К великой радости офицеров Читинского гарнизона, жалованье за март им выдали не семеновскими «голубками»[13], а золотыми пятирублевиками царского чекана, — незадолго до этого Семенову удалось перехватить вагон с золотом, который сибирское правительство Колчака направляло во Владивосток, а оттуда за границу[14]. Поэтому и расщедрился походный атаман, а обрадованные им офицеры устроили к вечеру большой банкет.

В числе приглашенных на банкет был и командир бронепоезда «Грозный» подполковник Степанов — коренастый, кареглазый брюнет с густыми, зачесанными кверху волосами и широкими, подстриженными снизу усами.

Сегодня Степанов был в преотличнейшем настроении и по случаю хорошей получки, и особенно потому, что в этот день его повысили в должности, назначили начальником Антоновского гарнизона.

Весь нынешний день Степанов пробыл в штабе походного атамана. Пока там оформляли его назначение, он ознакомился со множеством всяких инструкций, секретных приказов, побывал у начальника штаба генерала Акинжиевского. Там он узнал, что его предшественника, полковника Кислова, отстранили от должности за то, что он, как сказал генерал: «Не обладает твердостью характера, миндальничал с арестованными большевиками».

В конце дня Степанов, получив свое жалованье, двадцать золотых монет, уступил просьбе войскового казначея забрать с собой и деньги для выдачи офицерам Антоновского гарнизона. Пятнадцать столбиков, по десять монет в каждом, обернутые синей бумагой, Степанов рассовал по карманам, часть их положил в боковую сумку.

Когда он пришел на банкет, там уже почти все были в сборе. В просторном зале офицерского собрания гости — офицеры, дамы, именитые купцы и коммерсанты города — разместились за двумя длинными рядами столов, составленных в виде буквы «П».

Будучи выходцем из низов — он был сыном богатого мужика Томской губернии, Степанов сторонился чопорных, барски-спесивых офицеров, а также и дамского общества. Поискав глазами среди сидящих, Степанов увидел знакомого казачьего есаула Князева, а рядом с ним молодого чернявого пехотинца-поручика Шумова, с которым только сегодня познакомился в штабе.

Поздоровавшись с приятелями, Степанов сел между ними, окинув взглядом столы с закусками и винами. Прямо перед ним на середине стола, отливая всеми цветами радуги, стоял хрустальный графин с водкой, а вокруг него целая батарея бутылок с наливками, настойками и виноградными винами. На больших фаянсовых блюдах — окорока копченой свинины, жареные гуси, балыки, ваза с паюсной икрой, а при виде желтого, с коричневым подпалом, поросенка, Степанов крякнул от удовольствия, потирая рука об руку, хрустнул пальцами.

— Начнем, господа, — обратился он к друзьям и, не дожидаясь ответа, принялся откупоривать бутылку с коньяком.

Вечер открыл генерал Бакшеев, явившийся на банкет в полной генеральской форме, с орденами и с густыми эполетами на плечах.

— Дамы и господа, — начал он, поднимаясь из за стола и приветливо улыбаясь, — прошу вас всех наполнить свои бокалы.

Поздравив с праздником, Бакшеев обратился к ним с речью, в которой призывал «всех честных людей новой России к единению во имя укрепления существующего строя, к борьбе с мятежными шайками большевиков». Заканчивая свою речь, генерал поднял наполненный водкой бокал, воскликнул:

— Господа, я предлагаю тост за здоровье первого забайкальского казака, верного сына своей родины, нашего славного походного атамана Григория Михайловича Семенова! Ура!

Гости встали, и от дружного трехкратного «ура» в окнах зазвенели стекла. Все залпом осушили свои бокалы, и сразу же огромный зал вскипел бурливым говором, смехом, звоном посуды, — веселый пир начался.

Веселились далеко за полночь. После ужина перешли в другой, более просторный зал, где под музыку духового оркестра начались танцы. А в небольшой, уютной комнате человек двадцать офицеров уселись за карты.

