Звуки боя удалялись. Но Бин знал: он не воин и его долг – заботиться о мировом камне, а не рисковать жизнью ради Новоньюпорта. Бин начал перемещаться к отверстию, короткими рывками подтягивая за собой сумку с камнем, стараясь не наткнуться на обломок балок и ноги пришедшего.

Кем бы ни был солдат, он явно был хорошо подготовлен. Бин видел, что он привыкает, собирается с силами, сосредоточивается на решении проблем. Взрывы звучали тише, солдат прекратил трепыхаться и задышал ровнее, а потом начал экспериментировать, выпуская потоки пузырей, чтобы те заполнили воздухом и прочистили его очки. Бин знал, что времени для незаметного бегства мало. Он ускорил шаг и ощупью принялся отыскивать отверстие. Но это требовало усилий, к тому же приходилось тащить тяжелый…

Он остановился: из руки солдата ударил яркий луч, осветивший Бина и чердачное окно.

Правый глаз Бина с помощью имплантата привык сразу, хотя левым он еще не видел. Имплантат наложил поверх яркого света фонаря круг полутьмы, и Бин увидел, что фонарь – часть маленького ручного оружия, нацеленного ему в грудь.

Несколько секунд Бин просто стоял, они с солдатом смотрели друг на друга; солдат приблизился почти на расстояние вытянутой руки. Медленно, без резких движений, Бин указал на фонарь… потом на выход с чердака… потом несколько раз ткнул большим пальцем вверх.

Те, кто гонится за тобой, могут увидеть свет в развалинах… и сбросить на нас что-нибудь неприятное.

Солдат понял его и, по-видимому, отдал неслышный приказ. Свет потускнел, стал рассеянным, теперь он слабо освещал все подводное помещение, и они смогли увидеть друг друга…

…Бин понял, что ошибался. Перед ним была женщина.

Прошло несколько секунд, пока солдат с ног до головы оглядывал Бина. Потом женщина положила оружие рядом с собой и указательным пальцем правой руки начертила на левой ладони несколько иероглифов.

«Ты Пэнь Сянбин».

Письмо на ладони никогда не было хорошим способом общения. Обычно им пользовались, только чтобы прояснить смысл, если два слова звучали одинаково. Но здесь, внизу, это было лучшее из доступного. Бин сумел узнать свое имя. И понял: пришельцы из океана хорошо подготовлены.

Но сейчас их дела идут неважно.

Однако невежливо было бы указывать на очевидное. Поэтому Бин наконец ответил коротким кивком. Женщина пальцем изобразила еще несколько идеограмм.

«Это та самая штука?»

Она указала на сумку с камнем, которую крепко сжимал Бин. Не было смысла отпираться. Последовало простое пожатие плеч – он берег воздух.

Следующие несколько секунд она жадно дышала через трубку (очевидно, жабры поставляли недостаточно воздуха), потом выпустила новый поток пузырей, заполняя воздухом очки. Глаза ее покраснели от пребывания в соленой воде и были обведены кругами: как будто женщина долго вглядывалась во что-то. Возможно, она технический специалист, а не боец переднего края, но все равно из элитного отряда. Такие никогда не сдаются.

Звуки боя отдалились еще больше, и она написала на левой ладони новый ряд идеограмм. На этот раз Бин не мог следить за движениями ее пальца и понимать написанное. Вероятно, виной тому была не женщина – скорее его недостаточное образование, и имплантат в глазу не помогал.

Он выразил свое смущение, покачав головой.

Она досадливо осмотрелась, потом подошла к наклонной стене мансарды на полметра ближе. И начала писать пальцем, тревожа слой водорослей и оставляя отчетливые следы.

«Ты благонадежный гражданин?»

Тут она повернулась и показала значок на левом плече. И Бин впервые заметил эмблему армии Китайской Народной Республики.

