- Что ещё заповедано Великой Ясой? - продолжил Юрий беседу.

   - Очень много важного, - поднял палец Тегиня. - Возвеличивать и уважать чистых, непорочных, справедливых, учёных, мудрых, к какому бы уровню людей они ни принадлежали. Но осуждать злых и несправедливых. Ещё любить друг друга. Не допускать прелюбодеяния, не красть, не лжесвидетельствовать, не предавать. Уважать стариков и бедных.

   - Хорошие, правильные законы, - похвалил Юрий.

   - Ещё Чингисхан запретил нам есть что-либо в присутствии других, не приглашённых к столу. Или есть больше, чем сотрапезники.

   - Я слышал, со времён Батыя вы не преследовали нашей веры.

   - Да, - часто закивал Тегиня. - Великий Чингис не следовал какой-либо вере, не превозносил одну над другой. Он очень уважал мудрецов и отшельников всех религий, считал их жизнь проявлением любви к Богу. Мы видим в этой его терпимости близость к Всемогущему Небу.

Прогулка продлилась до дневной трапезы.

После полуденного сна, при большом дожде, беседовали, оставаясь в избе, о любимом занятии монголов - охоте. Юрий, не терпевший её в любом виде, старался не показать этого.

   - Мы должны научить сыновей охотиться, - доказывал Тегиня, - чтобы, набравшись опыта и обретя силу, они могли выносить усталость, встречать врагов, как встречают диких, неприручённых зверей, не щадя себя.

Устав слушать о зверях, князь решил отвлечь новоявленного друга иным предметом. Вспомнил рассказ книжника Морозова о юном Чингисхане, носившем тогда имя Темучин. Однажды на его дом напало вражеское племя меркитов. Он, оставив семью, бежал. Супруга, красавица Борте, была похищена. Когда Темучин с помощью друзей вызволил её, оказалось, что в плену женщину принудили стать наложницей одного из знатных врагов. Это не погасило мужней любви к ней, однако первенца, названного Джучи, Темучин не любил: не был уверен, что ребёнок его.

   - Как мне думать теперь, дорогой Тегиня, о джучидах, ханах Великой Кыпчакии? - спросил Юрий.

Бывший беклярибек вскипел:

   - Думать, что твой книжник не прав. Он видел лживые хартии. Чингис в беде не бросал семью, а Борте никогда не была наложницей.

Пламенный сторонник джучидов доказывал чистоту их происхождения до глубокой ночи.

Князь напрягал все силы, чтобы не заснуть. Ждал сыновей Тохтамыша с вестями из Москвы. Ждал их и Тегиня, ибо время от времени прерывал свою речь словами:

   - Пути плохие у вас на севере в осеннюю пору... Должно быть, с конями худо на ямских станах: все забраны на войну... Ай, как бы эмир не перехватил царевичей!

Они заставили себя ждать ещё целые сутки. Зато радости было по прибытии долгожданных! Асайка ворвался как сумасшедший:

   - Шерин-Тегиня, скорей, скорей!

Вельможный ордынец выскочил без халата и малахая (редкий случай: он скинул их, вспотев в жарко натопленном помещении). Люди Каверги, сбежавшие от Эдигея, собрались вокруг него тесной кучкой. Все устремили взоры в узкую просеку. Оттуда выскочили десятка два вооружённых до зубов всадников-татар. Одеждой и оружием среди них выделялись двое: гололицый толстячок в русской княжеской шапке с соболиной опушкой и могучий длинноусый верзила в лисьем треухе. Юрий видался с ними на ордынском посольском дворе в Кремле. Сразу узнал маленького Джалал ад-Дина и рослого Кадыр-Берди. Братья были погодки. Старший Джалал тяготел к западным обычаям, Кадыр свято хранил восточные. Слуги помогли царевичам спешиться. Оба прежде всего поздравствовались с московским князем, потом полопотали с Тегиней. В отведённой им вычищенной и нагретой избе кошмы и шкуры были разостланы, подушки-седалища приготовлены, низкие столы установлены. Путники нуждались хотя бы в недолгом отдыхе. Кадыр, правда, запротестовал. Как пояснил князю Асай, потребовал: «Вперёд! Вперёд!» Старший уговорил брата: «Не торопи поехать, торопи поесть!»

За едой не дождался князь приличествующего для расспросов времени. Ему не терпелось знать: что в Москве, как в Москве?

