- Не отойти ли нам ко сну? - предложил Юрий, встав из-за стола.

Его устроили в опочивальне старосты на трёх перинах. Утонул в истоме, не видел снов.

Назавтра дождь стал белым, путь - донельзя скользким. Сонмы встречных игл впивались в лица и тут же таяли. Борис ворчал:

   - Зима через осеннее плечо заигрывает с нами.

Юрий настроился на деловые думы:

   - Отчего брат-государь не снарядил кареты для невесты, не наполнил её ценными дарами?

   - Не сокрушайся, господин, - сказал осведомленный Галицкий. - Из Новгорода дядя твой Владимир Храбрый всё, что надо, привезёт. Он в этом знает толк. Когда-то сам вот здесь же, у границы, встречал свою Ольгердовну.

Юрию хорошо было известно, как дядя по смерти татуньки внезапно рассорился с Василием, уехал к себе в Серпухов, оттуда скрылся в Новгород, где его приняли любезно, как всех опальников московских. Теперь Храбрый замирился с юным государем. И новгородцы за ним следом выслали мирную грамоту, где всё по старине... Что ж, Юрий был рад этому. Однако же думал об ином: что ожидает иноземную избранницу в неведомой стране, которую она должна назвать своей? Дары, которых не коснулись жениховы руки, карета, не осмотренная женихом, слова из чужих уст вместо любовного послания. Таков, наверное, обычай при государевых вынужденных браках.

   - Вскинь голову, мой господин! - окликнул дядька Борис. - Перед тобой Псков!

Прибывших встретили погнившие соломенные крыши за глухими тынами. Они, как овцы, окружали каменную колокольню.

   - Это Псков?

Юрий с детства много слышал о прославленном городе-крепости!

   - Это урочище во Пскове - Ввоз, - пояснил, подъехав ближе, Михаил Андреич Челядня. - Вон, храм Николы. Взгляни далее, княже: две новые церкви в Завеличье, - тоже часть Пскова.

   - Хочу, - потребовал князь, - увидеть крепость!

   - Выше подыми голову, мой господин, - сказал дядька Борис. - Привстань на стременах. Вон, вон она, твердыня каменная!

   - Довмонтова стена, далее - Приступная, - называл Челядня.

   - Знатные башни! - залюбовался Юрий.

   - Три из них заново отстроены, - сообщил боярин. - Та, на Васильевой горке, и эта, угловая, у реки Великой, и на Лужище, дальняя.

   - А тут, по-над речушкой, главные врата? - осматривался князь.

   - Въезжаем в кремль через Взвозную башню, - назвал громадину боярин. - Здесь река Пскова входит в город.

Далее стало не до смотрин с пояснениями. Воевода с главными псковичами и духовенством вышел навстречу московским гостям. Он знал об их цели. Известил, что корабль с литовской княжной, её свитой и великокняжескими послами уже отправлен из Мариина городка[33], прошёл морем, нынче ввечеру ожидается под стенами Пскова.

Юрий знал: Витовт, вытесненный Ягайлой из Литвы, прибег к силе Тевтонских рыцарей, нашёл у них приют со всем своим семейством. Оттого и дочка его не из Вильны едет на Москву, а из Мариенбурга.

Не успели в воеводской избе сесть за стол, как явился новый конный поезд, на сей раз из Новгорода. Его возглавлял Владимир Андреич Серпуховской. Крепко, от души обнялись дядя с племянником.

   - Здоров ли прибыл? - спросил Храбрый.

   - Благодарствую. Ты здоров ли? - ёжился в дядиных тисках Юрий.

За разговорами не замечались часы. Снегом на голову - конный вестник с пристани:

   - Идут немцы! Идут!

   - Какие немцы? - заспешил воевода.

Все бросились за стены. Юрий сразу же узрел большие паруса, что хлопали под ветром, словно крылья райской птицы Гамаюн. Вот ближе, ближе... и обвисли. Работный люд подтягивает судно за канат к причалу, ставятся сходни. Юрий среди прибывших узнал послов московских, загодя отправленных в неметчину - Селивана, сына Боброка, Александра Борисовича Поле, а также Александра Белевута, потомка Редеди, князя Касожского, зарезанного триста лет назад в единоборстве Мстиславом Тьмутараканским.

