— Братцы, от него можно ожидать всего! — говорили одни. — Он же с этими усами был в таких переделках! Он не даст их сбрить!

— Тут нужно умно поступить, — говорили другие. — А если сделать это неожиданно? Например, так: подкрасться сзади, одному схватить его за руки, а другому начать брить.

— Да не получится так, что вы! Как это можно таким образом кому-то сбрить усы? У меня у самого усы, я знаю, что это значит — острая бритва под самым носом!

— Точно! — согласился пулеметчик Загора. — Это не шапка, браток, чтобы сразу снять, это усы! Нужно придумать что-нибудь поумнее. Я бы ему, например, сделал укол снотворного. У сестры Дары есть морфий, пусть она сделает ему инъекцию. После этого он бы ничего не почувствовал.

— Правильно! — зашумели партизаны. — Усыпить его, вот и все!

Но повар Теодосий снова возразил:

— Да зря вы говорите, не захочет медсестра этого делать. Чтобы она морфий дала для таких вещей?

— А почему бы и нет, если это ради дела? — закричали они. — Должна дать, обязательно!

И они, не медля ни минуты, бросились к медпункту, чтобы как можно скорее покончить с этим делом.

Медсестра Дара вместе с двумя своими помощницами кипятила бинты и развешивала их на веревке сушиться.

— Вот ведь какая история, — начали они объяснять, — ты сама знаешь, как Чутурило влюблен в свои усы, но теперь, как тебе известно, их придется сбрить. Сделай ему укол морфия... во имя революции. Никто не узнает...

Но Дара так возмутилась, услышав их просьбу, что они замерли.

— Еще чего придумали! У нас его раненым не хватает для операций, а вы из-за каких-то там усов!.. Уходите, пока я не доложила об этом товарищу комиссару!

— Но пойми ты, — начал убеждать ее пулеметчик Загора, — он помешан на своих усах! Это, конечно, верно, усы есть усы, не бог весть что, но если человек в них влюбился? Это же страшное дело, понимаешь?

— Меня это не касается, — отрезала Дара. — Убирайтесь отсюда!

Даже и парикмахер Заморан попробовал ее уговорить, но все было напрасно. Им не осталось ничего другого, кроме как попытаться найти какой-то новый путь. Решили они собрать поскорее остальных бойцов и всем вместе еще раз все обсудить. Собрался почти весь отряд, разумеется, без комиссара и командира.

— Всем понятна суть дела? — начал первым пулеметчик Загора. — Вносите ваши предложения. — Эта история с усами ему страшно нравилась, и вообще он любил похвастаться своей сообразительностью. — Я думаю, тут надо выработать особую стратегию.

— Стратегию, это уж точно! — согласились партизаны единодушно.

— Почему бы его не связать, а? Связать — это самое милое дело, — сказал один.

— А когда мы его развяжем? — заметил другой. — Что будет, когда мы его развяжем? Он же в парикмахера всадит пол-очереди!

— Ой-ой! — застонал Заморан. — Только не вяжите его!

После этого снова встал повар Теодосий и обратился к ним, осторожно выбирая слова:

— Я тут кое-что придумал, а вы рассудите. В этом случае нам поможет только хитрость. Например, скажем ему, что из штаба бригады пришел приказ о том, что взводный Чутурило будто бы должен быть направлен во главе делегации в Верховный штаб. При этом, скажем мы, в приказе говорится, что все делегаты должны быть побритыми и что даже усы не дозволены. Только это может заставить его согласиться сбрить усы.

Но на эти действительно мудрые слова повара солдаты ответили оглушительным хохотом.

— Эх, ну и придумал, нечего сказать! Да неужели ты думаешь, что это может подействовать? Он откажется от любой делегации, только бы сохранить свои усы!

— Пожалуй, да, вы правы, — почесал в затылке повар.

В конце концов все согласились, что иного пути, кроме убеждения, нет.

— Послушайте, товарищи, — взял слово пулеметчик Загора, — если взводный сознательный боец, он должен согласиться. Мать остается без сына, сестра без брата, дети без родителей — и живут, а он, видите ли, не может без усов! Вполне допустимо, что усы представляют для человека какую-то особую ценность, но нельзя же ставить их выше интересов революции! Вырастут потом новые! А вот если ему голову снимут из-за этих усов, другая уже никогда не вырастет. Дело нужно повернуть так, чтобы он понял: это, мол, в интересах революции, и так ему все объяснить. По моему мнению, это самое лучшее...

