«Нет, я конкретно провалился в это альтернативное средневековье, где Киев мусульманской Куйябой стал, а французы с англичанами призывам к намазу у минаретов внимают. Как хорошо, что обратно меня не перебросило в то, свое, время — как-то не тянет на запойных механизаторов в таежном селе смотреть да свою бабу слушать, что до зубовного скрежета надоела. Разве это жизнь? Сплошная тягомотина!»

Мысль о таком прозябании на пенсии обожгла кипятком душу отставного офицера, и он почувствовал, что прежде ледяная кровь, уже с напором включенного на полную мощность брандспойта, заструилась по телу, изгоняя из него холод.

— Ох, грехи наши тяжкие! Так и замерзнуть можно… Вставай, братец, иначе ласты склеишь!

С неимоверным усилием Андрей приподнялся — мышцы отказывались работать, словно его плоть превратилась в камень. Но воли было не занимать, и спустя добрую минуту страданий бывший майор СОБРа уже уселся, привалившись спиною к огромному валуну. Затем после трех неудачных попыток он все же исхитрился встать на ноги и пошел мелкими шагами, раскачиваясь, словно взобрался на ходули.

«Так, что мы с вами имеем на данный момент, самозванец хренов, командор новоявленный!»

Никитин мысленно загнул один палец, размышляя о минувшем.

«Арабы отвезли меня сюда, поближе к обжитым землям, а не оставили там, у „Трех дубов“. Зачем, спрашивается? А ведь правильно поступили — я сюда лыжи навострил, вот они и услужили. Почему ничего не помню — и как меня везли, и сколько?!»

Андрей потряс головой, пытаясь сообразить — он мог поклясться, что испытывает самое настоящее похмелье, с жуткой болью мыслящего органа на выходе. Он даже вытянул руку вперед, растопырив пальцы — они ощутимо подрагивали.

— Ну дела, как у того алкаша — сходил пописать, а заодно и оргазм словил! — Отставной майор хмыкнул нехорошим смешком и задумался. Он прекрасно помнил, что в рот и капли вина не брал. Да и мусульмане ему ничего такого не предлагали, ибо хмельное питие из виноградной лозы самим Пророком строжайше запрещено.

А тут такое ощущение, словно вечерком вчерашним литр водочки без закуси выкушал, целыми стаканами глушил, как воду. Организм самым натуральным образом трясло, словно 220 вольт по нему пустили, электропроводность проверяя.

— Тот отвар, чем меня арабский лекарь потчевал, странный вкус имеет. Весьма нехороший… Вроде маковый?!

Андрей возбужденно топнул ногой, припоминая, как лечили его в шатре столь обходительного с ним и нарочито доброжелательного молодого сотника гулямов — тот вел себя с ним так, словно родного отца встретил или очень дорогого гостя.

Очень подозрительное «хлебосольство»!

— Точно маковый! Как в детстве у рулетиков! А ведь сие есть производное для опиума, в Афгане целые плантации этой дряни было. И здесь она в ходу — на Востоке издавна этим зельем грешили, как и гашишем. Их еще поблагодарить нужно — боль хоть сняли и не «подсадили». А то бы стал Кощеем Бессмертным, у которого смерть на конце иглы…

Никитин хрипло рассмеялся — смех походил на клекот охрипшего ворона — и принялся внимательно рассматривать имеющееся у него имущество, испытывая чувство искреннего удивления.

Все было в наличии — даже меч Иоанна Златоуста, на который Селим-эфенди завистливо и вожделенно поглядывал, прицокивая языком. Более того — арабы тщательно починили и почистили его одежду и даже сапоги с золотыми шпорами рыцаря.

Вот только кривого кинжала-бебута, забранного Андреем у загрызенного волкодлаком предателя, не имелось — тот на самом деле играл какую-то свою загадочную роль в этом деле.

Однако отдарился за него сотник гулямов более чем щедро — персидский ханджар с искривленным лезвием, по которому шел узорчатый булатный узор, был оправлен на рукояти и ножнах золотом, а в навершии умелая рука мастера вставила большой красный камень, светящийся на своих гранях кровавым блеском.

