Эпарх потер ладонью лоб, было видно, что эта мысль на самом деле его тревожила и он не находил на нее ответа, и повернувшись к нунцию, Склир властно произнес, почти приказал:

— Постарайтесь вызнать все через купца Заволю, святой отец. Он наш человек и по настоянию командора стал мужем этой девки. И сам исповедуй ее! Прощай! Хайре!

Грек учтиво поклонился нунцию, который быстро перекрестил склонившуюся голову, и, крепко сжимая в ладони меч, упругим шагом воина вошел в каменную темноту хода…

Пламя одинокой свечи не могло полностью разогнать ночную тьму, но давало достаточно света, чтобы был виден на столе кувшин кислого вина с тремя кубками да расстеленный лист пергамента, служивший картой для троих собеседников, самых влиятельных и старейших братьев ордена Святого Креста.

Напряженное молчание воцарилось надолго, и первым его нарушить решился отец Павел:

— Чехи и поляки грызутся между собой, это так. Но такой лакомый кусок, как Плонск, они ни за что не отдадут. Нас ждет большая война, брат-командор, вести которую мы не сможем. Тем более в спину нам сразу ударит пан Сартский…

— Не ударит, — уверенно произнес Андрей. — Хотел бы, но пока не может. Он сейчас болен, а потому выступления его войск не состоялось вслед за нападением хирдманов, чего я так сильно опасался. Но и нам не стоит терять драгоценное время, тем более словаки уже выражают недовольство затянувшимся прозябанием в Белогорье. Да и почти все запасы подъели, орава у нас та еще!

— И что делать? Сожрали тут все, ты тут прав, кормить скоро будет нечем. Да еще «красных» на добрую сотню увеличилось! — Ульрих задумчиво посмотрел на собеседников с немым вопросом: «А сами что весной есть будем, если зимою все припасы скормим?!»

— Не нужно отправлять их обратно за горы, пока перевалы не замело, как вы предлагаете! — Андрей напряженно улыбнулся и сказал самое важное, то, что боялся вымолвить даже в горячечном бреду: — Надо напасть первыми и разгромить панское воинство! Они нам все равно жизни не давали и не дадут! А раз так, то упредим их и начнем войну незамедлительно.

По мере того как командор говорил, лица обоих его сотоварищей вытягивались от изумления. Первым опомнился Ульрих, дрожащими от волнения пальцами вцепившись в рукоять меча.

— Мы рискуем остаться в полном одиночестве, начав этой зимою неправедную войну…

— Потому что начнем воевать зимою или потому что неправедную?! — с гневом выдохнул командор и повернул свое пышущее яростью лицо к старому священнику.

— Паны от нас почти все села оттяпали, пользуясь моментом, а мы не можем вернуть их обратно?! Да помилуйте! Скажи нам, брат Павел, сколько раз ты обращался к самому папе, чешскому королю или польскому князю, требуя прекратить грабеж орденских владений? И что — паны все с извинениями вернули?!

Священник засопел, тоже ухватившись за меч. Да и что было говорить в ответ и заново вспоминать то чувство горького унижения и бессилия, которое его охватывало все эти прожитые годы. Ульрих тоже промолчал, лишь желваки катались под кожей на скулах.

— То-то же, братья! Мы уже потеряли моравские и богемские замки, выведя оттуда крестоносцев…

— Я не знал, что приказ подложный…

— Я не про то говорю, брат Ульрих, и не виню тебя в этом! Так что не кори себя напрасно!

Андрей неожиданно тепло улыбнулся, и рыцари разом заметили, что если раньше командор говорил о потере с горечью, то сейчас в его словах чувствовались совсем иные эмоции.

— Эти богемские и моравские замки были чемоданом без ручки — и нести тяжело, и бросить страшно. Это мешок такой огромный, без пришитых помочей, и в обхват не возьмешь, и на плечо не взвалишь! И как его нести прикажете? Это же маета одна!

Крестоносцы не ответили на шутку — потеря давних земель их угнетала. Еще бы — всегда была опора, а тут ее лишились, а потому Андрей заговорил с задором, излучая нездоровый оптимизм, типа «не все так плохо, будет гораздо хуже».

