безуглый.

— Значит, утвердили.

— Да.

— Ну и добре.

Утром после завтрака Петраков настоял, чтобы Василий рассказал подробнее, как его принимали в партию.

— Оробел сначала, — признался Зеленцов. — Вызвали меня в штабную землянку, захожу, а там полно начальства. Докладываю о прибытии, а язык еле ворочается и голосок писклявый. У стола сидит полковник. Худой такой, а брови большие, черные. Шинель и гимнастерка на нем простые, солдатские. Поворачивается он ко мне, улыбается. Брови приподнялись — и вижу веселые светлые глаза. Спрашивает он меня: «Что это вы, товарищ Зеленцов, всегда такой робкий?» Тут я успокоился малость и сказал: «Это я при виде начальства немного теряюсь». Полковник рассмеялся и опять спрашивает: «А при встрече с фашистом?» Тут замполит за меня отвечает: «Лупит, не стесняясь». Я подтвердил, дескать, не поздоровится фашисту, если встречусь. Потом заставили меня биографию рассказать. Кто-то вопрос задал: что такое фашизм? Один капитан заметил, что я молод, пожалуй, для партии, всего девятнадцать лет. Пусть, мол, в комсомольском котле поварится. Но тут наш замполит сказал, что командиру пулеметной роты лейтенанту Божененко тоже девятнадцать лет. Все заулыбались, а полковник сказал, что не в возрасте дело, а в политической сознательности, в том, как человек воюет.

Безуглый хмыкнул:

— Это ты-то политически сознательный… Смех прямо.

— Не вижу ничего смешного, — довольно резко возразил Петраков. — Продолжай, Вася.

— Приняли. И еще человек восемь, — сказал Зеленцов и встал.

Несколько минут он стоял молча, поглядывал на море, потом, словно вспомнив что-то, улыбнулся и опять сел.

— А знаете, кто был этот полковник? — спросил он и тут же ответил: — Начальник политотдела нашей десантной армии Брежнев. После мне сказали солдаты.

— Начальство большое, — раздумчиво сказал Безуглый.

— Солдаты рассказали мне, — продолжал Зеленцов, — что в сейнер, на котором Брежнев плыл сюда, попал снаряд, полковника взрывной волной сбросило в море. Моряки нырнули, спасли. Без сознания был…

— Молодцы моряки! — с явной гордостью произнес Петраков.

— Ну, а там говорили еще что-нибудь? — стал допытываться Безуглый. — Когда вперед-то? Начальству все известно.

Зеленцов явно устал рассказывать. Не умел и не любил он говорить, привык больше слушать. На вопрос сержанта отвечать сразу не стал, а сначала выпил воды, закурил, зачем-то вынул складной нож, повертел в пальцах и спрятал опять.

— Ну говори же! — с нетерпением прикрикнул Безуглый. — Клещами тебя за язык тянуть, что ли?

— Конечно, говорили, — наконец подтвердил Зеленцов. — Брежнев поздравил нас всех, пожал руки, а потом стал говорить. Когда вперед — об этом не сказал. Сказал — оборону крепить надо. Ни метра земли не отдавать. Запомнил я слова: советского человека убить можно, но победить нельзя.

— Точно, — кивнул головой Петраков.

— И еще сказал, что немцы большие силы собирают, чтобы сбросить нас в море. Надо быть наготове. Со дня на день можно ожидать.

Безуглый ожесточенно зачесал затылок.

— Несладко придется. Навалятся, дай боже!

— А начальника политотдела корпуса полковника Рыжова там не было? — спросил Петраков. — Это наш, флотский.

— Не знаю. Может, и был.

— С полковником Рыжовым, — оживился Петраков, — был такой случай в феврале. Тогда он являлся начальником политотдела восемьдесят третьей бригады. Командный пункт бригады находился в каменном доме на окраине Станички. Гитлеровцы сообразили каким-то образом о местонахождении КП и начали глушить по нему снарядами, Один завалил стену, другой разорвался рядом. Несколько человек ранило. Выскочить невозможно — так густо рвутся снаряды. Настроение у всех, сам понимаешь, паскудное, кое у кого нервы не выдержали, телефонистка разрыдалась. Смерть рядом ходит — не каждый ее спокойно встречает. И вот тогда Рыжов повернулся к людям и, улыбаясь, запел: «Вихри враждебные веют над нами…» И что ты думаешь — люди приободрились, тоже заулыбались, даже телефонистка слезу утерла и повеселела. Вот это коммунист! Это, Вася, я говорю тебе для того, чтобы ты на ус наматывал. Слово коммуниста — оно тоже многое значит.

Сержант закивал головой, словно подтверждая его рассказ, а потом повернулся к Зеленцову, окинул его оценивающим взглядом и спросил:

— Не рано ты в партию вступил?

— Согласно уставу.

— Вишь ты — согласно, — усмехнулся Безуглый. — А так, ежели без устава, по-честному говоря. Ты же еще сопляк, Василий. Это между нами говоря. Не обижайся на такое слово. Я, понимаешь ли, привык в коммунисте видеть человека особенного. А что в тебе особенного? Ничем не выдающийся среди других солдат. Скрозь все такие. Вчера замполит мне тоже предлагал в партию. А я сказал: «Подожду». Не чувствую я в себе того огонька, который в коммунисте должен быть. А коммунист без огонька — это же срамота, сырая солома.

Петраков резко махнул рукой в знак несогласия.

— Неправильно рассуждаешь, Иван Петрович. Готовыми коммунистами не рождаются. В партию человек вступает, когда согласен с ее идеями и хочет бороться за них. В партии его обучат, как это делать. Я убежден в этом…

И вдруг он насупился, замолк, встал и пошел по траншее. Безуглый окликнул его:

— Подожди, ответь на один вопрос.

Петраков повернулся и в ожидании посмотрел на сержанта.

— Ты шибко грамотный, как посмотрю, — с ехидцей произнес Безуглый. — А я спрошу тебя: почему ты сам в партию не вступаешь? И даже не комсомолец. А годков-то тебе без малого двадцать пять.

Петраков помрачнел, опустил голову.

— У меня особые обстоятельства.

Сержант рассмеялся.

— Скажи, пожалуйста. Ты что — с идеями партии не согласен? Или партийная дисциплина не устраивает? Вольным казаком хочешь прожить.

Какое-то время Петраков молчал, не поднимая головы, потом тряхнул ею и решительно заявил:

— Ладно, скажу.

Он сел против сержанта и, глядя ему прямо в глаза, сказал:

— Не примут меня… Из-за отца…

— А при чем тут отец? — удивился Безуглый. — Не он, а ты в партию вступаешь. С тебя спрос.

— В анкете и о родителях надо писать.

— Ну и что из того? Нехай твой батько что-то и нашкодил, так ты тут ни при чем.

— А вот говорят, что яблоко от яблони недалеко падает.