– Открой.

Я открыл. Лицо ее по-прежнему было спокойным и бесстрастным.

– Улыбнись, – сказала она. – Вот так. – Лицо ее расплылось в широкой неестественной улыбке.

Я улыбнулся и улыбался до тех пор, пока не начали болеть щеки.

– Отлично, – сказала Роза и улыбнулась уже по-настоящему. – Хватит.

Я убрал с лица улыбку и посмотрел на Розу.

– Ну и как, доктор? Очень страшно?

– Не так плохо, – коротко ответила она. – Ты же знаешь, что и раньше красавцем не был. – Она взяла со столика зеркало и протянула мне. – Вот, можешь сам убедиться.

Я не стал смотреть в зеркало, я еще не был готов к этому.

– Можно сначала сигарету, доктор?

Роза молча положила зеркало обратно на столик, достала из кармана пачку сигарет, присела на край кровати и вложила сигарету мне в губы, предварительно прикурив ее. Затянувшись, я почувствовал сладкий привкус губной помады.

– Ты очень здорово порезался, когда Эймос выталкивал тебя в окно, но к счастью...

– Откуда знаешь? – перебил я ее. – Я имею в виду, откуда ты знаешь об Эймосе?

– От тебя. Ты говорил об этом, находясь наркозом. Мы собрали всю историю по обрывкам, таким же маленьким, как и осколки стекла, которые вытащили из твоего лица. К счастью, один из основных мускулов серьезно не пострадал. С лицом, конечно, пришлось много повозиться, но нам удалось быстро сделать необходимую пересадку кожи. И я должна сказать, что все прошло довольно удачно.

Я протянул руку.

– А теперь дай мне зеркало.

Роза взяла у меня сигарету и протянула зеркало. Я поднял его и, взглянув на себя, почувствовал, как по телу пробежала дрожь. – Доктор, – хрипло выдавил я, – я выгляжу точно как мой отец.

Роза забрала у меня зеркало.

– Разве, Джонас? Но ведь ты всегда так выглядел, – улыбнулась она.

Позже Робер принес мне газеты. Все они пестрели статьями о капитуляции Японии. Я мельком просмотрел их и отложил в сторону.

– Принести еще что-нибудь почитать, мистер Корд?

– Нет, спасибо, что-то не тянет.

– Тогда, может быть, немного поспите, мистер Джонас? – спросил Робер направился к двери.

– Робер! – окликнул я его.

– Да, мистер Джонас?

– Разве я... – я замялся, автоматически ощупывая пальцами щеку, – разве я всегда так выглядел?

Робер обнажил улыбке ровные белые зубы.

– Да, мистер Джонас.

– Как отец?

– Вы вылитый он.

Я молчал. Странно все-таки, всю жизнь старался ни на кого не походить и вдруг обнаружил в собственной внешности несмываемый отпечаток крови, которая текла в моих жилах.

– Что-нибудь еще, мистер Джонас?

Я покачал головой.

– Попробую теперь уснуть.

Откинувшись на подушку, я закрыл глаза. Шум с улицы начал постепенно отдаляться. Казалось, что я сплю очень долго, словно хочу отоспаться за те несколько сот лет, в которые недосыпал. Но мне этого не удалось, потому что я почувствовал, что в комнате кто-то есть. Я открыл глаза. Рядом с кроватью стояла Дженни и смотрела на меня. Увидев, что я проснулся, она улыбнулась.

– Привет, Джонас.

– Я спал, – пролепетал я, словно невзначай разбуженный ребенок. – Мне снилась какая-то чушь, как будто мне не одна сотня лет.

– Значит, это счастливый сон. Я рада, счастливые сны помогут тебе быстрее поправиться.

Я приподнялся на локте, и, когда потянулся за сигаретами, лежавшими на столике, растяжки заскрипели. Дженни быстро взбила подушку и подложила мне ее под спину. Я затянулся, табачный дым окончательно прогнал сон.

