— А когда понял, что план не удался, точнее, свершился, но не в полном объеме, то вином решил подозрение от себя отвести? — Андрей подхватил мысль старика и ненадолго задумался.

— Но ведь тогда ему было легче самому пару глотков сонного зелья выпить и уснуть рядом с другими. Был бы такой, как все, а потому какой спрос с отравленного? Ведь так?

— Это меня и смущает? Не знаю, что и делать! Не казнить же их всех троих? Один только виновным может быть…

Старик замолчал, почесал искривленным пальцем переносицу. Ему было явно не по себе от такого выбора. Андрей же, услышав шаги, повернулся к подошедшему Грумужу.

— Чего тебе?

— Орденца не угры свалили, брат-командор, — лицо оруженосца скривилось в недоброй ухмылке. — Я труп очень внимательно осмотрел. Его кто-то из наших зарезал, узким клинком или заточенным штырем, а потом стрелу подобрал и в рану глубоко засунул.

— Час от часу не легче! С чего ты взял? — Андрей в некоторой растерянности посмотрел на оруженосца. Он сам осматривал труп, но ничего подозрительного не увидел. А тут Шерлок Холмс доморощенный выискался, дедукцией занялся.

Это в средние века, понимаете?!

— Меня стрела сразу насторожила. Прямо из тела торчала, а такого быть не может — ее же через стену должны были метнуть. И как она в тело должна была впиться, брат-командор?

— У, — Андрей на секунду задумался, поглядел вверх. Действительно, при падении должен быть угол, а потому стрела…

— А! — обрадованно воскликнул священник и выразительно хлопнул себя по лбу. — Старый дурак!

— И я с тобой тоже, — пробормотал Андрей себе под нос, — как же я такую простую вещь не углядел!

— Во рту сладости не было, сколь я ни принюхивался, — продолжил Грумуж, — а значит, орденца не отравили. А потому внимательно осмотрел стену рядом и камни двора.

— Зачем?

— А затем, отче, что на стене потек кровавый был и нос у воина расквашен… И на лбу ссадина. Если в лежачего стрела попала, то спрашивается — как он мог сам себе юшку пустить? Если же в стоящего — то тогда парень не отравлен зельем был.

— Резонно, — согласился с оруженосцем Андрей, а тот продолжил выкладывать результаты своего розыска:

— Вначале его лицом об стену ударили, а как отшатнулся он, оглушенный, то рукою рот зажали, чтоб не вскрикнул, и закололи прямо в сердце. Наискосок. Я надрез сделал — можете сходить посмотреть! От кинжала след под лопатку идет, а от стрелы прямо. Вот так-то! Видел он, как убийца отраву в колодец бросал, вот и поплатился, и не поднял тревоги.

— Может, подошел и поинтересовался, а тот его того…

Никитин высказал первое соображение, что на ум пришло. Рассказанное Грумужем походило на правду.

— Или убийц двое было, — тихо произнес отец Павел, — а дурачка гарнизонного за компанию взяли, чтоб подозрение отвести.

— Грумуж! Возьми наших, Иржи и Прокопа, они поопытней, — приказал Андрей. — Свяжи «синих» и сюда! И обыщи все их вещи и седла.

— Коновязь уже обыскали тишком, и вот что нашли, — Грумуж вытащил туго набитый мешочек. — У Томаша! Это сонное зелье, мне его доводилось нюхать, знакомый запашок.

— Дай сюда, и беги, вяжи предателей!

Андрей взял мешочек, помял его в пальцах через ткань. Затем отер ладонь о плащ и лишь после этого понюхал их. В ноздри еле шибануло приторной сладостью, знакомой до боли. Он усмехнулся и отдал мешочек отцу Павлу. Тот принюхался.

— Бесовская отрава, брат Анджей!

— Ага, бесовская, — охотно согласился с ним Андрей и с наигранным весельем добавил: — А вон и самих бесов ведут, сейчас мы их изгонять будем. Вы же у нас, отче, известный экзерсист и специалист по нечистой силе, вам и флаг в руки…

«Синих» подвели, уже обезоруженных, плотно стиснутых с двух сторон Иржи и Грумужем. Да еще брат Вацлав подошел, с Прокопом и Велемиром, держа в руках обнаженные клинки.

— Твой мешочек, Томаш, мы нашли, — старик поднял руку: отрава болталась на веревочке. — Так что говори сразу — кто тебе ее дал и что ты замыслил сделать? Сам знаешь, как орден с предателями поступает!