— Верно, — согласились партизаны и, обрадованные таким решением, перешли к практической стороне дела.

Теперь нужно было найти бойца, который лучше всех агитировал и который был бы ему другом. Споря об этом, они обнаружили, что пулеметчик Загора прямо-таки создан для этого. Он, как отмечали все, и поговорить любил, и находился в хороших отношениях с Чутурило, так что Загору взводный, конечно, должен послушать.

— Лучше всех это сделаешь ты, — заключили они.

Пулеметчик Загора, который был о себе очень высокого мнения, воспринял это решение как самое умное и с готовностью произнес:

— Ладно. Я ему обо всем сообщу. Попробую сделать это хитро. Разговор нужно начать умело, тонко, нельзя сразу бухнуть: тебе, мол, надо сбрить усы. Ну, я пошел!

Сопровождаемый подбадривающими взглядами, он двинулся к домику под горой, возле которого, он знал, находился в это время взводный.

Чутурило в то утро действительно был там. Он возился с патронташами, время от времени бросая взгляд на партизан и пытаясь понять, что бы там такое могло быть, из-за чего они так громко спорят... Но это не настолько его интересовало, чтобы идти к ним и спрашивать, что случилось. Он собирался пойти к парикмахеру Заморану и попросить у него бритву. Взводный всегда брился сам. Единственный раз, после освобождения одного города, он доверился местному парикмахеру, и тот нечаянно отхватил ему уголок левого уса, нарушив симметрию. С тех пор Чутурило никому больше не доверял брить себя.

По какой-то непонятной причине в это утро он был в очень хорошем настроении. Через два-три дня партизанские отряды должны были освободить близлежащий город, и он уже мечтал о том, как встретит там какую-нибудь славную девушку, которой тут же понравятся его усы, и она в первую же встречу скажет ему об этом. Так уже случалось прежде. Познакомятся, например, они, найдут укромное местечко, и она в порыве нежности умильно прощебечет:

— Какие у тебя усы! Так приятно щекочут! А какие красивые...

После таких слов его охватывало чувство гордости. Ему хотелось обнять весь мир. Он весело шагал в расположение своего отряда, не пропуская ни одной уцелевшей витрины, чтобы не посмотреться в стекло и не полюбоваться своими роскошными усами.

Вот и теперь он надеялся пережить несколько таких приятных приключений, чтобы сохранить о них воспоминания на всю жизнь. Кроме того, в этот раз он хотел купить себе принадлежности для бритья, чтобы больше не мучиться с бритвой парикмахера, такой тупой, что эта процедура всегда превращалась для него в пытку.

Мечтал он и о расческе, и о новой щеточке, и о зеркальце...

Погруженный в свои мысли, Чутурило и не заметил, как к нему подошел пулеметчик Загора и поздоровался.

— Эх, какая жара, братец! — заговорил пулеметчик после паузы. — Так и хочется все снять с себя и даже под мышками сбрить.

Взводный равнодушно посмотрел на него и пригласил сесть.

Загора присел, вытащил из кармана грязную тряпицу и начал вытирать ею лицо. При этом он отдувался и как-то особенно яростно чесался.

— Что это с тобой? — опять посмотрел на него взводный. — Температура, что ли?

— Ей-богу, температура, — выдохнул Загора и тут нее продолжил: — От такой жары с ума сойти можно. Сегодня же остригусь и обреюсь наголо. Волосы при такой жаре больше всего мешают человеку. Завелась там вошь проклятая, а когда так припекает, мочи нет от нее! Эх, смотрю я на тебя... и как тебе не надоест носить эти усы?

— Мои усы? — вздрогнул взводный.

— Да, братец, твои усы. Что с того, что они у тебя под носом? Не сегодня завтра и в них вошь заведется, что же в этом хорошего?

Если бы взводный Чутурило сразу понял, куда клонит пулеметчик, он, вероятно, тут же прогнал бы его. Но так как Чутурило даже и вообразить такого не мог, он только нахмурился и холодно ответил Загоре: