Они сжимали нас в кольце так, словно повод был самый радостный. Луи повернулся ко мне, а я — к нему.

Он взял меня за руку, и мы вместе непроизвольно упали на колени.

— Мы еще слишком молоды! — прошептал он.

Мы молились вместе с ним:

— О Господи, наставь нас, защити нас! Ведь мы еще слишком молоды, чтобы править!

Как только король умер, у нас больше не было причин для того, чтобы оставаться в Версале. Наша карета уже несколько дней ожидала нас, так что больше ничто не могло нас задержать. Мы должны были сразу же уехать в Шуази.

Ввиду того, что тетушки в последнее время находились в тесном контакте с королем, а значит, вне всякого сомнения, были заражены, они должны были остаться во дворце, одни, поскольку сохранение здоровья моего мужа считалось задачей величайшей важности.

Мы все были настроены очень торжественно, когда уезжали из Версаля. В нашей карете сидели также графы Прованский и Артуа со своими женами, но разговаривали мы очень мало. Я все время старалась помнить о том, что никогда больше не увижу моего дедушку и что теперь я королева. Все мы были искренне убиты горем и в любую минуту готовы были разрыдаться. Луи был самым несчастным из всех нас. Я вспоминала его слова о том, что он чувствует себя так, словно вся Вселенная вот-вот рухнет на него. Бедный Луи! Он выглядел настолько ужасно, словно она уже падала на него.

Но, по правде говоря, каким все-таки поверхностным было наше горе! Мы все были так молоды! Девятнадцать лет — это так мало, чтобы быть королевой, да к тому же я была еще и легкомысленной. Возможно, моим оправданием было то, что я никогда не могла слишком долго испытывать сильные чувства, в особенности горе. Мария Тереза что-то сказала. Я услышала ее странное произношение, и… мои губы задрожали от смеха. Мой взгляд упал на Артуа. Он тоже улыбался. Мы ничего не могли поделать с собой. Это казалось нам таким забавным! И вдруг мы рассмеялись. Возможно, это был истерический смех, но все-таки это был самый настоящий смех. После этого торжественность смерти словно отступила куда-то.

Дни в Шуази были очень насыщенными, в особенности для Луи. Он словно бы стал выше ростом и более величественным. Хотя он по-прежнему был скромным, но все же выглядел как настоящий король. Он так искренне стремился делать то, что считал правильным, так глубоко осознавал свою величайшую ответственность!

Я жалела о том, что недостаточно умна, чтобы быть чем-нибудь полезной ему. Но я немедленно вспомнила о герцоге Шуазельском. Хорошо бы попросить его вернуться! Ведь он был моим другом и другом Австрии, и я не сомневалась, что моя матушка одобрила бы мое решение использовать свое влияние на мужа для того, чтобы вернуть герцога ко двору.

Но в Шуази мой муж был уже совсем другим человеком. Когда я упомянула имя герцога Шуазельского, на его лице появилось выражение упрямства.

— Я никогда не питал любви к этому человеку, — сказал он.

— Но ведь благодаря его стараниям состоялся наш брак!

Он нежно улыбнулся мне:

— Это состоялось бы и без него.

— Я слышала, что он очень умен.

— Мой отец не любил его. Ходили слухи, что граф Шуазельский был причастен к его смерти.

— Причастен к смерти твоего отца, Луи? Но каким образом?

— Он отравил его.

— Ты не можешь так думать о нем! Только не о мсье Шуазельском!

— По крайней мере, он не выполнил своего долга по отношению к моему отцу. — Он улыбнулся мне и продолжил: — Но тебе не следует интересоваться такими вопросами!

— Я только хочу помочь тебе, Луи.

Но мой муж лишь улыбнулся в ответ. Я слышала, как однажды он сказал: «Женщины ничему не научили меня, когда я был молодым. Если я чему-то научился, то этим я обязан только мужчинам. Я мало читал из истории, но понял одно: и любовницы, и даже законные жены нередко губили целые государства».

Он был слишком добр, чтобы прямо сказать мне об этом, но твердо придерживался своего убеждения.

Тетушки, однако, имели на него некоторое влияние. Хотя они теперь занимали отдельный дом, им разрешалось посещать нас, что они и делали. Они уверяли юного короля, что могли бы рассказать ему очень много интересного о прошлом своей семьи. Луи, казалось, поверил им, потому что соглашался слушать их.

Между Шуази и Парижем установилось интенсивное движение. Всем было интересно, насколько большое влияние на нового короля будут иметь тетушки, какое влияние буду оказывать на него я, а также кого изберет король в качестве своей любовницы. Последнее неизменно вызывало у меня приступ смеха. Неужели они забыли о том, что даже одна жена была слишком большой нагрузкой для короля, о какой любовнице могла идти речь в такой ситуации? Все это, конечно, напомнило мне о том, что проблема, которая так терзала и смущала нас, теперь будет угнетать нас еще больше, чем раньше.

В тот момент Луи был озабочен выбором человека, который мог бы советовать ему, как лучше вести дела. Он полагал, что ему нужен человек с большим опытом, который мог бы компенсировать недостаток опыта у него самого. Его первая мысль была о Жане Батисте д’Арувиль Машо, который занимал пост главного контролера финансов до тех пор, пока его не отстранили из-за враждебного к нему отношения мадам де Помпадур.

Он, несомненно, был опытным человеком, и причиной его падения стали интриги любовницы короля. Все это внушало Луи симпатию к нему. Он написал Жану Батисту и вызвал его в Шуази, так как страстно желал поскорее начать работать для блага своей страны.

Как раз когда он писал это письмо, приехали тетушки. Аделаида заявила, что сразу же поспешила к нам, узнав, что ее дорогой племянник нуждается в помощи. Она была уверена в том, что сможет дать ему весьма полезную для него информацию.

— Видишь ли, дорогой Берри… Ах, я теперь должна называть тебя уже не Берри, а ваше величество… Я так долго жила с твоим дедушкой и была так близка к нему… Мне известно очень многое из того, что может оказаться полезным тебе.

Она улыбнулась ему и мне тоже. Я восхищалась ее самоотверженностью, вспоминая, как она ухаживала за своим отцом, и в эту минуту вдруг почувствовала даже прилив любви к ней.

— Ты хочешь послать за Машо. О, нет… нет… нет!

Она наклонилась к уху короля и прошептала:

— Морепа! Морепа — вот кто тебе нужен!

— Но ведь он, кажется, довольно стар?

— Ах, ваше величество, а вы довольно молоды!

Она пронзительно засмеялась:

— Именно благодаря такому контрасту может получиться превосходное сочетание! У тебя есть энергия и живость, присущие юности, а у него — опыт, свойственный его возрасту. Морепа, — прошептала она, — самый способный человек. Иначе почему, когда ему было двадцать четыре года, он управлял как хозяйством короля, так и адмиралтейством?