Может, сейчас было время поднять этот вопрос...

Она кивнула или качнулась, или и то, и другое.

— Три – стабильное число. Пятёрки и семёрки тоже хороши, но три лучше всего. Всё всегда растёт до тройки или сжимается до тройки. Лучше всего начать с этого. Два – ужасное число. Два для соперничества, борьбы и убийства.

— Или для брака, — подумав, добавил Адам.

— Одно и то же, — ответила Персефона. — Тут три доллара. Пойди внутрь и купи мне вишнёвую колу.

Он так и сделал, стараясь думать всё время, как спросить об использовании своего видения для поисков Моры. С Персефоной было возможно и такое, что они в действительности говорили об этом всё время.

Когда он вернулся, то внезапно сказал:

— Это последний раз, не так ли?

Она продолжила раскачиваться, но кивнула.

— Я думала поначалу, что ты мог бы заменить одну из нас, если бы что-нибудь случилось.

Потребовалось много времени, чтобы у предложения появился смысл, а когда он, наконец, его понял, чтобы удержаться от ответа, понадобилось ещё больше времени.

— Я?

— Ты очень хороший слушатель.

— Но я... я... — Он не мог придумать, как закончить фразу. Наконец, он выдал: — Уезжаю.

Хоть он и сказал это, он знал, что имел в виду не то.

Но Персефона просто произнесла своим тонким голоском:

— Но теперь я вижу, что так никогда не будет. Ты как я. Мы действительно не как другие.

Другие кто? Люди?

Ты непостижимый.

Он подумал о том моменте на вершине горы с Блу и Ноа. Или в зале суда с Ронаном и Гэнси.

Он больше не был уверен.

— Нам действительно лучше в собственной компании, — сообщила Персефона. — Иногда это делает всё сложнее для других, когда они не могут нас понять.

Она пыталась заставить его что-нибудь сказать, установить какие-нибудь связи, но он не был уверен какие. Он выдавил:

— Не говори, что Мора мертва.

Она раскачивалась и раскачивалась. Тут она остановилась и посмотрела на него своими чёрными-чёрными глазами. Солнце опустилось за линию деревьев, делая чёрным кружево листьев и белым кружево её волос.

У Адама перехватило дыхание. Он спросил тихим голосом:

— Ты можешь увидеть собственную смерть?

— Любой её видит, — мягко сказала Персефона. — Хотя большинство людей заставляют себя перестать смотреть.

— Я не вижу свою собственную смерть, — сообщил Адам. Но как раз, когда он это сказал, он ощутил, как уголок знания вгрызся в него. Смерть была сейчас, она наступала, она уже случалась. Где-то, когда-то он умирал.

— Ах, видишь, — произнесла она.

— Это не то же самое, как знать как.

— Ты не сказал как.

То, что он хотел сказать, но не мог, потому что Персефона бы не поняла, это что он был напуган. Не наблюдением чего-то такого, как это. А тем, что однажды, он не будет способен увидеть что-то ещё.

Что-то настоящее. Мирское... Человеческое.

«Мы действительно не как другие».

Но он думал, что, может быть, он был таким, как другие. Он думал, он должен быть таким, потому что его глубоко заботило исчезновение Моры, и его даже ещё глубже заботила смерть Гэнси, и теперь, когда он об этих моментах знал, он хотел что-нибудь с ними сделать. Ему это было нужно. Он был Энергетическим пузырём, тянущимся к другим.

Он сделал дрожащий вдох.

— Ты знаешь, как умёт Гэнси?

Персефона совсем немного высунула язык. Она, казалось, не заметила, как это сделала. Затем сообщила:

— Вот ещё три доллара. Иди купи вишнёвую колу себе.

Он не взял денег. Но произнёс:

— Я хочу знать, как долго тебе известно о Гэнси. С самого начала? С самого начала. Ты знала это, когда он вошёл в дверь за гаданием! Ты вообще собиралась нам сообщить?

— Не знаю, почему бы я поступила так нелепо. Возьми себе колу.

Адам всё ещё не брал купюры. Обхватив руками подлокотники своего кресла-качалки, он сообщил:

— Когда я найду Глендовера, я попрошу его о жизни Гэнси, и вот как всё будет.

Персефона просто смотрела на него.

