Тем временем Мирабо отдавал всю свою энергию решению задачи восстановления монархии. Теперь я думаю, что он мог бы решить ее успешно. Он работал одновременно и с Национальной Ассамблеей, и с королем, и теперь мы были ближе к примирению, чем когда-либо на протяжении долгого времени. Мирабо мог спасти нас. Теперь я понимаю это.

Однако он был не совсем альтруистом. Он хотел власти для себя лично. Он также желал богатства. У него были огромные долги. Король должен был подготовить миллион ливров. Эти деньги должны были перейти во владение Мирабо, когда он положит конец революции и король снова прочно утвердится на троне. Тогда его, Мирабо, долги, естественно, будут погашены, и он приобретет вечную благодарность короля.

С его прекрасным голосом и мастерским владением словом он мог без особого труда управлять Ассамблеей. Марат, Робеспьер и Дантон были настороже, и герцог Орлеанский — тоже. Должно быть, они опасались, что Мирабо разрушит все то, за что они агитировали.

Он с горячностью говорил королю:

— На нас идут четыре врага: налогообложение, банкротство, армия и зима. Но мы можем подготовиться к встрече с ними и руководить ими. Нельзя сказать, что гражданская война будет наверняка, но она, возможно, была бы целесообразна.

Луи был в ужасе.

— Гражданская война? Я никогда не соглашусь на это!

— Закон и порядок будут просто оружием, чтобы бороться с толпой. И ваше величество сомневается, кто одержит победу?

Король посмотрел на меня.

— Король никогда не согласится на гражданскую войну! — сказала я.

Мирабо почувствовал раздражение.

— О, прекрасный, но слабый король! — гремел он. — О, несчастнейшая из королев! Ваши колебания ввергли вас в ужасную пропасть. Если вы отвергнете мои советы либо если я потерплю неудачу, погребальный покров окутает это королевство. Но, если мне удастся избежать всеобщего крушения, я смогу сказать самому себе с гордостью: «Я подвергал себя опасности в надежде спасти их, но они не желали, чтобы их спасли».

С этими словами он покинул нас. Как он был прав! Как мы были глупы!

Но король только повторял:

— Я никогда не соглашусь на гражданскую войну!

Я тоже боялась ее — слишком сильно боялась, чтобы попытаться переубедить его, что, без всякого сомнения, мне следовало бы сделать.

Мирабо был не из тех людей, которые сдаются, потому что им пришлось отвергнуть свой первоначальный план. Он знал о том, как предан мне Аксель. Они говорили между собой о необходимости вывезти нас из Парижа. Мирабо считал, что это — хорошая идея. Он предложил, чтобы Аксель немедленно направился в Метц. Он находился недалеко от границы, и там вместе с лояльно настроенными войсками размещался маркиз де Буйе. Аксель должен был найти их расположение, объяснить Буйе наш план, а затем вернуться в Париж со всей возможной быстротой, чтобы можно было начать подготовку к побегу.

Аксель пришел попрощаться со мной. Я была испугана.

— Знаешь ли ты, что этот сброд сделает с тобой, если узнает, что ты работаешь на нас? — спросила я его.

Он ответил, что знает. Но они не узнают этого. Наш план будет доведен до конца. Он перевезет меня в безопасное место.

— Их не будет волновать, что ты иностранец! Ох, Аксель, уезжай из Франции! Оставайся там… пока все это не кончится! — кричала я.

Но он лишь улыбнулся и обнял меня. Он сказал, что скоро вернется из Метца и тогда уже будет действовать без промедления. Он покинет Париж, и я уеду вместе с ним.

Итак, он уехал в Метц. Я старалась приспособиться к повседневному течению нашей новой жизни — такой монотонной, но в то же время подобной тлеющему огню, который мог в любой момент вспыхнуть и разгореться в неистовый пожар.

Как было чудесно видеть Акселя, вернувшегося назад невредимым! Но новости, которые он принес, были неутешительные. Буйе все больше и больше беспокоился, потому что в его войсках наблюдалось брожение. До них доходили известия о том, что происходило в Париже, причем сильно преувеличенные. Он уже не был так уверен в их лояльности, как прежде. Буйе считал, что причина этого была в бездействии. Если необходимо предпринять решительные действия, то это нужно сделать безотлагательно.

