Армия спокойно наблюдала, как плюют на Конституцию, которой она присягала.

Поэтому кремлевским путчистам требовался повод — провокация. И он вскоре был найден — сперва “нападение” на штаб ОВС СНГ — случайно?, а затем “прорыв” демонстрантами блокадного кольца Дома Советов, “штурм” мэрии, “поход на “Останкино”. Видите, сколько раз “дергали” нервы армии, чтобы она “убедилась”: в Парламентском дворце — экстремисты!..

— Армию подтягивают к “Белому дому”, — сказал А.Руцкой рано утром 4 октября, когда мы встретились после недолгого расставания на отдых.

— Но ведь генерал К. Кобец обещал использовать ее только в режиме “голубых касок”, — ответил Воронин.

— Да не верю я вашему Кобецу и Грачеву! Мне сообщили, — сказал А.Руцкой, — что в руководстве МО раскол по вопросу использования армии и ввода ее в Москву. Так ведь Пашка через головы командующих сам звонит в дивизии и даже в полки. К.Кобец же дал согласие возглавить оперативную группу по стабилизации ситуации в городе, а фактически — по расстрелу мирного народа. Это по его команде ведется прицельный огонь по Дому Советов. — Вот это говорил Руцкой.

Как оказалось, на состоявшейся ночью с 3 на 4 октября коллегии министерства обороны ряд командующих округами выразил несогласие с приказами Ельцина по обесепечению режима чрезвычайного положения в Москве. Весь вечер и ночь с воскресенья на понедельник Ельцин убеждал генералов в необходимости нанесения последнего удара по Дому Советов.

...В Москву стали спешно перебрасывать бронетехнику, личный состав из Тульской воздушно-десантной дивизии, Рязанской десантной дивизии.

В 7 часов утра, разрушив баррикады у здания Парламента, на площадь Свободной России ворвались пять БМП, которые проследовали на противоположную сторону площади. БТРы и БМП начали расстреливать баррикады, палатки, открыли огонь по окнам Дома Советов. Первой же очередью крупнокалиберного пулемета из БТРа была снесена палатка, стоящая на площади, в которой спали москвичи.

Подразделения Тульской воздушно-десантной дивизии, заменившие милиционеров и солдат внутренних войск, замкнули вокруг Дома Советов кольцо. В 8.00 бойцы начали перебежками приближаться к зданию, а БТРы и БМП открыли прицельный огонь по зданию Парламента, который поддержали снайперы, засевшие в гостинице “Украина” и других близлежащих зданиях. Для огневой поддержки на мост и противоположную сторону Москвы-реки, как мне сообщил Ачалов, были выдвинуты 10 танков из Кантемировской дивизии. После нескольких залпов в Доме Советов на 12 и 13 этажах начался пожар...

Руцкой, Румянцев, Уражцев, иногда Воронин и Югин, отец Никон непрерывно по рации призывали войска прекратить огонь и начать переговоры... Но артиллерийский огонь усилился. Перемещение войск, техники и сил милиции в направлении Дома Советов нарастало с каждый часом. К ним постоянно подходило подкрепление. Основной огонь по “Белому дому” велся со стороны американского посольства, из гостиницы “Мир”, с набережной возле гостиницы “Украина”. Со всех сторон по движущимся в здании “Белого дома” били снайперы.

На апатию и пассивное состояние армии указывало то, что взятие Парламентского дворца в конце концов состоялось под руководством бывшего главы политуправления Советской Армии. Старый, проверенный советский генерал, получивший известность в годы “горбачевской перестройки” Волкогонов (написанные им биографии Сталина и Троцкого — “шедевры” исторической науки того времени) действовал без всякой жалости... Эта кровавая операция в жалкой форме показала политическую культуру и нравственный облик распавшейся военно-государственной элиты. Ставший “либералом” генерал расправился с парламентской демократией, противником ельцинского “большого скачка”, но при этом вместе с Ельциным, Гайдаром, Черномырдиным и другими выставил себя “славным защитником демократии”.