Степанов хотя и много выпил в этот вечер, но на ногах держался крепко, у него лишь слегка шумело в голове, и это не мешало ему принять участие в игре. Играл он молча, ни на кого не глядя, и не замечал ничего, кроме заманчиво блестевшей кучки золота на зеленом поле посредине стола. Из игроков его внимание привлек лишь один казачий есаул-кубанец в малиновом бешмете с газырями на груди, с черными в стрелку усиками и шельмоватыми карими глазами. Больше всего Степанову кинулись в глаза руки есаула, узкие в кисти, с тонкими, нервными пальцами. Эти пальцы наглядно, без слов выдавали душевное состояние есаула: в то время как он, весело улыбаясь, изображал на лице беспечность, пальцы его, лежа на груде золота, то беспокойно вздрагивали, то легонько, одними подушечками, оглаживали золотые монеты, подгребали их в кучу. Когда же есаул начинал тасовать карты, сдавать их, пальцы его мелькали с удивительной быстротой, и казалось, что они лишь часто-часто нажимают какую-то невидимую кнопку и карты сами собой вылетают из колоды, ложатся перед игроками на стол.

«Шулер», — со злобой подумал про есаула Степанов и, приподняв, взглянул на свою карту. К нему пришла дама червей. Степанов поставил на нее золотой и проиграл.

Когда на больших старинных часах пробило два часа ночи, Степанов проиграл все свое жалованье. Благоразумие подсказывало ему встать и уйти, но тут подошла очередь держать банк, и, хотя своих денег уже не было, он, недолго думая, извлек из кармана один из столбиков тех, чужих денег. Не спеша разорвал он синюю обертку, высыпал на стол перед собой десять золотых монет, четыре из них поставил в банк и, перетасовав, раздал карты. Первым ударил по банку сидящий слева бородатый штабс-капитан и проиграл. То же самое и второй игрок. Проиграли третий и четвертый.

— Ага-а, — повеселел Степанов, хмель у него совсем вылетел из головы, руки приобрели живость, росла кучка золота в банке. — Карта не кобыла, перед утром повезет, — пошутил он, продолжая метать карты. — Ваше слово?

— Дайте за три монеты. Та-а-ак, себе возьмите.

— Пожалуйста. Десять, шестнадцать, король, ваших нет. Ваше слово?

Банк растет. Очередь подвигается к есаулу в малиновом бешмете. Вот уже сидящий с ним рядом молодой безусый прапорщик взглянул на свою карту, кинул на стол две монеты:

— Дайте за десять!

— Что вы делаете! — воскликнул есаул, уже в последний момент увидев у прапорщика туза червей; руки его мгновенно накрыли кучку золота в банке. — Мажу остальные, за банк!

Но Степанов уже кинул карту прапорщику:

— Поздно, есаул!

Прапорщик открыл карту, второй туз выиграл.

— Шляпа, — злобно, сквозь зубы процедил есаул и, взглянув в свою карту, увидел короля пик. Пальцы его дрогнули, он выбил ими нервную дробь, подумал и поставил… одну монету.

Весь круг обошел Степанов удачно, и, когда очередь снова дошла до есаула, в банке уже лежало около сотни монет. На этот раз к есаулу пришел туз, и не успел Степанов произнести свое неизменное «ваше слово», как он, накрыв рукой груду денег в банке, улыбаясь, глянул на банкомёта:

— Сыграем, господин подполковник.

Степанов кинул ему карту, есаул едва глянул на нее:

— Хватит, себе возьмите.

Степанов посмотрел на свою десятку червей. Волнуясь, вытянул он вторую — король. Если бы знал он, что у есаула к тузу пришел… валет. С дрожью в пальцах потянул он из колоды третью карту и вытянул… девятку.

К утру Степанов спустил все начисто. Последнюю, самую крупную сумму он поставил на туза, в надежде сорвать банк все у того же жуликоватого есаула, и проиграл.

Уронив на стол сразу ослабевшие руки, с минуту сидел Степанов молча, тупо уставившись взглядом на середину стола, где цепкие, подвижные пальцы есаула загребали в кучу выигрыши.

«Что же я наделал? — внутренне холодея, какими-то обрывками мыслей думал Степанов. — Не успел принять еще… Проклятый туз… Узнают офицеры… скандал… позор… эх, черт!»

Он рывком поднялся, отшвырнул стул и, пошатываясь, побрел к выходу.