— Попросите его полностью отключить мое сознание, перед тем как отвезти в операционную. Я не хочу знать, что происходит.

— Вы ничего не запомните, — пообещал Майк, направляясь к выходу.

— Доктор Кернз!

Он замер, держась за ручку двери, и на секунду задумался, могла ли какая-нибудь женщина незамеченной войти в палату. Другой женский голос назвал его по имени, однако, когда он повернулся назад, в комнате, кроме него и Жанет Берк, никого не было.

Но голос совершенно очевидно был другим. Он имел какой-то хриплый, нагловатый оттенок, и когда Майк приблизился к кровати, то увидел, что выражение лица Жанет, насколько это можно было заметить, тоже изменилось. До этого она выглядела озабоченной и немного возбужденной предстоящей операцией, теперь была развязной, вызывающей и даже немного дерзкой. Когда он заглянул в ее глаза, то заметил в них какой-то странный, насмешливый отсвет, который раньше отсутствовал.

И если бы он не был полностью уверен, что перед ним находится Жанет Берк, то легко бы поверил, что перед ним другая женщина.

— Что случилось? — спросил он.

— Я сейчас вспомнила эту статую Афродиты — в Британском музее, верно?

— Да.

— Ну, если вы собираетесь создать из меня богиню, похожую на эту модель, то почему бы вам не сделать мне грудь, достойную богини, как на бюсте в Лондоне? — Голос звучал также насмешливо и совершенно не походил на нормальную речь Жанет Берк.

— Какой номер бюстгальтера вы носите? — спросил он.

— Тридцать два А, когда ношу, но это бывает не часто.

— Какой размер вы хотели бы иметь?

— Вы же доктор. Что вы пропишите?

— Что, если тридцать шесть В? Это должно соответствовать вашему росту и весу.

— Отлично, если вы сможете это сделать.

Голос все еще носил нагловатый оттенок с какими-то странными, почти соблазнительными нотками. Слушая его, Майк никак не мог поверить, что это говорила та же девушка, хотя видел, как двигаются ее губы, артикулируя слова.

— Я не могу обещать сделать ваши груди завтра. Все будет зависеть от того, как долго продлится операция на лице, — сказал он. — Но я смогу провести операцию через несколько дней. Это довольно просто — надрез делается в подмышечной впадине, и его не видно даже при отсутствии бюстгальтера.

— Мне надо дать письменное согласие, доктор Кернз, и…

— Да?

— Вы об ЭТОМ не пожалеете, я обещаю вам ЭТО.

Значение последних слов было вполне понятно. Учитывая голос и манеру, с которыми они были произнесены, это могло означать только одно, и Майк почувствовал, как его пульс непроизвольно участился.

— Договорились? — спросила она.

— Как пожелаете, — ответил он. — Я же врач.

Повернувшись, чтобы уйти, Майк взглянул на монитор энцефалографа, и то, что он увидел, потрясло его больше, чем неожиданные изменения голоса и манеры девушки. Обычную модель мозговых волн энцефалограммы, которую они наблюдали с тех пор, как она пришла в сознание, заменили большие вспышки странного тета-ритма, иногда появлявшиеся в период ее бессознательного состояния.

На полпути из больницы домой Майк вдруг вспомнил ее слова о бюсте в Британском музее, хотя еще только утром она утверждала, что никогда там не была. Это было еще одно из целой серии странных явлений, связанных с Жанет Берк.

Однако самое потрясающее заключалось в том, что Майк наконец понял, что он уже слышал раньше второй голос Жанет Берк по своему высокочастотному радио, когда терпящий аварию «Боинг-727» уносил Лин Толман к ожидавшей ее смерти.

«Спаси меня, мой Господин!» — умолял кого-то как в молитве тот же голос, перед тем как перейти в вопль ужаса, заставивший Майка содрогнуться, как будто он исходил от обитателя потустороннего мира.

Когда на следующее утро Майк вошел в операционную, доктор Хал Петри уже вставлял в вену на руке Жанет Берк иглу для введения раствора анестетика. Завязывая концы маски, Майк подошел к операционному столу и посмотрел на лежавшую девушку.

Медсестры вымыли ее волосы, предварительно удалив иголки электродов энцефалографа. Волосы стали еще светлее, чем он думал, красновато-золотого оттенка.

