Или они в отчаянном положении и готовы выдать себя за представителей правительственного агентства.
Имин отчасти разрешил недоумение Мейлин, проведя ее мимо билетных касс прямо к широкому зеленому входу в тени ученого У Чэня, того самого, что написал великий национальный роман «Путешествие на Запад». И хотя прошло пять столетий, все равно по влиянию на культуру и по интересу к нему этот роман был куда значительнее более новых рассказов о говорящих утках, собаках и мышах.
Внезапно остановившись, мальчик резко повернулся и бросился к хорошо одетой паре, которая как раз выходила из парка с маленькой девочкой в красивом, хотя и старомодном шелковом костюме Сейлор Мун. Рот девочки, изображавшей жертву «вампиров из Тошниземья», был вымазан конфетой.
Очевидно, уставшая и избалованная – эпоха ценила девочек гораздо выше мальчиков, – она смотрела на Имина; искусственная кровь конфеты текла по ее губам. Мальчик между тем остановился перед семьей и дружелюбно заговорил. Ни слова из сказанного нельзя было понять, по крайней мере Мейлин и взрослым, но родители девочки так удивились, что позволили ему взять себя за руки и похлопать по ним, продолжая дружелюбно болтать.
Первой пришла в себя девочка: открыла рот, показав красные зубы, и зарычала на Имина.
«Что это он? – удивилась Мейлин. – Решил, что надежды нет? Бросает меня и ищет кого-то другого, чтобы вести по городу?»
Преследователи уже пробежали половину площади. Мейлин принялась искать пути к бегству. Ни один из них не казался многообещающим: ведь у нее на руках ребенок. Разве что вниз на лифте к вокзалу…
Семейная пара туристов выдернула руки из пальцев мальчика, и, побуждаемый криком девочки, отец набросился на Имина, но тот только рассмеялся, трижды повернулся и побежал к Мейлин.
– Матушка. Руку.
Богатая семья повернулась и начала уходить, а мальчик тем же пером, что и на ее лице полчаса назад, что-то написал на руке женщины. Вначале казалось, что никакого смысла в надписи нет и это просто ряды точек; несмотря на загрубелую кожу, было больно. Все точки располагались на ограниченном участке примерно три сантиметра длиной.
«О, – подумала Мейлин, – как это возможно? Как простой человек может это сделать?»
Теперь преследователи были совсем близко. Имин выпустил ее руку и стал то же самое делать со своей, правой; Мейлин поняла, что он левша. Она где-то слышала, что эта особенность чаще встречается среди аутистов. То же самое можно было сказать о неправильно посаженных зубах мальчика, плохой коже и необычной улыбке. Хотя все это ее уже нисколько не смущало.
В хосписе у слюнявых стариков я видела вещи и похуже.
– Нам бы… – начала она, сомневаясь, что это поможет.
– Да, матушка, пора.
Они повернулись и быстро, но как можно естественнее направились туда, где автоматически проверялись билеты входящих: няня, сопровождающая двух детей. А билеты представляли собой временные тату-коды.
Мейлин подставила левую руку, хотя проверяющий луч так и не увидела. К ее огромному удивлению, ни охранники, ни сторожевые роботы не накинулись на нее. Напротив, она услышала сверху, словно с неба, голос:
«С возвращением, миссис Чу и дорогая малышка Лю. Вам потребовалось совсем немного времени, чтобы переодеться и вернуться из отеля.
Конечно, ваши ВИП-пропуска действительны. Слева от вас, на авеню Панд, вас ждет робо-экипаж.
Если позже придет мистер Чу, мы со всей вежливостью и поспешностью отведем его к вам».
Мейлин и Имин перешли границу, обозначенную рядом плиток, сверкавших императорским желтым. Прошла почти минута, прежде чем преследователи добежали до входа. И там эти рослые мужчины остановились, зло притоптывая: они знали, что пройти без пропуска невозможно – тем более с оружием. Из тайных мест на них обрушится такая сила, с которой им не справиться, – во всяком случае, если при них не будет стопки законных ордеров, подписанных несколькими судами и множеством влиятельных людей. Но и тогда сомнительно…
Мейлин испытала приятное удовлетворение, оглянувшись через плечо на этих рассерженных мужчин, прежде чем обратить внимание на калейдоскоп чудес. Перед ними тянулся бульвар, образованный магазинами и аттракционами; все здания здесь казались живыми, так как кишели роботами, которые кланялись, танцевали или заигрывали с каждым, кто на них смотрел. Маленький Сяоен мгновенно был очарован, Мейлин тоже, хотя Имин качал головой и бормотал что-то вроде коббли, коббли повсюду.
