Гэнси перебил:

— Флаг был уничтожен, так? Ой, простите. Я не хотел вас прерывать.

— Это вполне ничего, — сказал Мэлори, и прозвучало так, как будто гораздо больше, чем ничего. Это — оборванные нити крепкого переплетения истории — было их общей темой. Гэнси с облегчением понял, что их отношения всё ещё невредимы, просто полагаются на совсем другой фундамент, чем его отношения с людьми, в настоящее время находящимися на заднем сидении. Когда Хонда пролетела мимо них, пассажиры показали Гэнси палец, а профессор продолжил: — Думали, что её действительно уничтожили. Скорее видоизменили. Скидмор писал, что из нее сделали ночнушки для Генри IV, хотя я не смог найти его источников.

— Ночнушки! — повторила Блу. — Почему ночнушки?

Гэнси ответил:

— Для максимального унижения.

— Никто не знает, что значит унижение, Гэнси, — пробормотал Адам.

— Позора, — заменил Мэлори. — Уничтожения достоинства. Очень похоже на путешествие на самолёте. Но на прошлой неделе драпировка была фактически заново обнаружена.

Гэнси резко повернул голову.

— Вы шутите!

— Она в ужасном состоянии... Как вы знаете, текстиль плохо сохраняется. И потребовалась вечность, чтобы разузнать, чем она была. Сейчас, сейчас, сверни на этом съезде, Гэнси, так я смогу вам её показать. Волей случая драпировка была найдена под сараем в Кирлтлинге[12]. Наводнение глубоко размыло верхние слои почвы, где и показался край старинного фундамента. Метры и метры грязи были отделены.

Адам поинтересовался:

— Вся эта вода не уничтожила флаг?

Профессор повернулся.

— Совершенно правильный вопрос! Благодаря физической хитрости вода не заполняла фундамент, а вместо этого, ей удалось проложить отдельный путь немного в гору! И в ответ на ваш незаданный вопрос, да! Сарай находился на энергетической линии.

— Это был именно тот вопрос, что я хотел задать, — сказал Ронан.

— Ронан, — вмешалась Блу, — не будь говнюком.

Гэнси уловил уголок улыбки Адама в зеркале заднего вида, когда подъезжал к месту парковки на занюханной заправке. Мэлори вытащил старый цифровой фотоаппарат из какого-то места на себе и теперь перелистывал на нём фотографии.

— Сейчас обвиняют наводнение, грозы или что-то подобное. Но люди, которые там были, говорят, всё потому, что стены сарая были заплаканы.

— Заплаканы! — воскликнула Блу. Невозможно было определить, в ужасе она или в восторге.

— Чему вы верите? — спросил Гэнси.

В ответ Мэлори просто протянул ему камеру. Гэнси взглянул на экран.

— Ох, — произнёс он.

Фотография показывала сильно поблёклую ткань, на которой нарисованы три женщины, каждая в простых одеждах времён до Глендовера. Они стояли в идентичных позах, подняв руки по обеим сторонам головы, кроваво-красными ладонями возвещая о Маб Дарогане.

У всех у них было лицо Блу Сарджент.

Невозможно.

Но нет. В нынешнее время нет невозможного. Он увеличил фотографию, чтобы лучше её рассмотреть. Большие глаза Блу смотрели на него. Стилизованные, да, но всё же сходство было поразительным: её сомневающиеся брови, её любопытный рот. Он прижал кулак к губам, будто осы зажужжали в ушах.

Внезапно его поразили, как не происходило уже долгое время, воспоминания о голосе в голове, когда его жизнь была спасена.

«Ты будешь жить из-за Глендовера. Кто-то другой на энергетической линии умирает, когда не должен, а ты будешь жить, когда не должен».

Его заполнила необходимость самому увидеть Глендовера, коснуться его руки, преклонить перед ним колени, чтобы поблагодарить его, быть им.

Сзади вытянулись руки, он не знал, чьи они были. Он позволил им взять камеру.

Блу пробормотала что-то, что он не разобрал. Адам прошептал:

— Она выглядит, как ты.

— Которая?

— Все.

— Охренеть! — озвучил Ронан общие мысли.

— Фото такое близкое, — наконец, подал голос Гэнси. — Качество превосходное.