Красавец Селиван, недавно ставший боярином, сводил с борта под руку низенькую женскую особу под белой паволокой. Встречающие подошли к сходням вплотную. Александр Поле помогал сойти ойкающей литвинке, должно быть, приближенной Софьиной, хотя и молодой, но чересчур дородной. Приговаривал:

   - Смелей, Марта! Ставь ногу смелей!

Та не слушала неведомых речей седого русского боярина, перебивая, восклицала:

   - О-о-о... ой! А-а-а... ах!

За ними бесполезно спускался задом Белевут. Он зря тянул перед собою руки, подопечная не принимала помощи. Протестовала на отличном русском языке:

   - Не надо, Александр Андреич. Ступай вниз. Сама спущусь.

Юрий привстал на цыпочках: хотелось лучше рассмотреть храбрушу. Голос гусельный, стан гибкий, лик иконописный. Снисходит, поводя руками, словно крылами лебедиными. Не дева, - дива!

Псковский воевода же не жалел выспренних, велеречивых слов перед приземистой, квадратноликой, волоокой героиней встречи. Их бы должен произнесть от лица старшего брата-государя Юрий. Слава Богу, краснобай кстати заменил его.

   - О сказочная птица райская! - вещал могучий псковитянин. - Ты к нам явилась с западного моря, внесла с собой благоуханье чудное. В княжнах светлообразнейшая, избранному Гамаюну подражательная!

Юрий сравнил бы с птицей Гамаюн стройный морской корабль, как бы воздушный, а пылкий воевода - неказистую княжну. Ей выспренная речь не очень-то пришлась по нраву. Быстро пролепетала что-то. Стоящий рядом сухой, желчный литвин, как Селиван успел оповестить, посол Витовтов, князь Иоанн Олгимунтович Голшанский из Данцига (можно звать попросту Монтивичем), перетолмачил слова Софьи:

   - Великая княжна желают проводить до дому. Они устали и им холодно.

Высокую гостью ожидала карета, запряжённая шестериком. Лошади - ничего себе, а повозка невидная: слюдяные оконца, обшивка - кожа с багрецом. Для обслуги - рыдваны ещё попроще.

   - Не расстарался, дядюшка? - спросил Юрий Владимира Андреевича.

Тот наскоро пояснил:

   - До Новгорода по распутью и так сойдёт. Вот оттуда - уж на полозьях, в распрекрасных санях, по свежему снегу...

Стражники сдерживали толпу зевак. Донеслись суды-пересуды:

   - Латынка - от горшка три вершка.

Юрий нагнал Селивана, склонился к коренастому волынцу, прошептал:

   - Кто вон та, в сизой шубке из камки с золотым шитьём?

Сын Боброка оглянулся, понятливо сощурил очи:

   - Хороша, да занозиста. Дочь смоленского князя Юрия Святославовича. Витовт, захватив Смоленск, оставил его на княжении, Анастасию же взял к себе и определил при Софье. Да, слышно, нет ладу между фрейлиной и великой княжной.

Каретный поезд устремился к кремлю. Князь и бояре верхом вокруг него. Главные люди Пскова встретили государеву невесту у высокого терема, где обычно останавливался московский великий князь или жили его наместники. Однако Софья не задержалась для торжества: прошла со своим Монтивичем, наскоро бросившем на ходу оправдания. Исчезла на отведённой ей половине. Данцигский вельможа объявил: трапезовать она будет исключительно в кругу ближних. Сам же не отказался попировать с хозяевами.

Юрий сперва хотел избежать застолья, но изменил намерение, взошёл в пиршественный покой, постарался устроиться сбоку с Селиваном.

На третьем кубке беседа меж ними пошла свободнее.

   - Вижу, княже, твой взор обращён к Настасьюшке, - расслабился улыбчивый Селиван.

Князь ждал такого вопроса. Обрадовался, но промолвил грустно:

   - Была б тут, обращал бы взоры, а то...

   - Мысленно представляешь: она где-то здесь! - дотронулся до его руки Селиван.

   - Хотел бы воочию её видеть, - признался Юрий.

Лёгкая тень прошла по лицу молодого боярина.

   - Вряд ли сие возможно. Невзрачная Софья глаз не спускает со своих казистых подружек.

   - А ты потрудись, мой друг, - отважился попросить Юрий.

Селиван опорожнил кубок, изрёк раздумчиво:

   - Во Пскове дело не сладится. Вот в Господине Великом Новгороде... Жди, княже, подам знак.