Несмотря на множество забот и тревог, Лейси изумилась – и, пожалуй, слегка устыдилась. Она была готова – дважды за несколько секунд – приписать этому человеку низменные мотивы, тогда как истинные причины его расстройства – идеалистические. Проблемы милосердия и вежливости.
– Ну, кажется, эти чужаки вне себя. Толкаются и пихаются. Перебивают друг друга, так что на поверхности не остается почти ничего понятного и доступного для расшифровки. Трудно представить себе, что это наша вина.
– Совершенно верно! – энергично кивнул Ортега. – Трудно осознать это нашим примитивным сознанием. И, однако, как это может не быть нашей виной? Крупная мудрая галактическая цивилизация, накопившая опыт сотен контактов, должна знать, что делает! Тем более по сравнению с неопытными и незрелыми землянами. Они, вероятно, очень терпеливы с нами, ждут, что мы наконец поймем что-нибудь простое.
Лейси задумалась. «Что-нибудь простое… эти мудрецы не могут объясниться с нами? Почему бы просто не изложить все ясным языком и с понятными, недвусмысленными иллюстрациями?
Конечно, именно в этом человек давно упрекает Бога».
Она удержалась и не упомянула еще одну возможность, которая приобретала все большую вероятность во всемирном тотализаторе. Хаотичное, несогласованное поведение чужаков можно объяснить, если вся история с камнем из космоса – розыгрыш. В таком случае это поведение должно программироваться таким образом, чтобы как можно дольше отодвигать настоящий разговор, мороча головы миллиардам землян, но в то же время не переходя ни к чему конкретному. Рынок пари разделил эту возможность на несколько категорий в зависимости от того, какова цель розыгрыша: объединить человечество, или запугать и привести к диктатуре, или провернуть финансовую аферу, или просто сыграть с ним величайшую шутку всех времен.
О, разумеется, множество специалистов доказывают, что Объект Ливингстона не может быть розыгрышем. Большая часть его технических решений выше человеческого понимания. Но опережают землян они не намного – всего на несколько десятилетий, как, например, в технологии создания камня. Это уже почти достижимо, заявили отдельные компании, правительства и группы ученых. Эй! Мы поняли, как делать часть того, что делает Артефакт!
Особенно это подстегнуло «Индустрию Лжи».
Я слышала, Питер Плеймаунт запускает в производство эпический вир-фильм, в котором героем будет кусок космического кристалла; его спасает от какого-то тайного заговора группа смельчаков…
– Группа Контакта определенно ничего там не контролирует. – Саймон Ортега показал на людей за стеклом. – Международная контрольная комиссия не собирается вмешаться и мешать этому безумному плану пытками вынудить путешественников-чужаков к сотрудничеству.
Он развернул старомодный планшет с зажимом, с единственным прикрепленным листком бумаги.
– Мы составили обращение, в котором просим либо впустить нас туда, либо расширить состав Комиссии по контактам, либо, наконец, предоставить нам какое-то право участия, чтобы мы могли излагать свои взгляды.
Лейси взглянула на страницу. Большинство советников уже подписали обращение. Как будто ничего страшного. Почему бы и не подписать? Она потянулась за ручкой, которую предложил ей Ортега…
…и тут в одной ее сережке прозвенел звонок. Телефонный разговор, и, конечно, срочный – Лейси ясно дала понять своим секретарям и ир-помощникам, чтобы ей передавали только самые важные сообщения. Мягкий кибернетический голос назвал имя: «Глория Харриган». Личный поверенный Хакера.
– Прошу прощения, – сказала Лейси Ортеге. – Очень важный звонок.
Она почти шептала, когда отвернулась и прижала рукой сережку.
– Да?
– Мадам Дональдсон-Сандер? Это вы?
– Конечно, я. – Как будто кто-то другой мог ответить по этому защищенному каналу. – Есть новости о поисках?
– Да, мадам. Спасатели нашли капсулу Хакера… вернее, то, что от нее осталось.
Лейси бросило сразу и в жар, и в холод. В глазах потемнело.
Пожалуйста, подождите. Я неудачно выразилась. Капсула разбита, но нет ни следа человека… Специалисты осмотрели люк и пришли к выводу, что он открыт намеренно и изнутри!