— Я доктор Кернз, — сказал он почти ей на ухо. — Вы слышите меня, мисс Берк?

Она открыла глаза, и Майк опять удивился их глубокому фиолетовому цвету. В них не было никакого обжигающего огня, который он заметил вчера вечером, когда она попросила его вернуться и потребовала сделать ей груди, подобающие богине.

— Здравствуйте, доктор. — Ее голос был немного невнятным от лекарств, но это был голос Жанет Берк.

— Все будет в порядке, — заверил он. — Доктор Петри даст вам что-нибудь, чтобы вы уснули.

— Начинайте считать, мисс Берк, — сказал анестезиолог. — Быстро или медленно, как вам нравится.

— Один… два… три… — Ее губы медленно двигались, в то время как Петри слегка нажал на плунжер большого шприца, вводя раствор. — Четыре… пять… шесть…

Майк уже было направился в соседнюю, предоперационную комнату, чтобы завершить подготовку к операции, когда тихий и невнятный голос, называвший цифры, вдруг изменился и стал хрипловатым и вызывающим, как и вчера, но теперь он был громким, четко слышались слова. Поток непристойностей и ругательств неожиданно заставил замереть всех в операционной.

Опешивший от обрушившейся на него ругани, доктор Петри непроизвольно усилил нажим на плунжер шприца, послав в вену дополнительную порцию анестетика. Увеличенная доза лекарства возымела эффект, и поток непристойностей незамедлительно прекратился.

— Бог мой! — В голосе Петри прозвучал восторг. — Что это было?

— Она брала интервью у многих людей с сомнительной репутацией, а именно у Лин Толман, — быстро пояснил Майк, — лекарство, должно быть, подняло из ее памяти отрывочную информацию.

— Я много раз вводил пентотал натрия психически больным и, как в народе говорят, «сыворотку правды» по просьбе полиции, но никогда ничего подобного не слышал.

Подготовка к операции, прерванная обрушившимися на всех ругательствами и непристойностями, возобновилась Майк пожалел о том, что Жанет Берк не была в тот момент подключена к электроэнцефалографу. Он был уверен в том, что снова бы увидел те же серии волн странного тета-ритма, которые удивили его вчера.

Майк принес модель из палаты Жанет Берк, и теперь она стояла на столе, где он мог ее легко видеть, занимаясь своей работой.

— Ты действительно думаешь, что наша пациентка будет выглядеть вот так? — Хал Петри рассматривал модель, пока Майк с помощью медсестры надевал перчатки и операционный халат.

— Как раз это я ей и обещал.

— Надеюсь, не в письменном виде.

— Но при свидетелях. Думаешь, я на это не способен?

— Если ты так уверен, значит, можешь, — уступил Петри. — Однако ты совсем не обезопасил себя от возможности того, что, очнувшись, она может решить, что не хочет выглядеть по-другому, даже так красиво, как эта модель, и подаст на тебя в суд за изменение ее внешности.

— Ее жених как раз это и хочет сделать, — усмехнулся Майк.

— Знаю, — сказал анестезиолог, — он проводил ее до операционной. Кстати, охранник из ФБР находится на смотровой галерее.

Майк посмотрел вверх и узнал агента Джима Макайвора, который сидел на застекленной террасе, опоясывавшей верхнюю часть операционной.

— А где же наш любовник? — спросил он.

Хал Петри рассмеялся:

— Хатчинсон слышал, как я разрешил Макайвору наблюдать за операцией, но ничего не сказал. Наверное, внутри он гораздо слабее, чем выглядит снаружи. Как думаешь, действительно существует опасность того, что банда покойной Лин Толман попытается добраться до мисс Берк?

— ФБР вполне серьезно относится к этой опасности и охраняет ее даже здесь, — ответил Майк, направляясь к столу.

— Даже в случае успеха, — напомнил ему Петри, — у девушки будут психологические реакции, и тогда жених сможет убедить ее подать в суд за неправильное лечение.

— В таком случае мне не остается ничего другого, как сделать ее самой прекрасной девушкой в мире, — сказал Майк и взял скальпель, протянутый ему ассистентом. — А сейчас хватит шутить, следи за ее состоянием.