— Пся крев!

Ругательство, привитое бабкой Магдой после долгих и нудных уроков польского языка, а также совместных трапез, непроизвольно слетело с губ, и Андрей опомнился.

«К чему гадать и делать выводы, если информации маловато. И не к спеху это, тут бы шкуру свою спасти, устроиться, а потом можно и над мировыми проблемами хорошо покумекать».

— Ты знаешь, что это такое?

Никитин прикоснулся пальцами к выколотой на груди татуировке, так поразившей парня, в чем он не сомневался.

И мысленно напрягся, ведь он еще не решил, что ему делать с пленником. А потому вернулся с небес к делам чисто практическим.

«Поменьше говорить, молчать с самым многозначительным видом, не выдавая своего невежества в местных реалиях. Побольше слушать, тогда, глядишь, и спланировать что-то на будущее удастся».

— Это знак ордена Святого Креста! Мне так мама тихо шепнула, когда вырос. Сказала, чтобы я молчал, ведь это тайна великая, ордена Святого Креста… — Палец юноши потянулся к груди, но плюса не коснулся.

Велемир опомнился и отдернул руку.

— А про другие знаки я не ведаю. Но мама про них мне рассказала, она же на твоей груди их той ночью у тебя увидела. Когда меня в ту ночь от тебя понесла…

Велемир осекся, сбился в клубочек и испуганно посмотрел на Никитина, словно опасаясь, что тот ударит его.

Но Андрею было не до того, от слов парня он впал в столбняк и чуть не отвесил челюсть. Заявление его шокировало до глубины души.

«Это надо же, уже здесь, в другом времени, жена с сыном отыскались, или я шибко хорошо долбанул его по голове?!»

— Тебя же зовут Анджей, или Андреас, на германский лад! Мама тебя ведь за тевтона приняла… — Велемир тихо, не поднимая глаз, заговорил: — И тут у тебя родимое пятно в виде листка клевера… В низу живота, справа…

— Андреем! Гм, хм, бля!

Никитин машинально поправил юношу и тут же поперхнулся. Ему стало нехорошо — родимое пятно у него действительно было, трилистником.

Он почувствовал, что уже сам начинает сходить с ума, ведь не мог Велемир разглядеть, что есть у него под штанами.

— У меня там родинка! — глухо отозвался Андрей и, презрев стыдливость, чуть распустил шнурок и приспустил штаны.

Парень впился в родинку глазами и прямо на глазах, за секунду, из пугливого мышонка превратился в самого счастливого человека. По крайней мере, так показалось Андрею — ибо такой блаженной улыбки со слезами на глазах он никогда не видел.

«Раз случайность, два случайность, но на третий раз закономерность вырисовывается».

Андрей лихорадочно размышлял, понимая, что в его переносе во времени и пространстве лежит какая-то ему непонятная, но тем не менее определенная логика.

— Ты забыл, наверное, но когда уходил в крестовый поход на Рейн, то взял мою маму к себе на ложе… — торопливо заговорил юноша, глотая слова и боясь, что его одернут. — Она служанкой у пана Зденека Торна тогда была. Нет, нет, пан командор, я все понимаю. В ордене рыцари обет целибата хоть и не дают, но такое их ни к чему не обязывает. Да и мне не надо ничего, пан Бужовский воспитывал меня со своими сыновьями, ничем не выделяя. Научил и биться, и грамоте, дал мне оружие. Маму к себе взял, но не служанкой, а ключницей, она с нами за одним столом ела, а не с другими слугами. Два года назад мама в монастырь ушла, пан Всеслав за нее вклад богатый сделал. А меня в шляхетское достоинство вписал. Я теперь тоже полноправный, пусть из всего имения только сабля и конь…

Велемир осекся, с некоторым испугом в глазах посмотрел на Андрея и, помешкав, бросил короткий взгляд на оружие, что лежало рядом с ним в груде с другими трофеями, и на свою гнедую лошадь, что спокойно щипала траву поодаль.

— Не беспокойся, — Никитин правильно понял опасения парня, — не стану я забирать твое добро… Сын…

Последнее слово вырвалось у него помимо воли. Никитин уже немного успокоился, пришел в себя и снова стал рассуждать: «Если миры очень похожи, то могут быть и подобные схожие судьбы, и схожие дела, и даже схожие татуировки. Смысл, может, и другой, но куда денешь внешнее сходство с парнем?!»