Грачеву пришлось уже не на словах, а на деле доказывать Ельцину, с кем на самом деле армия, в лояльности которой каждый день так клялся ему военный министр — любимец бывшего Верховного Главнокомандующего.

Многочисленные факты и его действия в те решающие для Кремля часы однозначно говорят об одном: министр обороны поначалу растерялся, не ожидал столь грозного развертывания событий. А когда же пришел в себя, стал тянуть до последнего, все еще надеясь, что Верховный Совет удастся подавить без применения военной силы, и уж тем более — без ведения огня на поражение. И он решил, — изловчиться, выждать, выгадать момент, как это удалось ему в августе 1991 г. Но в этот раз не получилось...

В правительстве царила паника. С несколькими министрами и вице- премьерами Грачев повздорил — они требовали от него “решительных действий”, — сказав, что у него есть только один Верховный Главнокомандующий. Метался до смерти перепуганный Бурбулис, посылая на телецентр людей с газовыми пистолетами — для его защиты. Кричал не своим голосом Полторанин, обвиняя всех в трусости и предательстве. Несколько раз звонил Грачеву Черномырдин, также требуя решительных действий. А Грачев все ссылался на то, что у него идет коллегия, — это даже Черномырдина привело в бешенство, и он, не договорив, бросил трубку. Особенно напуганным выглядел Гайдар. Его розовые обычно щеки побледнели, и он метался по кабинету, твердя о какой-то “неадекватности” поведения Грачева и всех силовых министров (потом он в одном из интервью после мятежа однозначно высказался о том, что надо сменить руководство силовых ведомств, и, похоже, поныне остается при этом мнении).

Не так давно, рассказывают, один из клерков в президентской команде проговорился, что во время просмотра и прослушивания телезаписи прилета Ельцина в Кремль в ночь расстрела была “выловлена” чья-то фраза, которая проливает свет на поведение министра обороны в пиковый момент: “Грачев все еще колеблется”. Кому именно она принадлежит, пока не установлено.

Вот что говорил газете "генерал Петров":

“После эйфории по поводу единства Президента и армии “демгазеты” вдруг обрушились на армию с безжалостной критикой — за “вялость”, “уклонение” и даже “предательство” интересов Президента.

Все это продолжается и по сей день, поэтому нелишне еще раз напомнить: кто штурмовал Верховный Совет, кто отдавал приказы, кого видели в танках на Краснопресненском мосту?

Для действий в Москве со стороны министерства обороны выделены следующие части: 218-й батальон спецназа ВДВ без разведывательно- диверсионной роты, 119-й парашютно-десантный полк (около 600 человек), 27- я мотострелковая бригада, один батальон (около 300 человек), 2-я мотострелковая дивизия в составе усиленного полка (до 1400 человек) и 4-я танковая дивизия в составе танкового и мотострелкового батальонов. Кроме этого, другие подразделения 2-й и 4-й дивизий находились в районах сосредоточения в непосредственной близости от Москвы.” [80]

В общей сложности 3 и 4 октября было задействовано до 9 тысяч военнослужащих. В позицию боеготовности были приведены части ВДВ в прилегающих к Москве регионах (Тула, Псков, Рязань, Кострома).

Практически с момента принятия решения на ввод войск, а это произошло в 18 часов 2 октября, когда Грачев отдал первые указания о подготовке к входу частей в столицу, встал вопрос о лояльности войск. Ведь в случае любой ошибки стволы солдат вполне могли развернуться против Ельцина. В этой обстановке Грачев еще раз провел консультации с руководящим составом МО (в ночь со 2 на 3 октября), и практически все присутствующие подтвердили эту озабоченность. Тогда и было принято коллективное решение — до последней возможности уклоняться от участия армии в штурме Верховного Совета, поддерживать нейтралитет. Но это — официльное решение. На деле Грачев и Кобец активно взаимодействовали с Ериным и готовились к применению войск. Об этом мне непрерывно сообщалось. Так же, как и Руцкому.