Я помнила о том, что, когда уезжали тетушки, толпа окружила их экипаж и люди стали спорить, позволить им уехать или нет. Поэтому я сказала, что мы не должны допустить, чтобы всем стало известно о нашем отъезде. Но все равно необходимо было сделать некоторые приготовления, и члены моего близкого окружения знали о них.

Я полностью доверяла им, хотя среди них была одна вновь прибывшая особа по имени мадам Рошрей, о которой я знала очень мало. Но мне ее рекомендовали, и мне никогда и в голову не приходило сомневаться в том, что на нее можно положиться.

Приготовления были завершены. Уже почти наступила Пасха. Экипажи стояли во внутреннем дворе, и мы уже были готовы ехать. Но как только мы начали выезжать, как тотчас же обнаружили, что нас окружила чернь. Это была толпа того же сорта, как та, которая привезла нас из Версаля в Париж. От ужаса мне стало дурно. Мой сын отвернулся от окна кареты, и я обняла его, чтобы утешить.

Послышались оскорбления — грубые непристойности.

— Наш маленький папа должен остаться со своими детьми! — вопила толпа.

Подошел Лафайетт с солдатами. Он приказал толпе отступить и дать королевскому экипажу проехать. Но над ним стали насмехаться и швырять в него грязью. Я инстинктивно почувствовала, что это было еще одно организованное восстание.

— Вы ведете себя как враги конституции! — закричал Лафайетт. — Не позволяя королю уехать, вы делаете из него пленника и отменяете декреты, которые он утвердил!

Но они не слушали никаких доводов. Какое влияние могли оказать на них доводы? Они собрались вместе с определенной целью. Им заплатили за то, что они делали.

Они со злобой заглядывали в окна кареты. Когда король попытался заговорить, они закричали на него: «Жирная свинья!»

Я не могла удержаться, чтобы не выказать им своего пренебрежения. Этого я никогда не умела скрывать. Мои взгляды выдавали то презрение, которое я испытывала к этим людям.

— Посмотрите на нее! Неужели мы позволим этой шлюхе диктовать нам свою волю? — кричали они.

Лафайетт подъехал к экипажу.

— Сир, даете ли вы мне приказ стрелять по толпе? — спросил он.

— Я никогда не позволю этого! — воскликнул Луи. — Я не хочу, чтобы из-за меня пролилась хоть одна капля крови. Мы вернемся в Тюильри!

Итак, экипажи развернулись, и под крики и насмешки мы поехали обратно.

Когда мы вышли из экипажа, Луи сказал со вздохом:

— Ты засвидетельствуешь, что отныне мы не свободны!

Я была несчастна. Когда мы вошли в роковой дворец, я сказала мужу:

— На самом деле мы — пленники. Они решили, что мы никогда не покинем Тюильри!

Когда Аксель узнал о том, что нас вернули обратно в Тюильри, он поехал прямо в Париж из Отея, небольшого селения поблизости от Сен-Клу, куда он приехал с намерением оставаться там до тех пор, пока мы будем жить в замке. Он был глубоко обеспокоен, убежденный, что мы подвергаемся большой опасности.

Я провела его к мужу, который выслушал то, что он хотел ему сказать. Подталкиваемый воспоминаниями о наглости толпы, Луи был готов согласиться на то, что мы должны обдумать план бегства.

Артуа и принц де Конде, которые благополучно достигли границы, еще осложняли ситуацию тем, что слишком свободно говорили о своих попытках выставить против революционеров армию. Они путешествовали от одного иностранного двора к другому, пытаясь убедить правителей развязать войну против французского народа и вынудить его восстановить монархию.

Мой брат Леопольд знал об этом. Он писал Мерси:

«Граф д’Артуа мало беспокоится о своем брате и моей сестре. Он игнорирует опасность, которой подвергают их его план и его попытки».

Мерси побуждал меня убедить короля рассмотреть также возможность бегства. Мы должны бежать из Парижа. Король должен поднять лояльные войска и с помощью силы или угроз взять то, что было у него отнято. Луи начал осознавать, что это было необходимо. Но теперь было уже слишком поздно. Ведь Мирабо был мертв, а Мирабо был единственным человеком, который мог справиться с этой задачей.

Однако у нас все еще оставались друзья. Наконец мы убедили Луи, что бегство совершенно необходимо.

Аксель просил, чтобы ему поручили руководить подготовкой. Он начнет приготовления немедленно. Прежде всего нужно было заказать экипаж — дорожную карету, пригодную для бегства.

Он был постоянным гостем в Тюильри, и чтобы это не привлекало слишком большого внимания, иногда приходил туда переодетым. Я никогда не знала наверняка, придет ли он одетый как лакей, или как кучер, или же будет слегка сгорбленным, словно престарелый дворянин.

Это действовало возбуждающе. Я уже давно не чувствовала себя такой доброй. Аксель обладал неистовой решимостью успешно выполнить наш план.

— Я увезу тебя, и ты будешь в безопасности! — говорил он мне.

Он говорил мне о дорожной карете, изготовление которой должно было стать очень дорогостоящим делом.

— Подойдет только самая лучшая! — заявлял он.

Чтобы достать денег, он заложил кое-какое имущество в Швеции. Как чудесно было быть так сильно любимой! Его план состоял в том, что вместе с нами должно было уехать как можно меньше людей. Мадам де Турзель предстояло поехать тоже, потому что дети будут нуждаться в ее присмотре. Поэтому, согласно плану Акселя, мадам де Турзель должна была выступать в роли русской дамы, мадам де Корфф, путешествующей со своими детьми, их гувернанткой и одним лакеем, а также с тремя служанками, одной из которых должна была стать мадам Элизабет. Я должна была быть гувернанткой, мадам Роше. Он приобрел паспорт на имя мадам де Корфф. Мы знали, что можем положиться на мадам де Турзель и что она сможет сыграть свою роль.

Дни пробегали быстро. Мы были очень взволнованы. Даже Луи был захвачен этим. Он с нетерпением ждал, когда начнется наш побег. Аксель сказал, что у нас не должно быть никаких помех. Все должно быть спланировано до мельчайших деталей, и мы нигде не должны ошибиться. Самым трудным этапом будет выезд из Парижа. Это будет самый опасный момент. Аксель сам собирался выступать в роли кучера и управлять каретой. По его словам, все зависело от того, успеем ли мы отъехать на как можно большее расстояние от Парижа, прежде чем наше бегство будет замечено.