— Наоборот, нам следует поблагодарить судьбу! Раньше орден был силен и разбросанность его замков не мешала, а помогала, ибо мы контролировали многие земли, а сила была такова, что ни один из властителей не рисковал оскалить на нас свои клыки. Но с Каталауна все разом переменилось, нас стали рвать по кускам, а мы не в силах удержать наследие, сдавали замки один за другим, лишаясь сил…

Старые рыцари опять засопели, с горечью глядя на карту, на которой были нарисованы прежние владения от Лабы до Вислы и нынешние — небольшое вытянутое пятно в горах на юге и маленькое белогорское пятнышко на севере, от которого до Вислы была добрая сотня верст.

Только командор не печалился вместе с ними, а продолжал загадочно улыбаться.

— Мы уступили территорию, но зато сейчас мы стянули все свои силы в кулак, присоединив словаков и ополчив белогорцев! Но если будем сидеть на месте, то в следующем году проедимся так, что нас голодных запросто раздавят. Нам нужно не только вернуть все орденские владения обратно, что принесут дохода на порядок больше, чем потерянное в Богемии, но и прирастить их, и главное — занять Плонск.

— Но чехи…

— Да ничего они не сделают. Они, как их заклятые друзья поляки, предпочтут, чтобы Плонск отошел к ордену, а не стал обглоданной костью, за которую сами продолжат лить кровь. Тут одна мысль сработает: пусть я ничего не получу, но и пан, что много крови выцедил, ничего не поимеет. Вот так-то! Да и не внакладе они останутся от такого размена!

— Что ты предлагаешь? — В голосе брата Ульриха впервые прорезался живительный интерес.

— Королю Вацлаву мы официально возвратим наши богемские и моравские замки и выразим признательность за оказанную помощь. Это смягчит его обиду, тем паче что компенсация достойная.

— А ляхи?!

— Хрен панам в рыло! Но только им! А вот польскому князю мы подарим те владения Сартского, что останутся без хозяина. Для нас весь этот кус слишком велик — подавимся! Так что вернем только свое, потерянное ранее, благо его очень много, а чужое отдадим князю, что решил королевский венец на своей голове примерить! Пусть он со своими панами здесь мается, сам помощи у нас же просить будет!

Заявление Андрея несколько разрядило обстановку, старые крестоносцы, видевшие и расцвет ордена, и пережившие с ним трагедию Каталауна, и трагичные годы прозябания, повеселели, бросая друг на друга многозначительные взгляды.

— Я не только надеюсь на успех нашего наступления, сам искренне верю в это! Паны не любят воевать зимою, зато мы можем, и грех не использовать это. Так что пора начистить ляхам ряшку, тем более теперь я могу открыть вам тайну — Плонск сам попросил нашего покровительства и уже выплатил тысячу злотых, треть от орденского ежегодного взноса! — Андрей победно поглядывал в вытянувшиеся лица. — Кроме того, город ежегодно будет давать ордену четыре сотни золотых, если король Чехии заберет наши замки обратно…

— Пусть забирает, и шут с ними! Мы и четверти денег с них никогда не получали!

— Так даже лучше!

На лицах Ульриха и отца Павла заиграли улыбки — еще бы, ведь теперь совсем иное дело, ибо Плонск предстоит не захватывать, а освобождать, да еще получив огромную сумму денег и, кроме того, получив значимую компенсацию за то, что удержать были не в силах.

— Мы не ошиблись в тебе, брат-командор, ты действительно магистр ордена!

Священник говорил настолько проникновенно, что Андрей чуть было не прослезился, но последние фразы заставили его не только насторожиться, но и смутиться, словно нормальному мужику на приеме проктолога в самый «интересный» момент.

— Если бы не твои некоторые странности в трудном лечении бесноватых или ищущих утешения женщин… Возложенные на тебя в скором времени обязанности… гхм… потребуют от тебя некоторых ограничений…

— То путь экзорцизма, он всегда полон ошибок, страданий, печали и исканий, брат мой! — быстро перебил священника командор, стараясь уйти от опасной для него темы и пропустив сквозь уши странный намек. — Но не о том речь, брат Павел. Вы тут выражали недовольство тем, что полсотни «красных» записаны в копейщики, в которых нет нужды, ибо их мало…