Захваченный врасплох, он моргнул. Конечно, он китаец и верен своей стране, но благонадежный ли он гражданин? Как у обитателя берегового участка у него есть определенные права… но он не законный житель Шанхая или других огромных национальных кооперативов. И не станет им, пока не выполнит условия своего контракта на улучшение участка. «Любое местное гражданство», – сказано в формулировке… и это отсекает двести миллионов, не имеющих постоянного жилья. Да и что означает гражданство? Кому доводилось голосовать на уровне выше провинциального? Демократия в масштабах всего государства превращается во что-то иное. Это не тирания – национальное правительство прислушивается к мнению народа… почти как Небо прислушивается к молитвам смертных. Реформы 2029 года не прошли бесследно. Существуют собрания избирателей, торговые конгрессы, съезды партии, на которых господствуют полмиллиарда маленьких императоров… и во всем этом присутствует отчетливый традиционный, не западный, оттенок. И ничто из этого никогда не имело отношения к Пэню Сянбину.

Но все же… разве я не горжусь тем, что я китаец? Конечно, горжусь. Почему бы не гордиться? Мы ведущая держава мира.

Но не это было в его сознании на первом плане.

Главное, его заметили прославленные, стоящие у вершины пирамиды власти, возможностей и привилегий. Люди столь влиятельные, что смогли отправить особые правительственные отряды с опасной и политически рискованной миссией в такую даль от дома.

Они знают мое имя. Они послали за мной элитных воинов через океан. Или за мировым камнем.

Они не обязательно победят. Даже такие могучие державы, как Китай, иногда терпят поражение в борьбе с новыми планетарными элитами. Ведь, в конце концов, женщина-солдат прячется здесь вместе с ним.

Нет. Важно единственное соображение – оно важнее гражданства или преданности государству. И хотя самые богатые сбежали на подготовленные на всякий случай суверенные территории вроде Нового Пулау, правительства прежнего толка все еще контролируют территории, где живут миллиарды обычных людей – бедняки и с трудом выживающий средний класс. Для Бина это означало одно:

Мейлин и Сяоен в руках у хозяев Китая. Или они в любое время могут наложить на них лапу. У меня нет выбора.

Почему я вообще считал, что у меня есть выбор?

Бин передвинулся, чтобы наклониться и поднести палец к наклонной, поросшей водорослями доске. Но не успел начертить первый иероглиф – ир в его глазу попытался его остановить:

Не надо, Бин.

Есть другие возможности.

Но Бин упрямо покачал головой и произнес кодовое слово, которому его научили, чтобы он мог избавляться от этого досадного вмешательства. Ир в правом поле зрения исчез, и Бин смог отчетливо видеть иероглифы, которые чертил на доске. К счастью, взрывы снова утихли, и Бин смог писать спокойно.

Я здесь для того, чтобы купить соевый соус.

Женщина посмотрела на него. По ее изумлению Бин понял, что она не из центрального Китая: там эта старая шутка смешила даже кули на Новой Великой стене. Что ж, юмор никогда не был сильной стороной Бина. Он снова задвигал пальцами и написал:

«Я помогу своему государству.

Что я должен сделать?»

На лице женщины появилось удовлетворение. Очевидно, это было больше того, на что она рассчитывала, когда несколько минут назад прыгала с балкона Новоньюпорта в эти затопленные развалины. Может, чердак королевского дворца еще хранит свою могучую ци.

Она снова начала писать на изрытом ямками, покрытом водорослями потолке.

«Хорошо. У нас мало времени…»

Бен согласился. В его крошечном резервуаре воздуха оставалось всего на пять минут. Если верить циферблату очков.

«Поблизости… подводное убежище на случай чрезвычайной ситуации… там можно переждать…»

Женщина неожиданно замерла, оцепенела, глаза скрывались в тени. А когда течение развернуло ее, как марионетку, Бин прочел в ее взгляде страх.

Бин тоже быстро повернулся…

…и увидел в проеме мансарды что-то очень большое и громоздкое. Змееподобную фигуру шире человека, которая вздымалась, почти доставая головой до наклонного потолка. Глаза робота загорелись, высвечивая все уголки убежища. Явно мощная боевая машина, он разглядывал их обоих – и не только при свете: звуковые импульсы впились в тело как жесткие пальцы.