— Я отомщ-щ-щу! Ты ос-с-с-скорбил меня, как женщ-щ-щину ос-с-с-скорбил…

— Я же говорил, что бабы — гадюки подколодные! Сначала выберись, не все такие благородные, как я, могут попользовать, а потом шкурку на чемодан ободрать! Не дергайся! — Он намотал длинные волосы на кулак, поднял голову и взглянул ей в немигающие, черные, без белков глаза. — Совсем забыл! Так с кем ты вела беседы о моей скромной персоне?

— Это был черный ворон! Он называл мне твое имя и униженно прос-с-сил помощи! Раньше я не вмешивалас-с-с-ь в дела людей, только ради забавы, но с-с-сейчас-с-с! Ты ос-с-с-скорбил меня! Я найдут тебя и отомщу! С-с-с-страш-ш-шно отомщу! Мы еще вс-с-с-стретимс-с-с-с-я…

— Уже горячее! — Андрей удовлетворенно покачал головой и с силой выдернул кинжал. Она выгнулась. — С одного его помощника я почти снял шкуру, с тебя тоже спущу, если встанешь на моем пути! Уноси ноги, пока цела! Ползи, в смысле…

Договорить он не успел: она, извернувшись, накинула петлю хвоста ему на шею и стала сжимать кольцо. Задыхаясь, Андрей успел подумать, что ее тело почему-то оказалось обжигающе горячим, слишком горячим…

— Ай-я!

Андрей пришел в себя от лютой боли, которая разлилась множеством уколов, непроизвольно дернулся, и тут же словно огненная лава прошлась по его измученному телу.

— Ай-я!

— Ты куда, дура, льешь?! Ты же ему плечо голым кипятком обожгла! Холодной смочи! Живо!

Из темноты, царящей перед глазами, донесся до боли знакомый голос, в котором Никитин сразу же узнал того самого Дитриха, копьем которого его вытащили из смертельной трясины. И моментально вспомнил все, испытав нешуточное облегчение.

«Я спасен, меня вытащили!»

Пронесшаяся мысль тут же была подмята ощущением дикого холода, который, как ему показалось, заполонил все его тело, превратившись в груди в огромную ледяную глыбу.

— Я ничего не вижу, — еле слышно пробормотал Никитин, не в силах не то чтобы поднять руки, а даже открыть веки. И тут же чьи-то крепкие ладони стали лихорадочно тереть ему глаза, а мягкий женский голос, такой грудной и милый, прошептал прямо в ухо:

— Потерпите немного, ваша милость! Она как деготь, тамошняя грязь, ее с трудом оттереть можно. Горит жутко, ничем не потушишь, если чистую с поверхности собрать. Мы ей щели во всех постройках заливаем, лучше раствора держит. Почти как рыбий клей, густая и ничем ее не промочишь! Только по первому морозцу она такой липкой становится. Оттого и Липанами это место называем.

— Фу…

Облегчение было искренним, Андрей до дикого ужаса испугался возможной слепоты. И тут же холод, на секунду отступивший от панического приступа, стал терзать его снова и снова, да так, что клацали зубы, а все тело заходило ходуном.

Он теперь ощущал, что находится по шею в горячей воде, вот только жара от нее не испытывал нисколечко. А добрая женщина моет его, иногда аккуратно подливая кипяток из ведра — знакомые звуки ни с чем не спутаешь.

Правда, сидеть было неудобно — его поместили в большую деревянную бочку, но в ней простора явно не хватало. Андрей сильно прижимался коленями к груди, а спиной к стенке бочки, сидя задом на днище. Тем не менее места недоставало — его плечи возвышались над краями и их постоянно поливали горячей водою.

— Брат Ульрих, он очнулся!

Скрежет разбухшей двери, будто гвоздь монтировкой вытаскивали, и почтительный голос Дитриха раздались одновременно. Тяжелые уверенные шаги разогнали наступившую тишину — женщина даже перестала дышать, но продолжала тереть Андрею глаза.

И темнота чуточку отступила; снова обретший способность видеть Андрей разглядел крохотный огонек свечи, что просто был не в состоянии полностью разогнать ночную тьму.

В маленькой комнатенке, половину которой занимала большая печь, было темно — единственная свеча, неслыханная роскошь в крестьянских селениях, не могла разогнать темноту.

— Вон!