— Ну, конечно, — ответил Мэлори. — Неужели не понимаешь? Тот сарай находится возле моего коттеджа. Я был одним из тех, кто видел слёзы. Моя команда нашла драпировку.

Гэнси изо всех сил пытался соединить всё воедино.

— Как вы узнали, что искать надо там?

— Вот в этом-то, Гэнси, вся штука. Я ничего не искал. Я был на заслуженном отдыхе. После этого лета, которое я провёл, сражаясь с окаянным соседом Симмонсом из-за его гадкой утечки сточных вод, я отчаянно нуждался в некотором времени вдалеке. Уверяю вас, моё присутствие в Киртлинге было совпадением.

— Совпадением, — с сомнением повторил Адам.

В чем вся штука, эта огромная штука? Гэнси был жив с предчувствием и страхом. Чудовищность ситуации ощущалась как чёрная дыра в пещере — он не мог видеть ни дна, ни другого края.

— Должен сказать, Гэнси, — радостно сообщил Мэлори. — Я так взволнован тем, что познакомлюсь с твоей энергетической линией.

Той ночью Блу не могла уснуть. Она не могла перестать ждать звука открывания входной двери. Некая укоренившаяся, дурацкая её часть не могла поверить, что её мама не вернется домой, прежде чем ей завтра придется пойти в школу. У мамы всегда имелся на всё ответ, даже если он был неверным, и для Блу было само собой разумеющимся, что она не изменится, когда все пойдет наперекосяк.

Блу её не хватало.

Она прошла в коридор и прислушалась. Орла снаружи занималась полночной чисткой кармы у нескольких увлечённых клиентов. Кайла наверху в одиночестве сердито смотрела телевизор. На своем этаже она ничего не слышала, ничего... а потом серию коротких, целеустремлённых вздохов, которые раздавались из комнаты Персефоны, в конце коридора.

Когда она постучала, Персефона произнесла своим тихим голоском:

— Тебе вполне можно.

Свет от лампы внутри добирался только до убогого маленького стола и конца высокой преклонного возраста двухспальной кровати Персефоны. Персефона же сидела, скрестив ноги, на кресле викторианской эпохи, её огромный нимб вьющихся волос излучал золото от единственной лампы. Она усердно трудилась над старым свитером.

Когда Блу взобралась на потрепанный матрац, несколько катушек с нитками скатились вниз к её босым ногам. Она натянула свою рубашку не по размеру на колени и несколько минут наблюдала за Персефоной. Та, похоже, добавляла длину рукавам, пришивая не очень подходящие манжеты. Время от времени она вздыхала, как будто злилась на себя или на свитер.

— Твой? — спросила Блу.

— Что мой? — Персефона проследила за её взглядом на свитер. — О. О, нет. Я хотела сказать, был моим. Но как ты видишь, я его перешиваю.

— Для кого-то с длинными руками?

Персефона вытянула перед собой одежду, чтобы проверить, так ли это.

— Да.

Блу медленно выложила на кровати рядом с собой катушки в ряд по цвету.

— Думаешь, мама отправилась на поиски Тыковки?

— Твоего отца. Артемуса, — поправила её Персефона. Или уточнила. Тыковка было не совсем именем отца Блу... Это было уменьшительно-ласкательное имя Моры, которое та ему, по-видимому, дала в стародавние деньки. — Мне кажется, это излишне упрощённое понимание. Но да, такова одна из причин, почему она ушла.

— Я думала, у неё возникли чувства к мистеру Грею.

Персефона задумалась.

— Проблема твоей матери в том, Блу, что она любит держать связь с вещами. Мы твердили ей, что Артемус в прошлом. «Он сделал свой выбор задолго до тебя», — сказала я. Но нет, она продолжает держать связь! Как можно ожидать исцеления, если продолжаешь ковырять больное место?

— Знаааачиииит, она... ушла... за... ним?

— О, нет! — сказала Персефона с небольшим смешком. — Не думаю, что так случится... нет. Как ты сказала, у неё чувства к мистеру Грею. А молодые, и впрямь, больше так не говорят?

— Я только что так сказала. И я молодая.

— Да ну.

— Ты спрашиваешь меня или нет? Или ты принимаешь мой авторитет на данном этапе, или мы двигаемся дальше.