Есть все основания полагать, что Хакер покинул капсулу до того, как она разрушилась. Это, а также отсутствие свежих человеческих биоследов в этом районе говорит о том, что он уходил самостоятельно. Его защищает и поддерживает лучший космический скафандр, какой только можно купить за деньги.
Глория излагала все это так быстро, что Лейси с трудом поспевала за ней и все поняла, только когда та повторила.
Марк сейчас на месте. Он попросил меня передать вам хорошую новость и обещал, что через час позвонит сам.
Лейси кивнула, стараясь понять, в чем заключается хорошая новость. Она несколько раз сглотнула и субвокально спросила:
– Что дальше?
– Поиски продолжатся, мадам. Пожалуйста, поймите, это место сильно удалено от расчетного места посадки, поэтому поиски и заняли так много времени. К тому же мы рассчитывали найти радарные и сонарные отражения от оболочки. Теперь ясно, почему этого не случилось.
Но теперь место посадки установлено! Он мог уйти оттуда максимум на несколько десятков километров, проплыл сам или его увлекли местные течения. Мы бросили в этот небольшой участок моря все силы. Результатов можно ожидать с минуты на минуту.
Требовались огромные усилия, чтобы говорить, тем более соблюдать выработанные за жизнь правила вежливости.
– Спасибо, Глория. Пожалуйста, поблагодарите… всех.
Бесполезно. У нее нет слов. Она нажала на мочку уха, прекращая разговор, потом снова нажала, как будто спеша добраться до ожидающих важных сообщений – от главы коалиции надеритов, или от директора ее чилийской лаборатории, охотящейся за планетами, или…
Нет. Определи приоритеты. Вначале подписать обращение, чтобы этот невольник чести, надоедливый человечек, наконец ушел… потом сосредоточиться… сосредоточиться на таком важном деле, как доклад ее шпиона в Альпах. Или погрузись в замечательно забавную болтовню нанятого тобой гения. Профну оценит эту каплю внимания.
Единственное, чего не позволит себе Лейси, – слишком застревать на полученном известии. Лелеять надежды.
То, что таилось под поверхностью, в глубине ее сознания, лежало за пределами надежды. Даже оскорбительно за пределами. Она не могла избавиться от внутреннего ощущения – исходившего то ли от мечтаний, то ли от истерического неприятия других возможностей, – что Хакер не только жив, но в безопасности.
Может, даже развлекается.
Разве это на него не похоже?
Подозрение, основанное на опыте.
Попадая в неприятности, он всегда связывался со мной. С другой стороны, обычно, когда его что-то интересовало и дела шли хорошо, Хакер игнорировал мать. Он не звонил, даже если это было лучшее время в его жизни.
ЭНТРОПИЯ
Предположим, мы сумеем избежать самых страшных катастроф. Разрушителей планеты, уничтожителей, губителей цивилизации. И, допустим, никакая черная дыра не поглотит Землю. Мировые войны не отбросят нас в мрачное Средневековье. Экокатастрофа предотвращена, и экономическая система продолжает жить.
Допустим далее, что не мы одни проявили такую удивительную жизнестойкость. Что многие иные формы разумной жизни избежали худших ловушек и дожили до подросткового возраста. Что ж, есть еще множество путей, позволяющих какой-нибудь перспективной разумной расе вырасти, с надеждой посмотреть в небо и тем не менее – даже на этой стадии – не реализовать свой потенциал. Какие пропасти могут нас ждать потому, что мы умны?
Возьмем одну из самых ранних, самых великих человеческих инноваций – специализацию. Даже когда мы жили в пещерах и примитивных хижинах, уже предпринимались попытки разделения труда. Лучшие охотники охотились, опытные собиратели собирали, а искусные ремесленники долгими часами плели на речных берегах корзины и делали каменные топоры. Когда сельское хозяйство начало создавать излишки, появились рынки, а также цари и священники, которые наделяли едой покорных им плотников и каменщиков, писцов и следящих за календарем астрономов. Конечно, священники и цари брали себе лучшее. Является ли управление специальностью? И вот на протяжении 99 процентов истории меньшинство управляло большинством.
