- Там, видимо, и сварят кашу, - нетерпеливо решил Юрий.

   - Как бы не так! - у молодой жены дрожал голос. - Злица Софья, дщерь Витовтова, вся до последней мозговой извилины в отца...

   - При чём тут Софья? - князь ничего не понимал.

   - Ты слушай, слушай, - впилась Анастасия в его руку. - С тех пор, как мерзопакостный Кейстутьев сын обманом захватил Смоленск в отсутствие моего батюшки, меня же увезли в Литву, я стала пленницей, рабыней его дочки, двоюродной сестрицы.

   - Софья - твоя сестрица? - переспросил князь.

Анастасия задрожала уже не голосом, - всем телом:

   - Не знаешь? Или позабыл? Первая жена Витовта - моя тётка Анна. Вот озорство судьбы! Сестрица Софья меня держала ниже сенной девки. Я, жертвуя возможностью свидания с тобой, выклянчила, чтобы великий князь Василий отослал меня подальше от своей жены, к отцу, в Рязань, где с матушкина молчаливого соизволенья родитель тщился сбыть меня какому-никакому жениху.

   - Родитель твой - великий женолюбец, - заметил Юрий, вспомнив коломенскую встречу с тестевой подружкой.

   - Опять-таки при попущеньи матушки, - вздохнула новобрачная. - Впрочем, отцу слова не скажи, - прибьёт! А я была помехой. Страшусь помыслить, кому могла достаться. То одному из младших сыновей рязанского Олега (по возрастам не вышло!), то ничтожному царевичу ордынскому, забредшему в Рязань (тот, к счастью моему, не пожелал креститься). Перестаркою осталась. А ты ждал.

   - Как манны с неба! - горячо признался князь.

Княжна, ставшая княгиней, возвратилась к главному.

   - Сегодня хитроумная Софья отравит данное мне свыше торжество.

   - Как? - доискивался Юрий. - Чем?

Новобрачной пришлось объяснить:

   - По её мысли обе брачных каши состоятся в златоверхом тереме в одно и то же время. Столы поставят буквой «твёрдо». По концам верхней перекладины сей буквы посадят обе пары молодых. Представь себе.

Юрий представил:

   - Верхняя перекладина у «твёрдо» - главный, короткий стол. К нему впритык - гостевой, длинный. Стало быть, Иван и Василиса окажутся напротив нас.

Княгиня сухо изрекла:

   - Мне смотреть на Василису! Девчонка, что едва достигла лет, разрешённых церковью для брака, и я, вошедшая в постыдный возраст старых дев.

   - Не говори так, - перебил супруг. - Ты и юней, и краше всех на свете!

Анастасия уточнила:

   - Для тебя! - И молвила в дополнение: - Я в храме скрыла лик. Теперь готова сесть за пир хоть в парандже, как нехристь, лишь бы не сравниваться с Василисой, не терпеть позора. Но это же немыслимо! Вот тут уж Софья порадуется...

Юрий задумался. Когда карета остановилась, обещал:

   - Всё перерешу! Не плачь, а смейся!

Вокруг горели огни. Небо было в звёздах. У красного крыльца - пылающие бочки, на оперенье лестницы - светящиеся плошки. Пушка бабахнула, до ушной боли объявляя первый ночной час. Молодых повели вверх. Возгласы! Дождь хмеля! Смех! В Набережных сенях Юрий разбил бокал, как повелось. Увидел изготовленные к пиршеству столы. Выделил среди чужих родные лица: вон матунька и братец-государь, и младшие Андрей с Петром, и даже отрок Константин, и Софья, дутыш Софья Витовтовна с тонкой улыбкой. А вон одноименец Святославич. И дядюшка Владимир Храбрый со своей Еленой свет Ольгердовной. За ними тяжело стоит Олег Рязанский, его поддерживает под руку жена Евпраксия. Тут же сестрица Софьица с супругом Фёдором Ольговичем. Вчера ещё оба сверкали молодостью, сегодня уж не то. Конечно, их девчонка Василиска да Иван Серпуховской не прилично будут за столом смотреться рядом с такими же молодожёнами, что вполовину старше. Юрий подошёл к Василию:

   - По крайней надобности на короткий миг уединимся, брат!

Великий князь приподнял брови, но не отказал. Порознь, чтоб не привлекать внимания, сошлись в комнатке для тайных встреч и одиноких размышлений. Тут уж Юрий полностью дал волю чувствам:

   - Ты ничего не замечаешь, брат! Две брачных каши - за одним столом.