   - А, - произнёс Джалал, высасывая мозг из сахарной говяжьей кости, - московиты оказались совсем не готовы. Великий князь - брови вверх! Помирился с Литвой на Угре, полки распустил, а теперь - уй-юй! Говорит: брата послал к эмиру. Я говорю: «Брат твой стал яшником»[75]. Знаю нрав старика! Василий бегает по большим сеням: «Ох, что делать?» Давай посылать людей по всем городам собирать войска. А лишних дней нет. Замахал орёл крылами, когда лев ухватил его за хвост.

Кадыр-Берди отёр губы и деловито поведал:

   - Мы покидай Москва, Эдигей ещё не приди. Василий, жена и дети беги Кострома искать силу.

Ордынский посол Адаш, сопровождавший царевичей, дополнил их рассказ, хорошо владея русской речью:

   - Помнишь, князь Юрий, как незабвенный повелитель наш Тохтамыш ходил под Москву? Сколько тебе лет тогда было?

Князь прикинул:

   - Кажется, восемь.

Адаш покивал головой:

   - Мой отец был посольником. Говорил: московляне роптали, государь, твой отец, тоже побежал в Кострому, предал их. Слабые унывали. Сильные жгли посады, готовились к обороне. Несколько тысяч семей остались без жилищ, без имений. Толпы заполонили Каменный город. Матери вели за руку или несли детей, умоляя, чтобы их впустили. Боясь голода в крепости, им отказывали. Что ты помнишь из того времени? Облака дыма, реки огня, вопли, отчаяние. Одни лишь воры радовались общему бедствию. Представь, что сейчас то же самое.

Князь прекратил расспросы. Ордынцы оживлённо переговаривались о своих делах. Насытившись, стали собираться в дальнейший путь.

   - Куда тебе надобно, Юрий Дмитрич? - озаботился Тегиня судьбой друга.

   - Во Владимир, - ответил князь.

Куда ж ему деться? Эдигей подходит к Москве. Вся округа кишит его головорезами. Государь-братец - в Костроме. Старому дяде Владимиру Храброму, оставленному защищать стольный град, одинокий Юрий - не помощь. А во Владимире - Анастасия, сыновья, наконец, Свидригайло со своими литовцами. Если Москва падёт, можно и там организовать оборону. Хотя, как сообщил Адаш, князь Василий надеется на суровую зиму, какую нынче сулят старики. Она не даст великому темнику задержаться под крепостью. Возможно, Кремль и выстоит. А Тегиня обещал, что он с царевичами в Больших Сараях устроит такую баню Булат-Салтану, что тот станет умолять эмира возвратиться домой.

Прощание русского князя с татарами было хлопотным. Спасённый им бывший беклярибек ломал голову: чем ещё пособить? От охраны, пусть небольшой, какую могли бы выделить, Юрий отказался наотрез. Путь предстоит окольный - лесами, болотами, переправами. По рязанской земле, потом - через Городец и Муром. Вдвоём с Асайкой можно добираться и месяц, и год: блуждать не переблуждать. Тогда Тегиня с помощью Адаша уговорил принять серебро в дорогу. Решили нанять мужика-проводника хотя бы на несколько переходов, а там можно взять другого. Но главное, Юрию был выделен охранник истинный, природный монгол, коих немного осталось в Улусе Джучи. Этот коренастый воин с характерным азиатским лицом за пять-шесть вёрст мог углядеть человека, пытающегося скрыться в кустах. Он мог издали уловить дым на стоянке или пар кипящей в котле воды, различал людей и животных за много вёрст.

   - В седле сидит много дней подряд, почти без еды, - завершил рассказ о его достоинствах Тегиня.

   - Как звать молодца? - спросил Юрий.

Ордынец почесал за ухом:

   - Прозвища ты не выговоришь. Зови ласково по-русски Братоша.

Князь обратил внимание, что монгола вооружили двумя широкими луками и двумя колчанами, полными стрел. Узнал: натяжение тетивы - трудно и вообразить! - около ста семидесяти фунтов, а дострел - двести-триста шагов.

Для Асайки и его господина оседлали монгольских бахматов, на каких сидел весь конный отряд царевичей.

   - Покрывают огромные расстояния с короткими передышками, - пояснил Адаш. - Питаются пучками травы и листьев, что при дороге.