Утром они кричали в рупор:

— Рус, отдай «Катюшу»!

Степан ответил без рупора такими просоленными морскими словами, которые бумага не выдерживает.

После этого случая кто-то назвал Степана потомком матроса Кошки, героя обороны Севастополя в дни Крымской войны. Так это прозвище — потомок Кошки — и утвердилось за ним. Степан сначала смущался, когда его так называли, а потом, подумав, решил, что ему надо гордиться таким прозвищем и оправдать его на деле.

Во время боя на Малаховом кургане Степан Щука получил тяжелое ранение, и его вывезли в Сочи. После выздоровления его зачислили в 165-ю бригаду и назначили командиром отделения разведки, а вскоре бригада оказалась на Малой земле.

— Обстановка привычная, — заключил он после тяжелого боя, длившегося целый день. — Порядки севастопольские.

Разведчикам долгое время не удавалось пробраться в один опорный пункт гитлеровцев. Этот пункт представлял собой каменный дом, расположенный от других домов на расстоянии не менее трехсот метров. Вокруг дома было протянуто проволочное заграждение. На проволочном заграждении устроена сигнализация — звонки, консервные банки, мины натяжного действия. Как только разведчики подползали и начинали резать проволоку, поднимался звон, фашисты обнаруживали их и обстреливали из пулеметов, а из глубины их обороны начинали сыпать снарядами и минами. Каждый раз приходилось, что называется, сматывать удочки.

После одной такой неудачной ночки Щука пришел к начальнику разведки и заявил:

— Придумал фокус.

Через несколько суток разведчики подтянули к вражескому опорному пункту небольшую лебедку, какие бывают на крупных рыбачьих судах, и трос. Лебедку и трос привезли с Большой земли. Установили этот механизм метрах в двухстах от проволочного заграждения в небольшой яме. Щука полез к заграждению и прицепил трос. Вернувшись, он начал накручивать его на лебедку.

— В этой штуковине такая силища, — усмехнулся Щука, — что утянет все заграждение.

Трос натянулся, и сигнализация пришла в движение — зазвонили звонки, загремели банки, стали рваться мины. Гитлеровцы всполошились. Одна за другой полетели вверх ракеты, ожесточенно застучали пулеметы, а вскоре вокруг дома стали рваться снаряды и мины. При свете ракет было видно, как проволочное заграждение медленно ползло в нашу сторону. Позже пленный гитлеровец из этого дома рассказывал:

— Мы видели, как уползает от нас проволочное заграждение, но не могли понять, почему. На вашей стороне тихо, разведчиков ваших не обнаружили. Было в этом что-то сверхъестественное. Мы стали дрожать от испуга, креститься, стрелять, а потом не выдержали и в ужасе побежали, бросив дом.

Короче говоря, благодаря «фокусу» Щуки разведчики поймали двух пленных и овладели опорным пунктом без всяких потерь.

Спустя некоторое время разведчики пошли в наблюдение на гору Колдун, с которой хорошо была видна оборона противника.

На горе водилось много черепах. Щука поймал одну и принес в блиндаж. Он щелкал пальцем по панцирю и удивлялся:

— Вот так броня!

Моряки с интересом наблюдали, как черепаха осторожно высовывает треугольную голову, ползет. Некоторые становились на панцирь и удивлялись его крепости.

— Ползет действительно по-черепашьи!

— Говорят, суп из черепашьего мяса хорош.

— Тьфу. Выбрось, Степан!

Один из шутников ткнул иголкой в тело черепахи. Ее словно кто подхлестнул — сразу ускорила движение. Все рассмеялись.

— Переключилась на третью скорость.

Щука вдруг хлопнул себя по лбу и хитро прищурил насмешливые карие глаза.

— Идея, ребята! Сейчас используем черепаху в военных целях.

Он привязал к черепахе пустую консервную банку и вынес из блиндажа. Уже стемнело. Щука поставил черепаху на землю, направив ее головой в сторону противника.

— Беги, родная, попугай фашистов!

Черепаха ползла по прямой линии, волоча за собой тарахтящую банку. Все с интересом наблюдали, что будет дальше. Вскоре на вражеской стороне раздались пулеметные выстрелы. Одна за другой стали тревожно взлетать вверх ракеты. Через несколько минут гитлеровцы открыли стрельбу из минометов по нейтральной полосе.