Да. Это было гораздо лучше маленьких вир-очков, которые просто накладывали фантастические тона на реальную картину города. Даже игра с полным погружением не могла с этим сравниться. В этом волшебном месте, где самые заурядные цветы были вдесятеро больше обычных и даже шанхайский смог исчезал за ароматными туманами, неудобства реальной жизни словно пропадали – вплоть до булыжников, на которых можно споткнуться, – и реальность вокруг становилась прекрасной. Переделанный мир.
«Что это за ВИП-пропуск?» Мейлин пыталась понять, что это значит. В животе урчало, она с утра не ела, пробежала половину Восточного Пудона и теперь надеялась, что ее ждет что-нибудь хорошее. С ребенком на руках она последовала за своим юным проводником через портик чудес, под широкую благожелательную улыбку Микки-Мао.
ТО, ЧТО ЯКОБЫ САМО СОБОЙ РАЗУМЕЕТСЯ
Почему же УТВЭД?
Я хочу сказать: вы заметили, как быстро в Сетке установилось единое мнение по поводу прозвищ всех девяноста двух гостей из Артефакта? Одни грубоватые, другие уважительные – Длиннозубый, Кали или Большой Головоногий?
А еще бесконечный список присланных со всего мира вопросов к нашим гостям-чужакам – стремление удовлетворить бесчисленные индивидуальные желания.
И ух ты, вот это да, ведь почти все вопросы продиктованы двумя самыми распространенными чувствами. Одним или другим. Либо страхом, либо желанием.
Когда мы узнали, что пришельцы не наделены физической силой и говорят приветливо, страх немного рассеялся. Поэтому сейчас большинство вопросов связано со стремлением что-нибудь получить от наших древних гостей, и обычно все исходят из предположения, что наши гости руководствуются альтруизмом.
В сущности, более столетия те, кто обшаривал небо, просто принимали это как само собой разумеющееся. Как можно достичь высокого развития, не отказавшись от эгоизма ради всеобщей щедрости? Но не может ли оказаться, что это убеждение шовинистическое и антропоцентрическое?
Какого типа нравственности можно было бы ожидать, если бы львы самостоятельно обрели разум? Или одинокие недоверчивые тигры? Медведи, как и мы, всеядны, но их обычай: самцы убивают медвежат – кажется глубоко укорененным. Метамедвежьи моралисты могут позже рассматривать эту врожденную склонность как смертный грех и пытаться излечить ее, проповедуя сдержанность. А может, они найдут ей рациональные оправдания и освятят ее, создадут великую литературу, рисующую и оправдывающую красоту их пути, точно как мы романтизируем многие наши эмоционально окрашенные черты. Всякий, кто сомневается в том, что нетерпимость и даже убийства могут романтизироваться, должен изучить религиозные обряды древних ацтеков и приношение детей в жертву карфагенянами. Если мы способны найти рациональное объяснение жестокому неальтруистическому поведению и даже восхвалять его, то почему отказывать развитым жителям других звезд в способности к таким же умственным фокусам? Особенно если так предписывает их эволюционный фон?
И все же, даже если альтруизм в природе по большей части отсутствует, одно это не делает его неуместным.
Теория сложных систем учит: новые формы порядка возникают, когда система излишне усложняется. И не случайно наиболее сложная социальная система, созданная самым сложным земным видом, превратила альтруизм из редкого феномена в идеал, к которому следует стремиться.
Далее: ух ты, вот это да, ведь мы строго судим себя по совсем недавно принятым высоким стандартам?
И ух ты, вот это да, ведь мы ожидаем большего альтруизма от тех, кого надеемся найти там? От существ, более развитых, чем мы?
