Стало мгновенно тише. Двор был пуст, за исключением нескольких хризантем, ожидающих пересадки, массивного бука с большим жёлтым навесом и Серого Человека.

Он так тихо сидел на одном из шезлонгов, что Блу не замечала его, пока не повернулась, чтобы сесть на другой.

— Ой! Извините. У вас момент? Я могу вернуться внутрь.

Выражение его лица было задумчивым. Он переставил свое почти полное пиво на другой шезлонг.

— Нет, это я незваный гость. Я должен спрашивать, хочешь ли ты это пространство для себя.

Она скромно махнула рукой в его направлении и села. Ночь пахла кисло и сыро, дождём и опавшими пожарами из листьев. На какой-то момент они сидели в тишине, Блу зарылась в бумаги, а Серый Человек посасывал пиво созерцательным образом. Ветерок был прохладным, Серый Человек снял пиджак и без каких-то церемоний вручил его Блу.

Когда она накинула его на плечи, он спросил:

— Так что там у тебя? Надеюсь, сонеты?

Блу барабанила пальцами по страницам, думая, как это резюмировать.

— Каждый май мы ведём дежурство и видим духов тех людей, которые умрут в течение года. Мы спрашиваем их имена, и, если они наши клиенты, мы даём живым людям знать, что видели их духи, так что они могут привести в порядок свои дела. Это список имён.

— Ты в порядке?

— А, да, у меня просто... это... веко в глаз попало или типа того, — сказала Блу, вытирая правый глаз. - Для чего нужно лицо?

— Этические и духовные результаты ослепления.

— Правда? — Блу держала самый последний лист над головой, так что свет из кухни освещал её почерк. - Ох, ладно.

— Что?

Она только что нашла то, что искала: ДЖЕССИ ДИТТЛИ.

Написано неправильно, но тем не менее.

Блу откинулась на спинку шезлонга.

— Гэнси и я встретили кое-кого, и я думала, я помню его имя.

— И он там.

— Ага. Дело в том, что я не знаю, умрёт ли он из-за нас в его жизни или умрёт, потому что нас там нет, или он умрёт в любом случае.

Серый Человек положил шею на спинку шезлонга и смотрел на низкие облака, отражающие огни Генриетты.

— Судьба против прогнозирования? Я полагаю, ты знаешь больше о том, как работает экстрасенсорный бизнес.

Блу глубже зарылась в его пиджак, пока ветер трепал листья бука.

— Я знаю только то, что мне говорили.

— И что тебе говорили?

Ей нравилось, как он задавал вопросы. Будто бы ему меньше нужна информация и больше, будто он наслаждался её компанией. Казалось странным, что она чувствовала себя наименее одинокой и беспокойной здесь с ним, а не с Кайлой или Персефоной.

Она ощутила, как веко ещё больше закололо глаз.

— Мама говорит, это как воспоминание, — сообщила Блу. — Вместо того, чтобы посмотреть назад, ты смотришь вперёд. Вспоминая будущее. Потому что время не такое... — Она нарисовала линию. — Оно такое... — Она нарисовала окружность. — Поэтому я предполагаю, если ты думаешь о нём таким образом, то мы не можем менять будущее. То есть если вы видите будущее, оно уже отражает изменения, которые вы могли сделать на основе увиденного будущего. Я не знаю. Не знаю! Потому что мама всегда говорит людям, что её предсказания – это обещания, не гарантия. Так что ты можешь нарушить обещание.

— Некоторые гарантии тоже, — заметил Серый Человек иронично. А затем внезапно: — В списке есть Мора?

Блу покачала головой.

— Она родилась в Западной Вирджинии. Наблюдения в церкви, кажется, показывают нам людей, рождённых здесь.

Или, в случае с Ричардом Гэнси III, перерождённых.

Мистер Грей попросил

— Могу я взглянуть?

Она передала записи и наблюдала за медленным движением листьев над головой, пока он пробирался через имена. Как же она любила это буковое дерево. Так же часто, как и будучи маленькой девочкой, она выходила прислонить руки к прохладной, гладкой коре или усесться в витиеватых оголенных корнях. Однажды, она помнила, она написала письмо буку и положила его в пенал, который втиснула в корни. Они давно проросли вокруг коробочки, совершенно её спрятав. Сейчас же она хотела бы прочитать то письмо, так как помнила только о его существовании, но не о его содержании.

Мистер Грей стал тих. Осторожным голосом он уточнил:

— Гэнси?