В его голове Гэнси дрожал и брыкался, покрытый кровью. Только теперь это было лицо Ронана... Ронан уже умирал, Гэнси собирался умереть... Где-то, когда-то. Такое происходило?

Он не хотел знать. Он хотел знать.

— Тогда скажи мне! — воскликнул он. — Скажи мне, что сделать!

— Что ты хочешь, чтобы я сказала?

Адам отскочил от кресла так быстро, что оно бешено раскачивалось без него.

— Скажи мне, как его спасти!

— На какое время? — поинтересовалась Персефона.

— Хватит! — сорвался он. — Хватит! Прекрати быть такой... такой... широких взглядов! Я не могу смотреть на большую картинку всё время, или в чём там смысл? Просто скажи, как мне удержаться и не убить его!

Персефона задрала голову.

— Что заставляет тебя думать, что его убьёшь ты?

Он уставился на неё. А потом направился внутрь магазина за ещё одной вишнёвой колой.

— Жажда? — спросила кассир, когда Адам протянул ей деньги.

— Другая была для моей подруги, — ответил Адам, хотя не был уверен, что кто-нибудь был другом Персефоны.

— Твоей подруги? — переспросила кассир.

— Вероятно.

Он вернулся наружу и обнаружил крыльцо пустым. Его кресло-качалка всё ещё немного раскачивалась. Другая вишнёвая кола стояла рядом.

— Персефона?

С внезапным дурным предчувствием он бросился к креслу-качалке, в котором она сидела. Опустил руку на сидение. Холодное. Опустил руку на сидение своего кресла. Теплое.

Он вытянул шею, чтобы посмотреть, не вернулась ли она в машину. Пусто. Парковка была безмолвной; даже птицы исчезли.

— Нет, - выдохнул он, хотя никого не было, кто бы мог услышать. Его разум – разум, любопытно переделанный Энергетическим пузырём – лихорадочно собирал всё, что он знал и чувствовал, всё, что Персефона говорила, каждый момент с тех пор, как он приехал.

Солнце заползло за деревья.

— Нет, — повторил он.

Кассир стояла у двери, закрываясь на ночь.

— Подождите, — сказал Адам. — Вы видели мою подругу? Или я пришёл сюда один?

Она приподняла одну бровь.

— Извините, — произнёс он. — Знаю, как это звучит. Пожалуйста. Я был один?

Кассир колебалась, ожидая розыгрыша. Затем кивнула.

Сердце Адама казалось бездонным.

— Мне нужно воспользоваться вашим телефоном. Пожалуйста, мадам. Всего на секунду.

— Зачем?

— Произошло кое-что ужасное.

— Я здесь, — сказала Блу, влетая в дверь Фокс Вей 300. Она была потной, раздражённой и нервной, разрывающейся между надеждой на ложную тревогу и надеждой, что это было достаточно важным, чтобы оправдать её просьбу отпустить со смены в «Нино».

Кайла встретила её в коридоре, когда Блу бросила сумку у двери.

— Иди и помоги Адаму.

— А что с Адамом?

— Ничего, — огрызнулась Кайла. — Всё как обычно. Он ищет Персефону!

Они добрались до гадальной. Адам сидел внутри во главе гадального стола. Он был очень неподвижен, а глаза его были закрыты. Перед ним стоял чёрный шар для прорицаний из комнаты Моры. Свет исходил всего от трёх свечей. Желудок Блу отреагировал чем-то неприятным.

— Не думаю, что это хорошая идея, — сказала она. — В последний раз...

— Знаю. Он сказал мне, — отрезала Кайла. — Но он готов рискнуть. И нас здесь трое.

— Почему он ищет Персефону?

— Он думает, что с ней что-то случилось.

— Где она? Она не сказала тебе, куда ушла?

Кайла наградила Блу испепеляющим взглядом. Ну, разумеется. Персефона никогда ничего не говорила.

— Понятно, — вздохнула Блу.

Кайла закрыла двери гадальной за собой и указала Блу сесть рядом с Адамом.

Адам открыл глаза. Она не очень понимала, о чём его спрашивать, а он просто чуть качнул головой, будто был зол на себя или на Персефону, или на весь мир.

Кайла села напротив и взяла Адама за руку. Она приказала Блу: