— Ты, брат, старше всех в ордене, отца Павла я в расчет не беру, у него дел полно. Ты опытен, знаешь многое и многих. А потому будешь распутывать по ниточке этот клубок.

— Хочешь найти иуд, что на тебя покушались?

— Не только. Я хочу знать, что происходило раньше и свершается ныне против ордена. Наши враги должны быть выявлены быстро. Ведь смотри, что получается — не успел я до Белогорья добраться, как Стефан Заремба в плен к Сартскому угодил, а ты чуть ли не половину наших воинов в Бежицу увел по поддельному приказу. Так?!

— Будь уверен, что я выверну наизнанку, выпотрошу отца Бенедикта, что передал мне этот приказ…

— Не торопись! — остановил вскипевшего гневом рыцаря Андрей. — Лучше установи — был ли он в те дни, когда погибли два последних командора, в их замках. И другие воины ордена, от рыцарей до последнего служителя. Это очень нужно.

— Ты хочешь знать, кто из них был во всех местах, где произошли злодейства?! О таком мы раньше не думали, считали, что предателей нет. — Брат Ульрих соображал быстро, вот только лицо почернело от всего сказанного шепотом в этой комнате.

Слишком важны были сказанные слова, и даже стоявшим на страже воинам собеседники не доверяли в полной мере. Нет, в верности сомнений не было, но ведь пытки любому развязать язык могут, а потому зачем вводить в грех подслушивания.

— И довели орден до ручки, до Каталауна. Теперь нас начали добивать, заманив и тебя, и наш отряд в ловушку. А в спину ударили викинги. Хорошо, что успели меры принять…

— Это только на время. Я думаю, что пан Сартский сам ударит по нам, и вскоре. Действовать с хирдманами ему было не с руки, соседи бы махом походом пошли на Старицу — слишком плохая у северных разбойников репутация. А сейчас самое время, пока большая часть наших сил здесь, на юге. И медлить он не станет!

— Ты прав, и нам следует поторопиться. — Андрей поднялся с лавки и прошелся по комнате, обогнув широкую кровать. — Бежицу и «Три дуба» мы обязаны удержать любой ценою, это ключи к предгорной Словакии. Тем паче этой зимою, пока угры в своих степях кочуют, мы должны успеть восстановить два замка, что запирают долину, и занять их крепкими гарнизонами. И тогда наше положение в здешних краях сильно упрочится.

— Ты прав — если крестьяне снова распашут те земли, то население не станет бежать от голода за Карпаты. А значит, будет нам опорою. Какие силы ты здесь оставишь?

— Сейчас никаких, все воины нужны в Бяло Гуру. Немедленно нужно увести туда всех крестоносцев.

— Как всех? — Ульрих даже привстал с лавки от удивления. — Мы не должны бросать укрепления, мало ли что!

— Я сказал — всех, кто пришел с нами, а гарнизоны останутся в прежнем составе. Только ротацию произведем. В Бежицу отправим «копье» Райтенберга — он молод, только вступил в орден…

— Райтенберг… Райтенберг… — Ульрих словно разжевал слово и бросил острый взгляд на Андрея. — Это, случайно, не сын твоего… Хм… наперсника, скажем так.

— Сын, — кивнул Андрей, до сих пор не зная, какие нити связывали настоящего фон Верта с семьей фон Райтенбергов. А отец Павел стоял на страже тайны исповеди нерушимой скалой.

— В «Трех дубах» станут гарнизоном на зиму словаки, местный барон давно обещал мне выделить три «копья», одно из которых отправим в Бежицу. Ну и ты оставишь по «копью» в замках, из самых молодых рыцарей, тех, кто полного срока в ордене не выслужили. Пусть к самостоятельности привыкают да доверие наше прочувствуют. Всех остальных уведешь в Вяло Гуру. Гонца к отцу Павлу уже отправил?

— Еще ночью, как местного пана Тадеуша расспросил. Он, кстати, сразу же посыльных сам отрядил, вчера. Как нас узрел!

— Он вассал ордена, это его обязанность. Вот пусть и другие словаки послужат на благо Святого Креста, раз мы их всех на содержание взяли и защищать станем.