Самое последнее имя на самой последней странице.

Она только пожевала нижнюю губу.

— Он знает?

Она качнула головой, лишь чуть-чуть.

— Ты знаешь, сколько ему осталось?

Она снова покачала головой.

Его глаза тяжело смотрели на неё, а затем он просто вздохнул и кивнул, солидарность тех, кого оставили позади, тех, кто не в списке.

Наконец, он сказал:

— Множество обещаний нарушаются, Блу.

Он отхлебнул пива. Она свернула кусок бумаги, чтобы спрятать Джесси Диттли, а потом открыть снова. В темноте она спросила:

— Вы любите мою мать?

Он уставился наверх сквозь тёмное кружево листьев. Затем кивнул.

— Я тоже.

Он мрачно согнул указательный палец. Нахмурившись, произнёс:

— Я не хотел подвергать твою семью опасности.

— Я знаю, что вы не хотели. Не думаю, что кто-нибудь так считает.

— Я должен принять решение, — сказал он. — Или план. Полагаю, я решу к воскресенью.

— Что магического в воскресеньи?

— Это дата, которая раньше была очень важна для меня, — пояснил Серый Человек. — И кажется, уместно сделать её днем, когда я стану человеком, каким, как думает твоя мама, я мог бы стать.

— Надеюсь, человек, каким, как думала мама, вы могли бы стать, это человек, который находит матерей, — отозвалась Блу.

Он встал и потянулся.

— Helm sceal cenum, ond a þæs heanan hyge hord unginnost.

— Значит ли это: «Я собираюсь быть героем»?

Он улыбнулся и перевел:

— Сердце труса – это не приз, но отважный человек заслуживает своего сияющего шлема.

— Так я и сказала, — ответила Блу.

— В основном.

Гэнси не спал.

Так как у Блу не было сотового, у него не было способа нарушить правила и позвонить ей. Вместо этого он начал лежать в кровати каждую ночь с закрытыми глазами, держа руку на телефоне, ожидая увидеть, собиралась ли она позвонить ему из телефонной\швейной\кошачьей комнаты своего дома.

«Прекрати, — твердил он себе. — Прекрати желать этого...»

Его телефон зажужжал.

Он приложил трубку к уху.

— Вижу, ты всё ещё не Конгресс.

Сна не было ни в одном глазу.

Взглянув в сторону закрытой двери спальни Ронана, Гэнси взял очки, журнал и вылез из постели. Он закрылся в кухне-ванной-прачечной и сел напротив холодильника.

— Гэнси?

— Я тут, — отозвался он тихо. — Что ты знаешь о голубокрылом чирке?

Пауза.

— Вот что вы обсуждаете в Конгрессе за закрытыми дверями?

— Да.

— Это утка?

— Дзынь! Очко на Фокс Вей. Банковский праздник, толпа сходит с ума! Ты знала, что они неспособны летать один месяц за лето, когда линяют одновременно все их перья?

Блу поинтересовалась:

— А так разве не у всех уток?

— Разве?

— Это проблема с Конгрессом.

— Не будь со мной забавной, Сарджент, — сказал Гэнси. — Джейн. Ты знала, что голубокрылый чирок должен съедать сто грамм белков, чтобы восстановить шестьдесят грамм нательных и хвостовых перьев, потерянных за это время?

— Не знала.

— Это около тридцати одной тысячи беспозвоночных, которых они должны съесть.

— Ты зачитываешь конспект?

— Нет. — Гэнси закрыл журнал.

— Ну, это было очень познавательно.

— Всегда.

— Тогда ладно.

Возникла другая пауза, и Гэнси понял, что она повесила трубку. Он прислонился к холодильнику с закрытыми глазами, виновный, успокоенный, сумасбродный, сдержанный. Через двадцать четыре часа он бы ждал этого снова.

Ты благоразумен. Ты благоразумен. Ты благоразумен.

— Что за чёрт, чувак? — раздался голос Ронана.

Глаза Гэнси распахнулись, как только Ронан включил свет. Тот стоял в дверном проёме, закрутив наушники на шее, Чейнсо, словно неповоротливая сиделка гангстера, сидела на плече. Глаза Ронана отыскали телефон у ног Гэнси, но он не спросил, а Гэнси ничего не сказал. Ронан бы услышал ложь за секунду, а правда была не вариантом. Ревность разрушала Ронана в течение первых нескольких месяцев внедрения Адама в их группу; теперь бы ему было ещё больнее.