Они полетели назад в Генриетту, мимо пугающих пустых парковок у магазинов, мимо притихших городских домов, мимо Аглионбая, мимо центра города, мимо Генриетты. На другом конце города он двинулся за угол к новому, неиспользуемому объезду: четыре нетронутых полосы пролинованной фонарями дороги из ниоткуда в никуда.

Здесь он остановился, забрал у неё пальто, и они поменялись местами. Она подвинула сидение как можно ближе к рулю, и машина заглохла и снова заглохла. Он положил свою руку ей на колено, пальцы на коже, линия жизни на кости, и удерживал её от слишком быстрого нажатия сцепления. Двигатель заурчал, сильно и уверенно, и автомобиль рванул вперед.

Они не разговаривали.

Уличные фонари чередовались на лобовом стекле, пока она проезжала вперёд по одной стороне дороги, затем разворачивалась и ехала обратно по другой. Автомобиль был грозный и не возражающий – слишком много, слишком быстро, и все сразу. Коробка передач стучала под её кулаком, когда они стояли, а педаль газа залипала, а потом пульсировала, когда они трогались. Холодный воздух с вентиляционной панели шептал по её голым ногам; жар от гудящего двигателя обжигал ступни.

Звук: один звук был, словно монстр, усиливался, она могла чувствовать, как он вибрирует в коробке передач, дергает руль, рычит в ногах.

Она боялась его, пока не нажимала на газ, и тогда её сердце стучало слишком сильно, чтобы помнить о страхе.

Камаро был как Гэнси этой ночью: пугающий и захватывающий, готовый сделать всё, что она попросит.

Она смелела с каждым поворотом. При всём своём шуме и поведении, Свинья была великодушным учителем. Ей было не важно, что Блу очень низенькая девушка, которая не водила машины с механической коробкой передач раньше. Автомобиль делал то, что мог.

Она не могла забыть о руке Гэнси на своем колене.

Блу остановила автомобиль.

Она думала, что так просто уклоняться от поцелуя, когда была с Адамом. Её тело никогда не знало, что делать. Теперь знало. И её губам было плевать, что они прокляты.

Она повернулась к Гэнси.

— Блу, — предупредил он с лёгкой паникой в голосе. Так близко его шея пахла мятой, шерстяным свитером, виниловым автомобильным сидением и Гэнси, просто Гэнси.

Она сказала:

— Я только хочу притвориться. Я хочу притвориться, что могу.

Он выдохнул.

Каким бывает поцелуй без поцелуя?

Это было, как вытягивать скатерть со стола на вечеринке. Все смешалось за каких-то несколько хаотичных моментов. Пальцы в волосах, ладони на щеках, губы мучительно медленно двигаются по щекам, подбородку, в опасной близости.

Они остановились, носы сдавливали друг друга странным способом, которого требовала близость. Она могла ощутить его дыхание у себя во рту.

— Может, вреда не будет, если я поцелую тебя, — прошептал он. — Может, плохо будет, только если ты поцелуешь меня.

Они оба сглотнули одновременно, и чары были разрушены. Они нервно засмеялись, снова одновременно.

— А теперь мы никогда не заговорим об этом снова, — произнёс Гэнси, мягко пародируя сам себя, и Блу была так рада этому, потому что она проигрывала в голове слова с той ночи снова и снова и хотела знать, что он тоже это делал. Осторожно он убрал ей волосы за уши – дурацкий жест, потому что, для начала, её волосы никогда не лежали за ушами и там не останутся. Но он делал так снова и снова, а потом достал два листа мяты, один положил себе в рот, а другой – ей.

Она не смогла бы сказать, было ли уже слишком поздно, или становилось слишком рано.

А теперь катастрофическая радость проходила, и её затопила реальность. Сейчас она могла видеть, что он очень близок к тому мальчику, которого она встретила на кладбище.

Скажи ему.

Блу снова и снова языком крутила мятный лист. Она ощутила озноб от холода и усталости.

— Ты когда-нибудь думал остановиться, пока не нашёл его? — спросила она.

Он выглядел озадаченным.

— Не делай такое лицо, — сказала она. — Я знаю, что ты должен его найти. Я не прошу объяснить почему. Я поняла. Но так как это становится все рискованнее, думал ли ты когда-нибудь остановиться?

Гэнси держал её взгляд, но его глаза были где-то далеко, в задумчивости. Он взвешивал, может быть, цену приключения против бессмертной нужды найти своего короля. Потом он снова сфокусировался.

Он покачал головой.

Она ссутулилась и вздохнула достаточно глубоко, чтобы её губы сложились во что-то типа «блббпххббт».

— Ну, ладно.

— Ты боишься? Вот что ты спрашиваешь?

— Не будь дураком, — ответила она.

— Все нормально, если ты боишься, — сказал Гэнси. — В конце концов, это только моё, и я не ожидаю, что кто-либо ещё...

— Не. Будь. Дураком.

Это было смешно; она даже не знала, убьют ли его поиски Глендовера – любая старая оса могла бы его убить. Она не может сказать ему. Мора была права – так только можно разрушить дни, которые у него остались. Адам тоже был прав. Им нужно найти Глендовера и попросить у него о жизни Гэнси. Но как же она могла знать такую важную штуку о его жизни и не сказать?

— Мы должны возвращаться.

Теперь он вздохнул, но не был не согласен. Часы в Камаро не работали, но время, должно быть, опасно приближалось к утру. Они поменялись местами; Блу снова завернулась в его пальто, подняв ноги на сидение. Когда она одёрнула воротник, чтобы прикрыть рот и нос, то позволила себе представить, что это место было по праву её. Что каким-то образом Адам и Ронан уже знали и нормально к этому отнеслись. Что её губы не несли никакой угрозы. Что Гэнси не собирается умирать, что он не собирается уезжать в Йель или Принстон, а значение имело только то, что он дал ей своё пшеничное пальто с мятой на воротнике.

Когда они вернулись в центр города, то заметили блестящий автомобиль, без сомнения, принадлежащий воронёнку, стоявший на обочине дороги. В свете фонарей он был мерцающий и астрономический.

Уродливое чувство реальности снова толкнуло Блу.

— Что за...? — произнёс Гэнси.

— Один из ваших, — ответила Блу.

Гэнси притормозил рядом и попросил жестом Блу открыть окно.

Не менее астрономический и мерцающий темноволосый парень сидел за рулем в той машине.

— Ты девчонка, — озадаченно сказал ей парень.

— Двадцать баллов! — напряжённо ответила Блу. — Чёрт, даю тридцать, потому что уже поздно, и я щедрая.

— Ченг. Что происходит? — поинтересовался Гэнси, наклонившись вперед, чтобы видеть через неё. Его голос тут же изменился на голос воронёнка, из-за которого внезапно Блу стала раздосадованной тем, что её увидели в машине с ним. Будто её гнев, что был ранее, должным образом не был погашен, и сейчас, чтобы возродиться, ему только хватило осознания, что она – девушка в машине аглионбайского принца.

Генри Ченг выпрыгнул из своего автомобиля, чтобы облокотиться на пассажирское окно. Блу стало отчетливо неприятно быть в такой близости от его острых скул.

Он сказал:

— Я не знаю. Она остановилась.

— Остановилась как? — спросил Гэнси.

Генри ответил:

— Она зашумела. Я затормозил. Машина, казалось, разозлилась. Не знаю. Я не хочу умирать. У меня впереди целая жизнь. Ты понимаешь что-нибудь в машинах?

— Не в электрических. Какого рода шум, говоришь, появился?

— Тот, что я не хочу слышать снова. Я не могу её сломать. Я сломал последнюю, и отец вышел из себя.

— Хочешь, чтобы я подвез тебя обратно?

— Нет, я хочу твой телефон. Мой сдох, а я не могу идти по дороге пешком, а то меня изнасилуют местные. — Генри упёрся коленями в бок Камаро и сказал: — Чувак, вот как это происходит. Американские мускулы слышны далеко отсюда. Я не очень хорош со всей этой англо-саксонской фигней[32]. Ты, с другой стороны, чемпион... Только я думаю, в этом ты отстал. Полагается зависать с девчонками днём, а с мальчишками - ночью. В любом случае, так обычно говорит моя бабушка.

Было что-то ужасное во всей этой беседе. Блу не могла решить, это из-за того, что беседа не зависела от неё, или из-за того, что она происходила между двумя чрезвычайно богатыми парнями, или потому что это было конкретное напоминание о нарушении одного из её самых важных правил (держаться подальше от аглионбайских парней). Она чувствовала себя обычным, пыльным аксессуаром. Или хуже. Она просто чувствовала себя... плохо.