– Через несколько недель твою ногу освободят, и ты сможешь поехать домой.

– Надеюсь, что так, Дженни.

Вдруг я понял, что на ней нет белого больничного халата.

– Я первый раз вижу тебя в черном, Дженни. Это что, какая-то специальная одежда?

– Нет, Джонас. Я всегда ношу эту одежду, за исключением тех дней, когда дежурю в больнице.

– Значит, у тебя сегодня выходной?

– На службе Господа не бывает выходных, – просто ответила она. – Нет, Джонас, я пришла попрощаться.

– Попрощаться? Но я не понимаю. Ты же сказала, что я только через несколько недель...

– Я уезжаю, Джонас.

– Уезжаешь?

– Да, – тихо сказала она. – Я работала здесь в ожидании транспорта на Филиппины. Мы восстанавливаем там больницу, которая была разрушена во время бомбежки. Теперь я улетаю самолетом.

– Но ты не можешь так поступить, Дженни. Ты не можешь отказаться от близких людей и от языка, на котором говоришь. Ты будешь чужая там, тебе будет одиноко.

Дженни дотронулась пальцами до распятия, висевшего у нее на груди на черном кожаном шнурке. Ее глубокие серые глаза смотрели спокойно.

– Я никогда не буду одинока. Он всегда со мной.

– Ты не должна делать этого, Дженни, – сказал я и, взяв брошюру, которую обнаружил на столике, открыл ее. – Ты просто дала временный обет и можешь отказаться от него, когда захочешь. Ведь перед пострижением существует трехгодичный испытательный срок. Это не для тебя, Дженни, ты сделала это от боли и злости. Ты слишком молода и прекрасна, чтобы похоронить свою жизнь под этой черной одеждой. – Дженни молчала. – Ты что, не понимаешь меня, Дженни? Я хочу, чтобы ты снова вернулась к жизни.

Она медленно закрыла глаза, а когда открыла их, они были затуманены слезами. Но когда она заговорила, в ее голосе чувствовалась твердость и убежденность в своей вере.

– Это ты не понимаешь, Джонас. В той жизни нет места, куда мне хотелось бы вернуться. Мое место в доме Божьем.

Я снова начал говорить, но она остановила меня, подняв руку.

– Ты думаешь, что я пришла к Нему от боли и злости? Ты ошибаешься. Никто не бежит от жизни к Богу, к Богу стремятся для жизни. Все свои годы я думала о Нем, не понимая, что ищу Его. Любовь, которую я знала, была просто насмешкой по сравнению с тем, какой действительно должна быть любовь. Милосердие, которое я проявляла, было гораздо меньше того, что я получала от Него, мое сострадание было ничто по сравнению с Его состраданием. Здесь, в Его доме и в Его делах, я нашла самую большую любовь, которую когда-либо знала. Через Его любовь я обрела спокойствие, удовлетворение и счастье.

Некоторое время Дженни молчала, разглядывая распятие, которое держала в руках. Когда она снова подняла голову, глаза ее были чистыми и безмятежными.

– Джонас, разве в этом мире кто-нибудь может дать мне больше, чем Бог? – спросила она.

Я молчал.

Дженни медленно протянула мне левую руку. На среднем пальце я увидел массивное серебряное кольцо.

– Он пригласил меня в свой дом, – мягко сказала она. – Я приняла и ношу Его кольцо, поэтому Он никогда не оставит меня своей милостью.

Я взял ее руку и прижался к кольцу губами. Дженни ласково погладила меня по голове и направилась к двери, но через несколько шагов обернулась.

– Я буду думать о тебе, друг мой, – ласково сказала она, – и буду молиться за тебя.

Я молча смотрел на нее, никогда еще ее глаза не были так прекрасны.

– Спасибо, сестра, – тихо ответил я.

Она молча повернулась и вышла. Я смотрел на то место, где она только что стояла и где ее больше не было.

Уткнув лицо в подушку, я заплакал.