— Может быть, лучше брата Людвига бежицким комендантом оставить? — осторожно промолвил Ульрих. — Он уже целый месяц там и очень опытен, искушен…

— Нас и так мало, — отрезал Андрей — такое предложение разом крушило его планы по избавлению от навязанного целибата. — Вацлав, Людвиг и Иоганн из Замостья отслужили полные сроки и могут быть членами капитула ордена. Их нужно беречь…

— Нас всего шестеро таких, брат-командор, считая тебя, отца Павла, что снова меч в руки взял, и меня. Меньше половины для созыва — какой уж тут капитул из шестерых!

«Уже семерых, а вскоре станет еще больше, намного», — подумал Андрей, но разглашать свои планы не стал. Не время еще откровенничать. Рыцарь же воспринял его молчание как нежелание разговаривать и задал очень осторожный вопрос:

— Что ты искал в той злополучной трясине, брат-командор? Что тебя туда привело?

«Собственный идиотизм, расслабился, понимаешь».

Андрей задумался над тем, как бы ему половчее соврать, да чтобы правдоподобно было, без морального ущерба для статуса. Выгадывая время, решил ответить вопросом на вопрос и с улыбкой, дабы можно было перевести все в шутку, если не так пойдет, как нужно.

— А может быть, я там заплутал?! Шел, шел, дорогу потерял. С чего ты взял, что я там что-то искал?

Его тогда спасло только чудо — трое из словаков пробрались в Бежицу и сообщили, что через горы перешел большой отряд крестоносцев. Такая новость не могла оставить брата Ульриха на месте, и с десятком крестоносцев тот бросился в Поборское. И вовремя…

— След по снегу шел ровный, целеустремленный. Так в беспамятстве не идут и не плутают в тумане.

— Нефть искал там, как мне говорили. — Андрею показалось, что он нашел самый убедительный ответ. Тем более что вязкая субстанция его самого крайне заинтересовала.

— Что искал?

— Один из главных компонентов «греческого огня», — пояснил Андрей, глядя в расширившиеся глаза Ульриха. — Знаешь о таком? Вижу, ведаешь. Как думаешь, может нам он пригодиться?

— Вот оно что, — задумчиво протянул рыцарь, качая головою. — Ты таким же, как и раньше, остался, готовым на любой риск идти ради ордена. Я бы не рискнул вот так запросто в смертельную трясину лезть — там же голову не за грош сложить можно было. Ты по праву наш командор…

Андрею стало стыдно — как-то всегда выходило, что все его промахи и дурости у крестоносцев получали весьма понятные и уважительные объяснения, идущие ему только на пользу, и, как говорили в советское время, в укрепление авторитета.

«Поработал бы ты в милиции, брат Ульрих. Вот там любые „косяки“ стараются в лучшем свете представить, себе во благо. Или по крайней мере на соседа перевести, чтобы тот по самую сурепицу огребся. И к достижениям примазаться, дабы благосклонный взгляд начальства приобрести. А ты говоришь рисковый! Дурость это превеликая, но зато как мне на пользу идет, весомей, чем реальные заслуги».

— Нет, память тебе не отшибло, брат-командор, как ты на раны ссылаешься. — Рыцарь прикоснулся ладонью к голове Никитина, положив ее прямо на шрам, но тут же отдернул руку.

— Хотя того же Дитриха десять лет назад поляк булавою приласкал, шлем всмятку. Парень целый год в себя приходил, поначалу даже имя припомнить не мог.

— Вот видишь…

— Я не про то говорю, брат-командор, такое иногда происходит и никого не удивляет. А вот что ты носишь на шее крестик византийского мастера на искусно сделанной цепочке, иной раз крестишься по их обряду да замыслил «греческий огонь» сделать, хотя он тайна великая православной империи есть и охраняется лучше сокровищ…

Старый рыцарь на секунду остановился, и его взгляд обжег Андрея. Но Ульрих тут же отвел глаза в сторону, усмехнулся.

— До Каталауна промеж братьев разговоры ходили, что магистр с императором соглашение какое-то заключили. В Константинополе хотели командорство учредить. Выходит, не просто слова за этим делом стояли, не пустопорожняя болтовня.

— Знаешь, брат Ульрих, — Андрей решил отвести от себя домыслы, хотя они приняли очень интересное направление. Но рыцарь закончил свои размышления, подняв ладонь и сам теперь останавливая все возражения с его стороны.