— Передай своему деду, что мне уже тридцатник.

— Вряд ли для него это аргумент. Ему девяносто два.

— Хочешь сказать, «будь благодарна за то, что имеешь, потому что всегда есть кто-то, кому гораздо хуже»?

— Да ладно, у моего дедули все прекрасно. Он только что открыл для себя интернет-порнуху.

Со смехом поднимаюсь с шезлонга и подхожу к барбекю.

— М-м, какие ароматы. Умираю от голода! — Я с вожделением смотрю на картошку в фольге.

— Кукуруза будет готова через пятнадцать минут, а что касается углеводов… — Он с размаху вонзает в картофелину нож. — Как вы предпочитаете картошку, мэм, — жесткой или… жесткой?

— Я так понимаю, у меня есть время сбегать за вином.

— Типа, от пива газы?

Морщу нос.

— Тогда заранее прошу прощения. — И добавляет, видя мое недоумение: — Туалет-то один на двоих.

— А-а.

Пауза.

— Фу-у… — выдыхаю я. — Слишком много информации. — И с деланой укоризной грожу ему пальцем.

— Прости. Это все еврейские штучки — одержимость едой и телесными отправлениями.

Хохоча, я сую ноги в шлепанцы и собираю волосы в хвост.

— Я на минутку. Красное или белое?

— На твой вкус.

Уже в дверях оборачиваюсь:

— Гейб?

— Да?

Мой жилец стоит передо мной в переднике с розочками, который кошмарно смотрится в сочетании с оранжевой футболкой, а я ни с того ни с сего чувствую прилив нежности. Не знаю почему, но мне кажется, что мы знакомы всю жизнь.

— Спасибо за барбекю. Это было очень мило с твоей стороны.

— Ерунда…

— Прости, что облила и все такое…

— Вонючий душ — это такое английское «спасибо»? — ухмыляется Гейб.

— Не-а. «Спасибо» мы говорим вот так… — Повинуясь внезапному порыву, делаю к нему шаг и чмокаю в щетинистую щеку. И, прежде чем кто-либо из нас успевает очухаться, убегаю в дом.

Когда я вхожу в магазинчик на углу, срабатывает электронный звонок. Из кассетного магнитофона доносятся завывания Барбры Стрейзанд. Миссис Пател поднимает глаза от вязальных спиц, на которых болтается нечто лиловое, и, прищурясь, смотрит на меня поверх очков. Таким взглядом она награждает каждого входящего: лоб нахмурен, подведенные сурьмой глаза сужены, губки поджаты. У нее такая манера морщиться, что все лицо собирается в складки, будто кто-то потянул за веревочку на затылке.

Я киваю с улыбкой и шагаю в конец зала, где миссис Пател держит вино. Помню, придя сюда впервые, я ожидала, что выбор будет невелик — пыльная бутылка «Молока матери» да кьянти в оплетке по заоблачной цене. Но я ошиблась. Будь это любой другой магазинчик подобного калибра, мое предположение, скорее всего, подтвердилось бы, но это же магазин миссис Пател. По ней в жизни этого не скажешь, но, оказывается, эта маленькая индианка, обожающая яркие сари и Барбру Стрейзанд, знает толк в винах.

Пробравшись в глубины магазина, размышляю над бутылкой совиньона. Как правило, я беру именно его, но, может, сегодня отойти от привычной схемы? Красное? Нет, тяжеловато, к тому же у меня от него зубы синеют. Все-таки белое… Хотя в белом есть некий налет дурновкусия, не находите? Сразу вспоминается Бриджит Джонс.

Я вздыхаю: нелегкое это, оказывается, дело. Обычно я веду себя гораздо решительнее. Я покупала здесь вино уже раз сто, причем без малейших колебаний… Что изменилось? Появился Гейб… Я вспоминаю промокшего американца у себя в саду. Он сказал «на мой вкус», и я не хочу ударить в грязь лицом. Надо произвести достойное впечатление, особенно после инцидента с вазой.

Еще один вздох. Я близка к отчаянию. Ну и задачка. Никак не могу принять решение. И тут меня посещает гениальная мысль.

Зажмурившись, бормочу под нос «эники-бэники…», медленно веду указательным пальцем вдоль винной полки и в конце считалки тычу наугад. Это еще что?! Вместо холодной гладкой стеклянной поверхности ощущаю что-то мягкое, теплое… живое? Распахиваю глаза. Мой палец уперся не в бутылку, а в чье-то плечо. Мужское плечо. Его плечо. Плечо моего соседа.

