Он был полон надежд. Несмотря на то, что он сильно постарел со времени нашей последней встречи, я все еще находила его очаровательным мужчиной. Правда, из-за своего необычного лица, напоминающего морду мопса, он никогда не был красавцем.

Однако мне предстояло узнать кое-что новое о моем муже. Как оказалось, им нельзя было управлять. Он любил меня и гордился мной. Но он действительно считал, что женщин надо держать подальше от политики, и даже мне не собирался позволять вмешиваться в государственные дела.

Он холодно взглянул на герцога Шуазельского и произнес:

— Вы прибавили в весе с тех пор, как мы виделись в последний раз, мсье герцог. Кроме того, вы еще больше облысели.

И отвернулся, оставив герцога в недоумении. Но сделать было ничего нельзя. Король отвернулся и тем самым дал понять, что прием закончен.

Это сказало мне о многом. Мне не следовало пытаться влиять на моего мужа. Это было делом его министров.

Я очень сожалела о случившемся — не из-за себя, а из-за мсье Шуазельского. Я была готова покончить с моими мечтами о власти. Такая серьезная вещь, как политика, не могла долго занимать мое внимание. Мерси придется сообщить матушке, что король — такой человек, который всегда будет поступать по-своему, и что не следует ожидать от меня, что я смогу каким-то образом влиять на его действия.

Мерси сообщил мне, что матушка не жалела о том, что герцога Шуазельского не приняли обратно, а то, что я попросила короля принять бывшего министра, и король оказал мне уважение, выполнив мою просьбу, радует ее. Что касается мсье Шуазельского, она полагает, что его характер не позволяет ему принести большую пользу французской нации на данном этапе ее истории. В то же время я правильно поступила, добившись отставки герцога Эгийонского.

Мне всегда было очень приятно получать похвалы от моей матушки. Но мне недолго предстояло радоваться ее одобрению.

Вскоре после того, как мы стали королем и королевой, Луи сделал мне подарок, который доставил мне больше удовольствия, чем все, что у меня было до тех пор.

Однажды он вошел в нашу спальню и немного застенчиво сообщил, что по обычаю каждый король Франции должен дарить своей королеве при ее восшествии на трон резиденцию, которой она может распоряжаться по своему усмотрению. Он решил подарить мне Le Petit Trianon[62].

Малый Трианон! Этот очаровательный маленький домик! О, он был восхитителен! Я так любила его! Я заявила, что ничто не могло сделать меня более счастливой, чем это.

Он стоял и улыбался мне. Я вскинула руки ему на шею и обняла его.

— Он очень маленький.

— Это кукольный домик! — воскликнула я.

— Возможно, он недостаточно величествен для королевы Франции.

— Он прекрасен! — кричала я. — Я не поменяю его ни на какой дворец в мире!

Луи начал тихонько посмеиваться, что он часто делал при виде моего безудержного восторга.

— Значит, он полностью мой? — кричала я. — И мне позволено делать там все, что я захочу? Например, жить, как простая крестьянка? Скажу тебе одну вещь, Луи: есть один гость, которого я никогда не приглашу туда. Это этикет. Путь он остается в Версале!

Я вызвала принцессу де Ламбаль и, не откладывая, вместе с самыми молодыми из моих фрейлин поехала взглянуть на Малый Трианон. Он выглядел совсем по-другому, не так, как тогда, когда я видела его en passant[63]. Вероятно, потому что теперь он всецело принадлежал мне. Я полюбила его потому, что он был такой маленький. Он был расположен достаточно далеко от дворца, благодаря чему мог служить убежищем, но все же не настолько далеко, чтобы нужно было совершать целое путешествие, чтобы добраться туда.

Я была в восторге. У меня теперь есть вилла! Так жили люди более скромного звания. И как часто, ведя жизнь королевы, участвуя в таком огромном количестве утомительных церемоний, я страстно желала быть обыкновенной, простой женщиной! Маленькая Клармон-Тоннерр воскликнула, что это был maison de plaisir[64] Людовика XV — маленькое любовное гнездышко, где он вместе с мадам Дюбарри находил убежище после Версаля.

— С этим покончено! — твердо сказала я. — Теперь он будет известен как убежище Марии Антуанетты. Мы все здесь переделаем. Это мой дом, и здесь ничто не должно напоминать об этой женщине.

— Несчастное создание! Несомненно, сейчас она с удовольствием поменяла бы Понт-о-Дом на Трианон!

Я нахмурилась. Мне не хотелось ликовать по поводу несчастий моих врагов. Это было совершенно не в моем духе. Мне хотелось просто забыть о них.

В доме было всего лишь восемь комнат. Нам всем показалось очень забавным одно странное изобретение: нечто вроде стола, который поднимался из подвального помещения в столовую. Такое приспособление было специально сконструировано для Людовика XV. Когда он привозил в Малый Трианон любовницу, которая не хотела, чтобы ее видели слуги, пищу готовили в подвальном помещении и поднимали вместе со столом наверх, в столовую, при этом не было необходимости посылать туда слугу. Мы пронзительно кричали и смеялись, когда это старое сооружение со скрипом двигалось вверх и вниз.

Дом был меблирован со вкусом. Несомненно, мой дедушка сам этим занимался. Не думаю, чтобы эту мебель с изысканно вышитой обивкой выбрала Дюбарри.

— О, это совершенство, просто совершенство! — кричала я, бегая из комнаты в комнату. — Как весело мне будет здесь!

Я подбежала к окну и, выглянув из него, увидела прекрасные газоны и сады. Здесь можно было так много сделать! Я могла бы заново обставить дом, если бы пожелала, хотя мне нравилась мебель, которая стояла в доме. Тут не должно было оставаться ничего слишком роскошного, что напоминало бы мне о Версале. Здесь я буду принимать моих самых близких друзей, в малом Трианоне мы перестанем быть королевой и ее подчиненными.

Из окон Версаль не был виден, и это придавало дому дополнительное очарование. Я смогу приезжать сюда, когда мне захочется забыть о дворце и о жизни при дворе.

Я была в восторге от того, что мой муж подарил мне этот маленький домик. Настолько он был очаровательнее, чем Le Grand Trianon[65], построенный Людовиком XIV для мадам де Ментенон! Он никогда не доставил бы мне такого удовольствия, как Малый Трианон.

Мне не терпелось отправиться обратно в Версаль, чтобы сказать мужу, как я очарована его подарком.

В феврале меня посетил мой брат Максимилиан. Матушка послала его в путешествие по Европе, чтобы завершить его образование. Было вполне естественно, что он приехал повидать меня. В то время ему было восемнадцать лет. Как только я увидела его, так сразу же поняла, насколько годы, проведенные во Франции, изменили меня. Это был тот самый маленький Макс, который сидел с Каролиной и со мной в садах Шонбрунна и смотрел, как наши старшие братья и сестры исполняют свои роли в спектаклях. Он всегда был круглолицым, но теперь стал толстым и выглядел неловким и каким-то неизящным.

Я стыдилась его, и в особенности теперь, когда так хорошо узнала французов. Можно было себе представить, что они будут говорить о нем, хотя и принимали его весьма милостиво. Но проявление любезности по отношению к Максу было бесполезно. Он не признавал ее. Он не понимал, какие ошибки совершает, и считал неправым всякого, кто не соглашался с ним. Он был совсем такой же, как Иосиф, но без присущего моему старшему брату здравого смысла.