Одно было несомненным фактом — они с Велемиром очень сильно похожи друг на друга — невысокие, широкие в плечах, русоголовые. Даже глаза у зрелого мужчины и молодого парня являлись одинаковыми, зеленовато-голубыми.

Опровергать юношу Андрей уже не смог бы даже под страхом смерти. Просто вспомнил 1987 год, когда приехал проведать семью друга, который полгода назад погиб в бою под Гератом.

До сих пор он глядел в восторженно-отчаянные глаза трехлетнего пацана и слышал его радостный лепет: «Папа! Папа плиехал!»

У Велемира были точно такие же восторженные глаза, и Никитин не мог холодными словами безжалостно разрушить заветную мечту его детских лет. Это было выше его сил…

Андрей лежал в тени раскидистого дуба и думал о перспективах, а они были, прямо скажем, хреновые.

Он убил двух ближних и лучших воинов магната, проще говоря, «местного авторитета», Конрада Сартского, патрулировавших границу Запретных земель. Тех самых, по которым прошел он за последние дни и обезлюдевших в результате страшной моровой язвы двенадцать лет тому назад.

Этот местечковый феодал за убитую курицу целый месяц соседа изводить набегами будет, а за двух приближенных вояк вообще на дерьмо изойдется, но землю так рыть будет, что врагу тошно станет, и не успокоится, пока убийцу не найдет.

Дело серьезное — решение о блокаде Запретных земель принимали все паны и магнаты на коло — специальном съезде, решения которого проводились в жизнь немедленно, не то что распоряжения князя Болеслава, на кои поплевывала даже вечно голодраная шляхта. Еще та вольница будет — не может Польша без гонора жить…

Убитых воинов честь по чести похоронили в выкопанной Велемиром яме, приладили крест из палок, прочитали «Отче наш».

Андрей не сожалел о случившемся, не имел такой привычки над врагами причитать. Да и Велемир, судя по всему, оплакивать своих напарников не собирался.

Наоборот, Никитин поймал на его лице злорадную ухмылку, видно, покойные панове не раз и не два зловредные пакости парню делали. Так что процедура прошла в полном соответствии с русской поговоркой «Помер Офросим, ну и хрен с ним».

Потому они спокойно сели поужинать. Велемир принес из седельных сумок хлеб, копченое мясо, флягу с вином.

Помялся немного, хотел угостить отца лучше, но какие яства могут быть в недельном патрулировании у молодого воина. Смущенно улыбнулся «отцу» и тихо сказал, что всех лошадей стреножил и оставил пастись.

Андрей вывалил на импровизированный стол подкопченную и вяленую рыбу, немного фруктов и овощей.

Он очень хотел курить, дурная привычка одолевала, и он надеялся, что в будущем, на какой-нибудь делянке, посадит дедовский табачок.

Но, подумав немного, Никитин сплюнул, решительно бросил пакет с семенами табака на раскаленные угли костра.

Не пожалел ни на капельку — пусть он немного сейчас помучается, зато в этом мире знать про поганое зелье долго не будут.

«Когда еще Колумб до Америки доберется. Или, с поправкой на существующую реальность, Синдбад-мореход».

Вечеряли очень долго, Андрей с удовольствием пил местное кисловатое вино, с аппетитом ел мясо и зачерствевший ржаной хлеб.

Сын подчистую уничтожил овощи и плотно приналег на рыбу, только горка костей осталась на полотенце.

Андрей все думал, как раскрутить парня на информацию так, чтобы тот не понял, что его «отец» ни в зуб ногой не ведает об этом мире. И в первую очередь, о таинственном рыцарском ордене, чью шифровку он, по странному стечению обстоятельств, носил на груди. А заодно проверить сообразительность парня, мало ли что.

— И что ты думаешь, сын, о том, куда я направляюсь и чем буду заниматься? Подумай хорошо.

Юноша бросил на Никитина преданный щенячий взгляд, но тот только улыбнулся в ответ.

Был бы хвост у парня, так вместо вентилятора можно было использовать. Грех, конечно, такой привязанностью пользоваться, но цинизм двадцатого века диктовал Андрею свои решения.