— Это не мой! — У «синего», еще относительно молодого парня, округлились глаза, и он яростно закачал головой, категорически отнекиваясь от найденного мешочка. — Я его первый раз в жизни вижу, готов на кресте поклясться, отче!

— Не клянись и не лжесвидетельствуй перед Господом нашим! — лязгнул старик металлом, а Андрей удовлетворенно хмыкнул.

Он пристально смотрел на другого воина, в глазах которого блеснула на секунду усмешка. Да и выглядел он не растерянным, а вроде как удовлетворенным таким быстрым розыском отравителя.

— Обыскать этого! — Андрей сделал шаг вперед и ткнул кулаком в грудь второго «синего», постарше, мужика лет тридцати.

Прокоп и Иржи сграбастали воина и стали охлопывать его своими лапищами. Очень быстро они нашли под плащом два кинжала — один с широким и длинным лезвием, а вот другой напоминал трехгранный стилет, с коротким, едва с десяток сантиметров, клинком. Весьма похожим на уменьшенный в размерах штык к «мосинской» винтовке.

— Оружие убивца, отнюдь не воина. А трехгранный потому, что от такого клинка рана не закрывается, — Андрей повертел кинжальчик в руках.

— Какая занятная штучка, даже кровь на нем осталась, брат-командор.

Грумуж удовлетворенно хмыкнул и взял в руки стилет. Покрутил медленно в пальцах и неожиданно стремительным движением вогнал его в бедро воина. Тот взвыл, а все остолбенели.

— Что, Званко, больно? — участливо осведомился Грумуж, вот только тон у него был такой, что оравший от боли воин тут же заткнулся. Волосы у предателя встали дыбом, и он с нескрываемым ужасом смотрел на оскалившегося в недоброй улыбке оруженосца.

— Я все скажу, — Званко, бледный как мел, быстро заговорил, заикаясь и морщась от боли. — Мне пан Сартский отраву дал. Велел подсыпать. Двадцать злотых посулил… Земли нет, хлебца детишкам не хват…

— Заткнись, — Грумуж насупился, — и разжалобить нас тяжелой жизнью не пытайся. Кого еще знаешь?! Кто на командора покушался?! Говори, скотина, а то всю твою родню порешу, ты меня знаешь!

— Збышек и Куляба, — быстро ответил изменник. — Лучники белогорские. Они со мною были. Да животом маялись. Оставили их…

— Хорошо, — милостиво промолвил оруженосец и неожиданно схватил Званко за горло. — Кто из арбалета стрелял?! Говори! Душу выну!

— Не знаю! Истинный крест, не ведаю! — изменника трясло от страха и боли, он хрипел, задыхаясь, не в силах избавиться от железной хватки, что сдавила ему горло.

Андрей давно бы вмешался, где ж это видано, что подчиненный, не спросив разрешения у командира, такое на его глазах вытворяет. Понятно, что «экстренное потрошение» изменника идет, но все же обидно как-то. Ведь и он в таком деле с удовольствием поучаствовал. Доводилось в тойжизни всякое делать…

Но предпринять ничего не мог — его чуть ли не силою удерживали отец Павел и Вацлав. Причем последний негромко шепнул в ухо: «Это его дело, он кровь и шерть принял и потому вправе, брат-командор!»

Что такое «шерть» он не знал, но понял, что штука крайне неприятная для изменников, типа присяги. И сдержался, видя, как Грумуж безжалостно терзает предателя. Возможно, и придушит прямо на глазах…

— Угры!!! На приступ пошли!

Звонкий голос Чеслава с башни услышали все — оруженосец ослабил хватку, и Званко с хрипом упал на камни.

— На стены!

Андрей громко отдал приказ и первым рванулся к лестнице, и уже наверху прясла повернулся. Так и есть — Грумуж совершенно спокойно свернул шею предателю, с брезгливостью вытер руки о плащ и упругим шагом бывалого воина стал подниматься наверх.

— Мать твою! Да сколько вас! — Андрей посмотрел на поле и обомлел.

Угры валили со всех сторон толпами, неся штурмовые лестницы и охапки хвороста. Четыре сотни, не меньше, по полсотни на каждого крестоносца, что ждали приступа на замковой стене.

Перевес просто подавляющий, и в желудке заныло. Видно, не судьба ему здесь пожить — сегодня командорская карьера и окончится. Но силою воли он изгнал из себя такие мысли, а взял, нарочито спокойно, арбалет, упер его ногой в площадку за «стремя».