— Вот наделала шуму черепаха, — смеялись ребята, — теперь фашисты до утра не успокоятся.

По траншее прибежал командир стрелковой роты капитан Омосов.

— Что за шум у противника? — тревожно спросил он.

Ребята ему объяснили.

— Правильно, пусть гады никогда не чувствуют себя спокойно, — ухмыльнулся капитан и, успокоенный, пошел к себе в блиндаж.

Утром вся оборона знала историю о том, как старшина первой статьи Щука заставил воевать черепах. Многие допытывались, как это он сделал. Когда стемнело, в сторону противника на этот раз ползло несколько десятков черепах. Некоторые из них тянули сразу по две и три консервные банки. Гитлеровцы точно взбесились. Сотни ракет взлетели вверх, стреляли гитлеровские пулеметчики, артиллеристы и минометчики. Так продолжалось до утра. Под утро позвонил по телефону генерал:

— Что у вас там, фашисты взбесились, что ли?

— Так точно, взбесились, — ответил ему командир батальона, — черепахи довели их до такой жизни.

— Какие черепахи? — удивился генерал.

Когда ему рассказали, генерал долго хохотал.

На горе черепах оказалось в достатке. Каждую ночь грохотали на нейтральной полосе пустые консервные банки, возбуждая у гитлеровцев ярость и страх. Сколько затратили гитлеровцы зря ракет, патронов, мин и снарядов — не сочтешь!..

Никто не видел, чтобы Степан Щука унывал, чтобы он переживал по поводу какой-либо неудачи. Находились люди, которые склонны были считать его просто храбрым и веселым рубахой-парнем, а некоторые даже называли Степана легкомысленным, не понимающим великие цели происходившей войны, не испытавшим личного горя. Видимо, поэтому, в связи с подобными мнениями, начальник политотдела, когда Щуку принимали в партию, затеял с ним разговор на серьезные темы, пытаясь выяснить его взгляды на жизнь. Говорили они наедине в маленькой землянке, вырытой у подножья балки.

— Свое горе я глубоко в сердце запрятал, — взволнованно проговорил Щука, когда начальник спросил его о семье. — Не время сейчас горевать да плакать… Нет у меня семьи — убили фашисты мою мать, отец в бою погиб… Сейчас я должен мстить.

И только начальник политотдела видел, как дрогнули желваки на скулах разведчика и затуманились глаза. В эту минуту, когда горе подступило к его сердцу, походил он на мальчика, обиженного недобрым человеком. Но вскоре Степан пересилил себя и уже спокойно сказал:

— Если матрос бодр — он силен вдвойне. Мы воюем за правое дело — и не нам быть тоскливыми. Пусть переживают те, кто пришел в нашу страну с автоматами.

— Философия жизнеутверждающая, — в задумчивости произнес начальник.

— Моя философия простая, товарищ начальник: на мертвый якорь каждого фашиста. И вот еще посмотрите, — Щука вынул из кармана самодельный портсигар, сделанный из алюминия.

На крышке портсигара начальник прочел: «Я бы издал суровый закон: все без различия пола должны проплавать моряками года по два, и не было бы людей чахлых, слабых, с трясущимися поджилками, надоедливых нытиков. Я не выношу дряблости человеческой души».

— Интересно… Чьи это слова?

— Это написал Новиков-Прибой, морской писатель.

— И эти слова запали вам в душу?

— Точно так, товарищ начальник.

— Вы из моряцкой семьи?

— Потомственный.

Помолчав немного, начальник протянул:

— Что ж, Новиков-Прибой, пожалуй, правильно говорил.

Когда Щука ушел, начальник политотдела подумал: «А метко матросы назвали его потомком матроса Кошки».

Но однажды произошел случай, который вывел Щуку из состояния постоянной бодрости, и начальнику штаба бригады пришлось разбирать дело о драке командира отделения разведки Щуки с командиром отделения стрелковой роты Рыженковым. Рыженков, сутулый парень с длинным лицом и удивленными серьезными глазами, виновато говорил:

— Драки не было. Верно, Щука брал меня за грудки, но я не сопротивлялся. Я виноват перед разведчиками. Признаюсь… у меня рука не поднялась для сдачи. По правилу, Щука должен мне морду набить.