Аксель был от всего сердца согласен с этим, и Мирабо — тоже.

— Вы должны начать разрабатывать план бегства! Поскольку вы швед, вас, будут меньше подозревать, чем француза, — сказал Акселю Мирабо.

Между тем сам он все еще цеплялся за свой первоначальный план. Ему нужна была уверенность со стороны короля. Он хотел, чтобы тот вел себя как настоящий король: выходил на улицы, показывался народу. Ведь к нему не питали ненависти. Народ демонстрировал свою любовь к нему, называя его своим маленьким папой.

— Думаю, для королевы было бы неблагоразумно появляться на улицах, — сказал Аксель.

Мирабо пожал плечами.

— В таких делах нужно идти на некоторый риск. В данный момент настроение народа таково, что я не думаю, что королеве причинят вред. Однако это настроение, разумеется, может внезапно измениться.

— Я не хочу, чтобы королева подвергалась нападкам черни! — с горячностью сказал Аксель.

Итак, даже между ними двумя существовали разногласия.

Однако в Тюильри появились новые надежды. Аксель работал ради нашего блага так, как мог работать только пылкий влюбленный. Мирабо использовал всю свою неистовую решимость амбициозного человека ради той же самой цели. Я верила, что это не может закончиться неудачей.

Но судьба была против нас. Несчастье, казалось, постоянно следовало за нами по пятам, готовое настигнуть нас.

Когда мне сообщили, что Мирабо умер, я не могла поверить в это. За день до этого он, казалось, прекрасно себя чувствовал, его энергия всех изумляла. Днем он произносил речь в Национальной Ассамблее, потом разрабатывал планы вместе с королем и в то же время работал в Ассамблее. Ночью он продолжал предаваться плотским утехам. Я слышала, что ночь перед смертью он провел с двумя оперными певицами.

Мы не знали точно, как именно он умер. Единственное, что мы знали, — это то, что его больше не было с нами.

Был вынесен вердикт, что его смерть наступила от естественных причин. Но мы так никогда и не узнаем, что убило Мирабо. Этот человек, несомненно, страдал от каких-то недугов. Жизнь, которую он вел на протяжении такого долгого времени, делала их неизбежными. Однако многие говорили, что сторонники герцога Орлеанского решили избавиться от этого человека, который пытался работать одновременно и на монархию, и на Национальную Ассамблею. Было бы нетрудно найти человека, готового подсыпать что-нибудь в его пищу или вино.

Как бы там ни было, фактом оставалось то, что мы потеряли Мирабо, а вместе с ним — и наши лучшие надежды на восстановление монархии во Франции.

Итак, мы снова вернулись к повседневной жизни в Тюильри. Большую часть времени я проводила в своей комнате и писала. Теперь я уже знала, где именно я совершила свои самые роковые шаги и как мне следовало действовать. Я решила, что, если у меня когда-нибудь будет шанс, я ни за что не совершу снова тех же самых ошибок.

Мы с Элизабет вышивали наш гобелен и проводили вместе долгие часы, беседуя о детях. Иногда я играла с королем партию в бильярд. Для моциона мы совершали прогулки по Булонскому лесу. Однако, находясь вне дома, мы постоянно испытывали беспокойство. Хотя опыт, полученный в Версале, научил нас, что стены не могут защитить нас от ярости толпы, все же они давали нам некоторое ощущение безопасности. Мой сын по-прежнему по-дружески относился к солдатам, и я поощряла его в этом. Я считала, что он должен внушить им некоторую привязанность, и если когда-нибудь толпа снова обрушится на нас, как это случилось в Версале, эти солдаты, его друзья, будут защищать его.

Я страстно желала, чтобы поскорее пришло лето, а вместе с ним — та относительная свобода, которую мы имели в Сен-Клу. Но все это казалось еще очень далеким, и я предложила королю ускользнуть в Сен-Клу на Пасху. Он согласился на это, и я сказала, что мы должны готовиться.