— Задрал овечку! — прошептал Базыл. — У, сволочь!

В воздух подмешивался солоноватый запах свежей крови. Не успел Андрей сообразить этого, как грохнул выстрел. В пучке огня, полыхнувшего из ствола, у дальней стены подскочила тень. Свирепо клацнули зубы. И опять со всех сторон облегла ненадежная тишина. Лишь доносилось подвывание Жульбарса, оставленного на дворе.

— Фонарь, Андрейка!..

У Андрея — одна нога там, другая — здесь. Мигом слетал в дом за фонарем: боялся, что Базыл без него управится с непрошеным гостем. Ввалился в дверь кошары весь мокрый.

— Зачем фуфайку не надел? — шепнул Базыл, забирая у него закопченный фонарь. — Айда, потихоньку...

— Ружье заряжено?

— Патрон кончался... Мал-мал, потихоньку...

Шагали медленно, сторожко, как на стрепетиной охоте. Оранжевый круг от фонаря метр за метром перемещался по кошаре. Осветил овцу с перегрызенным горлом, черное пятно еще дымящейся крови. Звездочками вспыхивали каленые острия вил-четвериков, выставленных Андреем. В углу овчарни нашел фонарь и зверя. Пружинисто припав к земле, волк готов был к прыжку в любую секунду.

— Не боишься?

— Нет.

Какой там — нет! Майка мокра — жарко. В стиснутых руках черен вил словно намылен. И сердце того гляди ребра повышибает, колотится, как сумасшедшее. Еще бы! В пяти шагах — живой волк. Уши прижаты, будто впаяны в ощетиненный загривок. А оскаленные зубы так ляскают, что колени подгибаются сами собой. В глазах волчьих лютая молодая отвага, они вовсе не похожи на глаза затравленного, обреченного. О, держись, Андрей, зверь не собирается умирать. Зрачки в зрачки: кто кого! Краем глаза увидел: Базыл поставил фонарь к стене, перекинул в руках ружье — чтобы прикладом ударить. Шепнул Андрею:

— Ты оттуда, я — отсюда. Айда...

Страшный по силе прыжок. Андрей ширнул вилами в воздух и еле успел увернуться. Волчьи зубы клацнули у самой шеи, когтистая лапа разорвала кожу на плече. Мгновение — и зверь оказался среди обезумевших блеющих овец. Он прыгал прямо по их спинам, а они давили друг друга, расшибались о стены и столбы-подпорины. Следом за ними метался и Базыл — в одной руке фонарь, в другой — поднятое за ствол ружье.

«А я разиню словил!» — Андрей сомкнул челюсти и рванулся на помощь, перепрыгивая через насмерть перепуганных овец. Теперь Андрей подступил к «гостю» с большей решимостью.

— Тунеядец! Зверюга! Прыгай, ну! Прыгай!

— Сейчас я ему... — Базыл замахнулся прикладом.

В то же мгновение зверь повторил свой прекрасный могучий прыжок. Андрей ждал этого прыжка, намертво сжав черен вил. Стальные жала четвериков вошли в грудь волка, как в сырой кизяк. Парень чуть не упал, однако удержал на весу сильное мускулистое тело хищника. С предсмертным рыком зверь, брызгая красной пеной, схватил клыками черен и вырвал из него щепу. Дернувшись несколько раз, так и околел — со щепой в ощеренной пасти. Андрей опустил к ногам тяжело обвисший, необыкновенный свой навильник, тылом ладони вытер влажный лоб.

— Шайтан, сволочь! — Базыл, запаленно дыша, осветил волка фонарем: темноватый, с проседью мех искрился, будто осыпанный инеем, кончик толстого пушистого хвоста слабо подергивался, словно мух отгонял. Чабан уважительно цокнул языком: — Смелый, скажи, какой! Только совсем молодой, глупый. Сюда пришел — назад дырка высоко. Куда пойдешь, чего скажешь?

Должно, после схватки Базыл почувствовал обычную в таких случаях расслабленность во всем теле. Он присел на корточки, достал табакерку и, аппетитно нюхая тертый табак, предался воспоминаниям:

— Балайкой был, мальчиком, у нас было как — страшно просто. Старый волк в кошару прыгнул вот так, в дыру. Назад — высоко. Резал овечек — таскал, резал — таскал в кучу. Так и вылез... Отец рассказывал: пришел ночью в кошару, а там каскыр. Дырку под плетнем сделал. Много наелся овечек. Отец с вилами, а он — в дыру. Голова прошел, а живот — никак. Шибко наелся! Отец заколол его...

