— Не ответила? Но мне казалось... — Я осекаюсь. Тот вечер я помню довольно смутно — перебрала шампанского, но уверена, что призналась ему в любви. И зря, между прочим. Вот бы все переиграть…

— Ты сказала: «Я тоже», — негромко уточняет Джеймс и тормозит на светофоре. — А мы оба знаем, это не то же самое, что «Я люблю тебя».

Он прав. Я никого не обманула. Ни себя, ни Джеймса — судя по этому разговору. Я ловлю его взгляд и понимаю, что мое желание, кажется, исполнилось. Но это не успокаивает, становится только еще грустнее.

— Ты сказала так, чтобы меня не обидеть, и я благодарен тебе, — продолжает Джеймс. — Но этого мало. Мне нужно все — или ничего.

Да что же это! Вечно я поступаю неправильно… и сама я какая-то неправильная.

— Извини. Сама не знаю, что со мной такое.

— С тобой все в порядке, Хизер. — Он гладит меня по щеке. — Возможно, все сложилось бы иначе, не будь ты влюблена в другого.

Прошу прощения?!

— Ты про моего бывшего? Да ничего подобного!

Ладно, допустим, известие о его женитьбе выбило меня из колеи, и все-таки Дэниэла я больше не люблю.

— Я не про твоего бывшего. Я говорю про твоего жильца.

— По-твоему, я влюблена в Гейба?!

На краткий миг, на микроскопическую долю секунды я осмеливаюсь спросить себя: а может, он прав? Может, именно поэтому я не влюбилась в Джеймса? Но тут же и отметаю эту мысль. С негодованием:

— Чушь!

— Я наблюдал за вами в Корнуолле, — настаивает он.

— И что? Мы просто друзья.

— Верю. Но это не значит, что между вами нет чувств. — Помолчав, Джейс добавляет мягко: — Возможно, сама ты и не осознаешь, Хизер, но это очевидно.

Загорается зеленый, и, пока мы катим по Лэдброук-гроув к Маленькой Венеции, я не свожу с Джеймса глаз. Он меня ошарашил, и все же я полна нежности. Какой он милый… Очень милый, даже если отказывается от меня и считает — не важно, справедливо или нет, — что я влюблена в другого. Слушайте, я вообще-то в своем уме? Мы с ним ни разу не ссорились, он порядочный, романтичный, он изощренный любовник — разве что чересчур изощренный. У этого мужчины нет недостатков. Он идеал.

Вот в чем дело-то!

— Ты идеальный мужчина, Джеймс. Слишком идеальный для меня. Нет, правда. Мы никогда не ругаемся, любим одну и ту же музыку, тебе нравятся романтические комедии, ты вегетарианец, ты готов покупать мне тампоны и эрогенные зоны находишь без карты… Как тебе все это удается?

— Секрет.

— Ты даже нарядился Брэдом — под пару мне, Дженет, хотя мы не договаривались… — Расстроенная, я съеживаюсь на сиденье. — И так во всем. Ты такой безупречный, черт возьми. Смотрю на тебя и понимаю, что в моей собственной жизни — сплошной бардак.

— В спальне уж точно… — Он корчит гримасу, а я краснею до корней волос.

Мы уже свернули на нашу улицу. Джеймс останавливается возле моего дома, но не заглушает мотор.

— Надо еще найти, где припарковаться, — виновато поясняет он. — Знаешь ведь, как у нас тут…

Уже нет. С тех пор как у меня появился счастливый вереск, я всегда нахожу местечко, стоит только пожелать. Но я все равно киваю. А потом мы просто… ну, смотрим друг на друга.

— Наверное, это все, — произносит он наконец.

— Видимо, да.

Даже не знаю, что сейчас следует сделать. Я привыкла расставаться со слезами, криками, бурей эмоций. А этот разрыв до смешного мирный. Перегнувшись через ручной тормоз, я целую Джеймса в щеку.

— Пока, Джеймс.

— Пока, Хизер, — дружелюбно говорит он и чмокает меня в ответ.

Выбираюсь из машины.

— Береги себя, — добавляет он. — И брось расхаживать перед окнами голая, а то вызову полицию!

Я оборачиваюсь на крыльце:

— Так ты меня видел?!

— Не только я. У меня тогда была вечеринка, — ухмыляется Джеймс. — Эй, отличные сиськи! — Подмигнув, он поднимает стекло.