Внутри у меня все обрывается, как бывает, когда самолет попадает в воздушную яму. Дыхания хватает только на то, чтобы выговорить:

— Ой… простите…

Вспомните любого из персонажей Хью Гранта. Теперь представьте, что он женского пола, рыжий и ему тридцать. Получусь я. Только это не кино, а жизнь. Моя жизнь. Моя чудовищно нелепая жизнь.

— Я… э-э… извините… я просто…

Ну почему, когда мы с ним сталкиваемся, я вечно выгляжу полной дурой? Неудивительно, что он меня игнорирует. Отвернувшись, делаю вид, что внимательно рассматриваю полки. Как же хочется хоть раз в жизни толком с ним пообщаться. Пусть даже лишь для того, чтобы доказать, что я нормальный человек и психушка по мне не плачет.

— Вино выбирать непросто, правда? Тратишь массу времени, изучая этикетки, а дома почти всегда обнаруживаешь, что вкус не оправдал ожиданий.

Он что, со мной говорит? Я оборачиваюсь и скольжу взглядом снизу вверх — от ботинок к ямочке на подбородке и к губам. Они мне улыбаются. Благожелательной, снисходительной улыбкой — такими обычно награждают пожилых людей, которые не в ладах в памятью. Или, скажем, дочурку, выразившую желание выйти замуж за своего хомячка. Мэрил Стрип такая улыбка прекрасно удается.

Я совсем падаю духом. Он меня даже не узнал.

— Мы с вами до сих пор не познакомились. Меня зовут Джеймс. Я живу от вас через дорогу. — Он протягивает мне руку.

— Ой… да… привет, я Хизер. — Пытаюсь улыбнуться в ответ, но чувствую, что лицо перекосило. Я как ребенок, впервые оседлавший двухколесный велосипед, — куда меня несет, что со мной будет? Жму его руку и готова поклясться — он задержал мою ладонь в своей чуть дольше, чем положено по правилам этикета. Хотя, возможно, я выдаю желаемое за действительное.

— Знаете, несколько дней назад я приобрел здесь бутылку отменного белого. Что же это было? А, вот оно… — Выпустив мою ладонь, он тянется к полке.

От этого мужчины невозможно глаз оторвать. Должно быть, собрался купить вина к романтическому ужину с подружкой — той хорошенькой брюнеткой, с которой я видела его на прошлой неделе. Повезло девушке. Вот бы мне такого парня.

Только сейчас я соображаю, что пялюсь на Джеймса с открытым ртом.

— Эм-м… здорово. Спасибо за совет, — тараторю я, выхватив бутылку у него из рук. Надо идти, пока окончательно не опозорилась.

— С другой стороны, есть также прекрасное шабли… — настигает меня глубокий уверенный голос.

Я и двух шагов сделать не успела. Притвориться, что не услышала, и топать на выход? Но нет, перед Джеймсом невозможно устоять — как перед большущим пакетом орешков в шоколаде. Ты их хочешь. Ты знаешь, что потом пожалеешь. Но съедаешь все до единого.

Не в силах сопротивляться, снова оборачиваюсь. Он держит в руках бутылку янтарного цвета.

— Может быть, я вас соблазню? — Он улыбается, и это уже не та снисходительная улыбочка для детей и инвалидов, а скорее… — Простите, у меня не очень хорошо получается… (Печальная улыбка?) Я все болтаю о вине, как дурак, честное слово… (Смущенная улыбка?) Хотя в действительности я намеревался спросить… (Нервная улыбка?) Не могу ли я как-нибудь пригласить вас выпить?

Улыбка человека, который пытается со мной заигрывать?

Не верю своим ушам, не верю своим глазам. Мне представляется, что его слова повисают в воздухе, выстраиваясь в линейку одно за одним. Вот они, все передо мной, как выстиранные вещички на веревочке. И надо что-то делать. Но я не могу — я в ступоре. За два с половиной года мы и полслова друг другу не сказали, и вдруг мой восхитительный, неотразимый сосед, в котором воплотилось все то, о чем мечтает каждая женщина, просит меня о свидании.

Затуманенным сознанием я пытаюсь переварить услышанное. Как-нибудь. Пригласить. Вас. Выпить.

— Что скажете?

Он ждет ответа. На мой взгляд, это лишнее — разве и так не понятно? Есть ли хотя бы одна причина отвергнуть его предложение? Есть. Брюнетка.