— Надо же — настоящий рубин! Не страз же ведь, здесь до подделок еще умом не дошли. На сотню злотых потянет, — задумчиво пробормотал Андрей, уже познакомившийся с местными товарно-денежными отношениями, внимательно разглядывая обретенное сокровище.

Потом посмотрел на довольно увесистый мешок, что лежал ранее под его головой. И не мешкая, дернул завязки, распустив горловину, знакомясь с его содержимым.

Вещи Милы, этой неслучайной любовницы, исчезли, его же собственные оказались в полном наличии, даже взятые им в дорогу суровые нитки с большой иглою. Только сухой паек, прихваченный на долгий путь по горам, несколько изменился.

Хотя здесь арабы постарались соблюсти некий паритет — ржаные сухари были заменены такими же сухими, как точильные камни, лепешками.

Соленое сало, щедро сдобренное чесноком, самый ненавистный для правоверных продукт, запрещенный самим Пророком. А потому чья-то заботливая рука подменила шмат длинными полосками вкусно пахнувшего копченого мяса, посыпанного какими-то сухими приправами и редкостным в данных краях красным перцем.

— Неплохо, неплохо, весьма зер гут, — пробормотал Андрей себе под нос, занимаясь нелегким делом: кое-как откусил мясца и еле разжевал, но с нескрываемым удовольствием проглотил.

— Умеют делать венгры что шпик, что баранину! Хотя свинину только в томмире они вовсю использовали, а сейчас вряд ли, времена не те. Вино пить и то меньший грех. А вот и оно самое, стоило вспомнить, и довольно приятное…

Тугой, литра на два кожаный бурдюк был наполнен не водой, а тем самым напитком, что Мухаммед не рекомендовал пить правоверным мусульманам. Красным и терпким, сладковатым.

— Великолепная штука, я такого давненько не пил. — Глотнув вина, Андрей утер рукавом рот и стал завязывать ремешок на бурдюке, мучаясь только одним вопросом: и откуда его Селим-эфенди взял?!

Не иначе как особую фетву, то есть специальное разрешение, от имама имеет на распитие вина в медицинских целях — такая практика в исламе имела место.

Пить и есть данное арабами Никитин не опасался ни на йоту — если бы те хотели его умертвить, то не стали бы прибегать к столь изысканному способу, а убили бы просто и без затей, когда он был у них в плену.

Ему даже не стали вменять в вину, что в рукопашной схватке в пещере он убил полдюжины гулямов, наоборот, даже вроде бы как восхищались, что именно с таким врагом им довелось столкнуться.

— Эх, Мила, Мила! Евина ты дочка! Кхм. — Вспомнив о пещере, Андрей невольно закряхтел. Нет, женщина ему сильно понравилась, но вот в том, что именно ее шаловливая ручонка ему по затылку заехала камнем, майор сейчас не сомневался.

Однако был тут один нюанс. Ведь именно в подобной ситуации она его от Томаша спасла, когда этот тевтонский выкормыш, что уже радовался будущей победе, получил по загривку от тех же милых женских ручек увесистым булыжником…

— А вот это уже просто здорово! За это тебе от ордена Святого Креста большое спасибо!

Селим-эфенди не обманул, не поскупился — два толстых, туго набитых мешочка приятно дзынькнули, лаская своим звоном слух. В одном оказались арабские динары, покрытые замысловатой вязью узоров, прочитать которые он был не в силах, да и мало кто из христиан смог бы это сделать.

В другом мешочке желтели массивные, вызывающие только одним своим видом полное доверие, византийские солиды с двуглавым орлом и бородатым профилем императора в короне. Золото своим тусклым блеском поневоле притягивало взгляд.

— Солидно жить с солидами, — усмехнулся Андрей, ощущая приятную тяжесть мешочков в ладонях. — С полпуда будет, если не больше на чуток. Еще бы — две тысячи золотых монет, и на халяву достались. За то, чтобы я сам себя не зарезал!

Никитин знал, что говорил — арабские динары предназначались в уплату тевтонским наемникам только за то, что те не покусились на его жизнь как командора ордена Святого Креста.

Хотя свое обещание, данное арабам, эти псы-рыцари вероломно нарушили, убитый Томаш, или Курт фон Нотбек, на другой манер, — как признался ему в лицо сам предатель, нацепивший синюю униформу крестоносцев, — тому подтверждение.