Я стою на пороге своего дома и смотрю, как он удаляется — быстрее и быстрее, прочь из моей жизни. В нем было все, чего я хочу от мужчины, но, как выяснилось, любовь не только нельзя купить — влюбиться по заказу тоже нельзя.

Ночью мне привиделся совершенно чумовой сон. Вся из себя официальная, в деловом костюме, я вхожу через вращающиеся двери в здание «Санди геральд». Передо мной дверь кабинета с табличкой «Главный редактор», за столом Виктор Максфилд. Он встает, протягивает мне руку — и что я вижу? На нем корсет и подвязки, и мы уже не в его кабинете, а на свадьбе. Он отплясывает «Петлю времени», Брайан его фотографирует, а я осыпаю их конфетти…

Только это не конфетти, а малюсенькие обрывки газеты. Внезапно начинается дождь, кусочки срастаются, превращаясь в экземпляр «Санди геральд» — с моим снимком на первой полосе. Хватаю газету и, прикрывшись ею, несусь домой под ливнем. На пути мне попадается старая цыганка, я заглядываю в ее глаза… Из пронзительно-зеленых они постепенно становятся ярко-голубыми, и я понимаю, что это глаза не цыганки, а Гейба.

Гейб хохочет, но его смех больше похож на рев сирены. Зажав ладонями уши, пытаюсь бежать, но звук становится громче, громче, громче…

Будильник рядом на тумбочке разрывается. Хлопнув по кнопке «пауза», я ныряю обратно под одеяло… Господи, у меня же сегодня собеседование!

Сна как не бывало. Сбрасываю ноги с кровати и сую в «угги»[64] — с некоторых пор они разжалованы в домашние тапочки, хотя и дороговаты для этого. Куда деваться, капризы моды… Выбравшись из постели, влезаю в халат и распахиваю дверь спальни.

Из кухни доносятся завывания радио, по коридору ползет приторный синтетический запашок. За последние несколько недель я научилась его узнавать — печенье с начинкой.

«Доброе утро», — произношу на автомате еще до того, как заглянуть в кухню. Заранее знаю, что увижу Гейба возле тостера с палочкой для еды в руке. Точно, вот он — сгорбившись, замахнулся своим орудием, словно рыболов гарпуном. Выжидает подходящий момент, чтобы нанести удар. При этом так увлеченно подпевает Эдди Веддеру[65], что не слышит меня, и как раз в ту секунду, когда я делаю шаг в кухню, ему приспичило почесать промежность. Такое впечатление, что он играет на бас-гитаре, только этот «Фендер» находится в его цветастых шортах. Рука медленно движется вверх-вниз, тощая ступня отбивает ритм. Волосы на затылке Гейба свалялись в колтун, похожий на металлическую мочалку для чистки сковородок.

В ушах звучит голос Джеймса: «Возможно, все сложилось бы иначе, не будь ты влюблена… в своего жильца». И меня охватывает праведный гнев. Джеймс свихнулся! Я? Влюблена в это?

Гейб душераздирающе зевает — голова запрокинута, рот распахнут, как пасть бегемота, белые зубы сверкают — и наконец замечает меня.

— Bay, Хизер! — Вид у него, как у вора, застигнутого в тот момент, когда он тянул лапы (собственно, так оно и есть) к сокровищам короны. Выпростав руку из штанов, Гейб поправляет очки. — А я тебя и не видел.

— А я так и поняла.

С сиропной улыбочкой я включаю чайник и достаю из шкафчика кружку — дескать, ничего такого, прилюдно чесать яйца у нас в порядке вещей. Конфуз Гейба ощутим физически, как жар от обогревателя, но я с самым невинным видом кладу сахар в кружку, достаю из коробки чайный пакетик, вынимаю из холодильника картонку молока.

— Как вчерашний вечер? — Гейб тоже разыгрывает непринужденность. Не слишком удачно.

— Ты про «Шоу ужасов Рокки Хоррора»? — Я вскрываю картонку: отгибаю крылышки, как показано на рисунке, и жму на них, чтобы получился носик. Тьфу ты, никогда это у меня не выходит. Плюнув, проковыриваю пальцем дырку — как обычно. — Или про то, что Джеймс меня бросил?

Пауза. Долгая. Наконец к Гейбу возвращается дар речи:

— Шутишь?

— Не-а. — Чайник щелкает, отключившись, и я наливаю в кружку кипятка.

Гейб с присвистом набирает в грудь воздуха и выдыхает — целую минуту.