Рыцарь в красном орденском плаще настолько властно махнул рукою и громко скомандовал, что женщина моментально выпорхнула за дверь. А вот Никитин даже не вздрогнул, его и так просто трясло как в лихорадке — холод все еще не покинул тела.

— Говорить можешь?

На заданный вопрос Андрей только смог кивнуть, выбивая зубами чечетку. Рыцарь правильно понял, указал Дитриху, под красным плащом которого проглядывал серебристым блеском пояс оруженосца, — тот подхватил за веревку исходящую паром бадейку и очень осторожно подлил в бочку горячей воды.

— Откуда ты взял святыню ордена Святого Креста? Ты понимаешь, о чем идет речь?

— О ме-че Ио-ан-на 3-зла… тоу-ста…

Кое-как, в несколько приемов произнес Андрей, обхватив себя за черные от липкой грязи плечи. Женщина оказалась права — в трясине, в которой он изображал поплавок, оказалась дрянь несусветная. Такую щелоком драить нужно, в несколько крепких рук И за пару часов беспрерывной работы, никак не меньше.

Мазуту флотскому достойную конкуренцию составит! Нефтью шибко пахнет, но что самое интересное, и еще какая-то вонь идет, дюже знакомая. Мерзопакостный запашок!

— Откуда у тебя цепь великого магистра?

Голос рыцаря прозвучал намного тише. Однако настолько угрожающе, что можно было не сомневаться в возможности скорого проведения «интенсивного допроса», как говорили в еговремя. А в здешнем мире сии действия честно именовали пытками.

— У кого ты взял две тысячи золотых?! Где ты их украл, злыдень?! Я с тебя душу вытряхну!

Андрей без страха смотрел на две протянутых к нему лапищи, но ответить пока не мог — лихоманка обрушилась на него с новой силою. Брат Ульрих принял это за видимое проявление страха и сдавил своей ладонью Никитина за горло.

— К-хе!

Такого варварского обхождения с собою отставной офицер никак не ожидал, даже мемекнуть не успел.

— Говори, грязная свинья!

Рыцарь перешел от слов к «экспресс-допросу» и двумя ладонями надавил на голову так, что Андрей ушел по макушку под маслянистую пленку. И неожиданно подумал, что таких перипетий судьбы он еще не испытывал. Однако мысль тут же вылетела из головы, ибо он стал задыхаться и случайно глотнул, но не живительного воздуха, а омерзительной дряни, что стала отлипать от его тела.

— Говори!

Сильные руки выдернули его из воды, но Андрею стало не до разговоров — кое-как успел перегнуться за кромку бочки. Его мучительно вырвало, но, к великому изумлению, почти перестало трясти, даже зубы стали лязгать намного меньше.

А может, все потому, что сейчас Андрей испытывал не страх, а горел в нешуточной вспышке ярости. Он бы вцепился в глотку крестоносца, но сил пока не имелось.

Бывший майор стал тереть себе грудь, где пьяный медбрат в той жизни оставил неправильную наколку группы крови. Но которая, по немыслимому совпадению, являлась знаком командора ордена Святого Креста. Он тер пальцем место шифровки и одновременно с хриплой яростью, в несколько приемов выкрикнул:

— Ты… ч-то… тва… ришь! Сю-да… пос-мо… три…

Рыцарь немного опешил, отшатнулся, но тут же наклонился, что-то сообразив. И сам стал тереть толстым узловатым пальцем кожу, повелительно крикнув оруженосцу:

— Сюда свети!

Теперь Андрей видел его лицо вблизи — волевой подбородок, рассеченный шрамом, который не могла скрыть коротко подстриженная бородка, щетинка усов, крючковатый нос, сетка морщин вокруг стальных глаз да обильная проседь в густых черных волосах.

«За пятьдесят лет, — спокойно думал он, откинув назад голову. — Только они с братом Любомиром, единственные из рыцарей, что остались в живых со дня Каталаунской битвы. Ну, и я, конечно, самозванец хренов! А ведь явно что-то разглядел, вон как пот потек, да лицо бледнеть начало. Шо, брат Ульрих, не ожидал?! Сейчас тебя до самой задницы продерет! Ты еще в мое лицо вглядись!»

Видимо, у майора на секунду открылся дар телепатии или внушения по методу легендарного Кашпировского — но рыцарь поднес свечу прямо к раскрытым глазам Андрея и долгую минуту вглядывался в его черное от «мазута» лицо.