   - Так веселее, - хохотнул Василий.

   - Кому веселье, кому слёзы! - возразил Юрий. - Не великая ль княгиня, дочь Витовтова, придумала сие двойное пиршество?

   - Она от всего сердца предложила, - развёл руками старший брат. - Опомнись, что с тобой? Ты издавна к ней нелюбовь держишь. За какой грех, позволь узнать.

Юрий пробормотал:

   - Кто на кого что держит, разобраться бы! Зато с сегодняшней затеей мне всё ясно. На виду друг перед другом выставлены две невесты. Одна - юница, хотя красой ни с кем не ровня, однако возрастом... Так вышло волею судеб!.. Да, возрастом не в той поре, когда венчаются. Ну, как и я с Иваном. Что, на нас глядючи, прикажешь думать всем гостям? Ужели Софье это было невдогад? Нет, налицо хитрейший замысел, достойный отпрыска Кейстутьева!

Великий князь попытался обнять брата:

   - Преувеличиваешь! Хотя есть доля правоты: я и не сообразил. Моя княгиня тоже оплошала. Да каша уж заварена. Оставим тёмное, сосредоточимся на светлом.

Юрий отвечал с несвойственной ему твёрдостью:

   - Анастасия плачет: я казнюсь. Великий праздник нам не в праздник. Увезу жену в свой терем, уединимся и поторжествуем без злых глаз.

Великий князь смутился:

   - Сие невиданно-неслыханно! Ты захочешь положить позор на своих государя с государыней?

   - Отвечу на позор позором, - не сдавался Юрий и пошёл к двери.

Василий сказал вдогонку:

   - Пришли ко мне Анастасию Юрьевну. Дозволь пред нею извиниться.

Юрий, выйдя, отыскал свою княгиню, позвал к брату. Проводил по переходу. Она едва дала согласие взойти: боялась, не перенесёт ненужных объяснений. Уговорив, ждал, шагая взад-вперёд. Времени прошло довольно...

Вот она вышла. Красная, но улыбающаяся. Поспешил, подал руку.

   - Едем!

Жена сказала встречно:

   - Остаёмся. - И, видя изумленье мужа, разъяснила: - Василий Дмитрич доказал, что непригожий наш отъезд положит тень на государеву семью, а стало быть, на государство. Человек светел, если голова светла. Так и Великое княжество Московское. Не будем же собственным гневом пятнать своё отечество.

У Юрия вырвался тяжёлый вздох:

   - Государь всегда ставит страну вперёд, а её граждан - взад!

   - Фу! - передёрнулась княгиня. - Не сердись! Василий Дмитрич обещал сесть с нами рядом. Матуньку, Овдотью Дмитриевну, посадит по другую сторону от нас. А злицу-Софью водворит обочь Ивана с Василисой. Ей, страхолюде, будет месть за хитроумный умысел.

Пир начался с молитвы и благословения митрополита Киприана. Каждый из гостей поздравил молодых. После первых нескольких заздравных кубков пришёл черёд чревоугодию. Юрий и Анастасия по обычаю почти не ели. Но он видел: повара старались удивить своим искусством. Рыбы разных видов подавались, цельные барашки, гуси, лебеди, цапли. Князь ещё прежде проник в тайны московских поваров: они выбирают из рыб все кости, бьют мясо в ступках, пока не станет, как тесто, изобильно насыщают луком и шафраном, кладут в деревянные формы, жарят в масле на глубоких, как колодцы, противнях, чтобы прожарилось насквозь.

А вот яства из теста, начиненного сыром, поданного как клёцки, иные продолговатые или круглые вкусности. Всё это хрустит, услаждает вкус.

Кубки наполнялись дорогими винами: белым, лёгким рейнским, полубеременная бочка коего стоит до сорока пяти рублей. Вот пожаловала на стол и греческая романея, жатая из красных и белых мускательных лоз. Бочка её тянет рубликов до девяноста.

Юрий вина не пил. Предпочитал пиво ячменное с хмелем и мятой или фруктовые меды: вишнёвый, малиновый, яблочный, смородинный. Князь берег ясность мыслей, разумность действий, ибо стоял на пороге таинства своей первой брачной ночи.

Жена сжала под столом руку мужа, стала поигрывать пальцами по его запястью. Он понял, склонился к государю-брату:

   - Анастасия устала.

Василий, одолевая застольный шум, молвил в ухо:

   - Сейчас уведут малолеток на брачный одр и вы в сумятице покинете стол. К себе повезёшь? - прищурился заговорщически, памятуя разговор.