Распаренный в своем полушубке, Базыл мог бы вспоминать еще долго, если б не заметил, что Андрей покрылся гусиной кожей, что с плеча его капает кровь. Базыл торопливо стащил с себя полушубок и накинул на парня.

— Хворать будешь, нельзя хворать. Айда, пошли.

Охваченный внезапным ознобом Андрей вдруг цокнул зубами, но не удержался от шутки:

— Сейчас бы арбузика где-нибудь на ветру!

Базыл отдал ему ружье и, взвалив на широкую спину волка, посеменил к выходу, словно покатился на своих гнутых коротких ногах.

Как все крестьянские семьи, Есетовы поднимались рано. К этому даже малые дошколята были приучены (старшие дети Базыла, ученики, жили в школьном интернате на центральной усадьбе). Поэтому Андрей не удивился, что у порога их встретили все Есетовы — от босоногих, приплясывающих на холодном полу мальчуганов до молчаливой старухи в белом тюрбане.

— Ойпырмай! Каскыр!

— Где взял?

— А он не укусит?

— А лапы — как у Жульбарса!

В горнице Фатима стала забинтовывать пораненное плечо Андрея, предварительно залив рану йодом. Прикусив от боли губу, Андрей через открытую дверь смотрел в кухню. Там, присев на корточки, Базыл накладывал шину на перекушенную ногу Жульбарса и словоохотливо рассказывал матери и детишкам, как был убит волк.

Обессилевшая метель натирала окна, и они светлели, становились прозрачнее. «Пойду накачаю воды, — наметил дело Андрей. — Пока буду поить, дядя Базыл сено раскидает».

— Все, — Фатима затянула узелок на его плече. — К доктору нужно, волк бешеный, может быть...

К доктору! Фраза сладкой истомой отозвалась в груди Андрея. Да он с милой душой полетит в Забродный, без крыльев полетит! И в Забродном будут все оборачиваться на него: «Это Андрюшка Ветланов, Маркелыча сын. Он волка прошлой ночью вилами заколол. Один на один...», «Ай-яй, какой храбрый парень!» А потом Ирина тонкими нежными руками будет перевязывать ему плечо, а он в мельчайших деталях станет рассказывать о встрече с волком. А потом пойдет к Гране, и она...

Андрей бережно натянул на забинтованное плечо тесноватую фуфайку и вышел. Совсем рассвело. Метель стихла, лишь поземка шуршала низом. Андрей втянул ноздрями льдистый воздух и резко выдохнул:

— Никуда я не поеду!

Он нашел, что именно сейчас являться в Забродный не очень-то уместно, еще подумают, Граня, например: с пустяковой раной ехал, чтобы похвастать своим геройством. А тут и геройства никакого не было, дядя Базыл организовал все. Насчет бешенства — тоже, бешеный волк не полезет в кошару. Вот только насчет дяди Оси Пустобаева — ехать за ним надо...

Он таскал бадьей воду и лил в длинное, сколоченное из досок корыто. Овцы пили ее без охоты, казалось, даже вовсе не пили, лишь черные мягкие губы обмакивали с брезгливой осторожностью. Видно, натощак не пилось. Да и после питья продрогнешь, а поесть вдоволь — шалишь! Норма жесткая, два килограмма сена на день, хочешь — ешь, хочешь — гляди.

«Механизация! — Андрей с усмешкой вспомнил недавний разговор с Маратом. — Совет дельный, конечно. Только зимой я и вручную натаскаю воды. Как раз, чтобы нагреться. А летом — конечно, летом — другое дело, к лету будем просить бензиновый водоподъемник. К лету будем просить многое, лишь бы Савичев... И сена у нас — цыган, как говорит Василиса Фокеевна, в одной вязанке унесет. Трактору пока нечего здесь делать, Марат Николаевич. Тем более — летом. Интересно, а что если этим трактором сено косить? Скосил десяток гектаров — сгреби, скосил другой — тоже сгреби. Да и заскирдуй... А отару кто будет пасти? Опять все на плечи дяди Базыла и тети Фатимы? Отара одна будет, не две, можно спланировать... Сами накосим, сколько нужно. Между прочим, мысль у вас, Андрей Ветланов, не лишена рационального зерна, мысль, скажу вам, стоящая, надо обсудить ее, запротоколировать и т. д. и т. п.».

После завтрака Андрей прилег на раскладушку вздремнуть, но младший Есетов, четырехлетний Рамазан, решил иначе. Он взобрался ему на живот и, усевшись верхом, зафырчал, изображая езду на автомашине. Согнутые колени Андрея служили ему спинкой, а фанерный ободок от старого сита — баранкой.