Однако постепенно мастерство и знания распространялись, увеличивая драгоценные излишки, позволяя все большему числу людей читать, писать, изобретать… и тем самым создавать дополнительные богатства, что увеличивало специализацию, и так далее, пока работать на земле не остались лишь немногие, и эти крестьяне тоже стали в основном хорошо образованными специалистами.
На Западе на протяжении всего двадцатого века действовала одна тенденция – постоянная всеобщая профессионализация. К концу тысячелетия почти все, что делали муж и жена для семьи, можно было заменить продуктами или услугами, предоставляемыми рынком или государством. А что взамен? Пилот должен был только водить самолеты, а пожарный тушить пожары. Профессор преподавал, а дантист лечил зубы. Все были в выигрыше. Производительность росла. По всему земному шару распространились дешевые товары. Средний класс зимой ел клубнику, летя из одного полушария в другое. Наука процветала, объем знаний рос быстрее, чем груда принадлежащих человеку вещей.
И вот здесь – некоторым из нас – положение стало казаться угрожающим.
Позвольте увести вас в прошлое, на другой конец долгой жизни, в эпоху до взрывного распространения кибернетики, до появления Всемирной паутины и сетки, в 1970-е годы, когда я начал учиться в Калтехе. Мы, однокурсники, часто по вечерам говорили о суровой логике специализации. Много поколений она была благом, но нам казалось, что впереди нас ждет кризис.
Видите ли, наука продолжала делать открытия – во все убыстряющемся темпе. Чтобы открыть что-то новое, исследователь должен был узнавать все больше. Нам казалось, что такое развитие заставит нас сосредоточиваться на все более малых участках, обуживать области исследований, не думать о лесе, чтобы разглядывать одно дерево. Когда-нибудь новые поколения студентов будут тратить полжизни, чтобы приступить к диссертации. И даже в таком случае как узнать, не дублирует ли кто-то твои усилия – на другом краю света или за соседним холмом?
Такая перспектива – знать все больше о все меньшем – казалась нам устрашающей. Неизбежной. Выхода не было…
…пока, почти в одну ночь, мы не повернули в другом направлении. Наша цивилизация избежала кризиса, сделав технологический шаг в сторону, шаг, который казался до того очевидным, до того легким и изящным, что мало кто его заметил и прокомментировал. Ведь в век Интернета столько будоражащего. Прежний страх перед узкой специализацией стал вдруг казаться все менее понятным, когда биологи начали сотрудничать с физиками и кооперация между разными науками начала расширяться. Вместо того чтобы раздражаться из-за узкоспециализированной терминологии, эксперты разговаривали друг с другом – взволнованно и часто, как никогда!
Сегодня вряд ли кто-то помнит об этой опасности, которая так пугала нас. Ее сменила противоположная тревога – о ней мы поговорим в следующий раз.
Но сначала обдумайте вот что.
Конечно, мы избежали западни специализации, но всем ли среди звезд удалось то же самое? Теперь наше решение кажется очевидным – оседлать цунами! Ответить на поток знаний эклектическим проворством. Отказавшись держаться в границах официальных классификаций, мы позволили знаниям принять новые формы, подкрепляя профессиональное мастерство паводком рьяного любительства.
Но не считайте это само собой разумеющимся! Такой подход не обязательно повторяется повсюду. Если его порождает не какое-нибудь редкое качество нашей природы – природы умной обезьяны. Или чистая удача.
Да и в человеческих культурах это допустили бы далеко не везде. Какая из былых военных, или коммерческих, или наследственных империй разрешила бы применять такую не знающую границ инфосреду, как Интернет? Позволила бы ему проникнуть в каждую башню и каждую лачугу? Или позволила бы выполнять столько дел людям без лицензий?
Можно представить себе, как бесконечное число иных видов – да и наше собственное хрупкое возрождение – идут по сценарию, который мы, студенты, выдумывали в мрачные вечера. Проходят бесконечные тяжелые циклы, в которых специализация – некогда друг – становится злейшим врагом мудрости.
«Рог изобилия Пандоры»
