— У меня есть данные двенадцати, а то и тринадцатилетней давности. Вы на самом деле думаете... что имеется какая-то связь?

— Это все, чем мы располагаем,— ответил Мейер- -

Мы просто решили использовать все возможные шансы.

 К тому же вам ведь не приходится самому оплачивать все телефонные разговоры,— захохотал Крейслер.

— Попали в точку! - сказал Мейер, от души желая, чтобы Крейслер когда-нибудь был вынужден сам оплачивать свои служебные телефонные разговоры.

— Ну ладно,— сказал Крейслер, нахохотавшись.— В общем, вы оказались правы насчет того ареста! Мы их замели за, нарушение раздела 11500 Положения об охране здоровья и безопасности граждан. Только тогда эту девицу звали иначе. У нас она зарегистрирована как Тина Карин Грейди. Думаете, зто ваша Сакс?

— Вероятно, это было ’ ее девичье имя,— сказал Мейер.

— Я тоже так думаю. Мы их накрыли в одной квартире в Северном Голливуде. У них с собой было 25 ампул героина, в каждой — чуть больше одной восьмой унции. Вообще, у нас количество наркотика не имеет .значения. Любая доза, которая поддается анализу и может быть представлена в суд как вещественное доказательство. У вас-то, кажется, иначе?

— Да, у нас не так,— сказал Мейер.

— Во всяком случае, этот парень был весь в шрамах.

Видно, занимался этим очень давно. Девочка Грейди была молода и очаровательна. Совершенно непонятно, что у нее могло быть с ним общего. Она заявила, что не знала, что он наркоман, что он просто пригласил ее в эту квартиру, напоил, а потом насильно ввел ей дозу наркотика. Других знаков у нее на теле не было. Только этот, единственный, у самого локтя.

— Минуточку,— сказал Мейер.

— Да, в чем дело?

— Девушка сама заявила, что он насильно ввел ей наркотик?

— Да. Сказала, что он напоил ее предварительно.

-— Значит, это не он отвел от нее обвинение?

— Что ты хочешь сказать?

— Этот человек не принял на себя всю вину? Не сказал, что сам насильно ввел ей наркотик?

Крейслер снова захохотал.

— Где это ты видел наркомана, который взял бы на себя такое? Ты что, шутишь?

— Она сказала своему врачу, что этот человек поступил именно так.

— Совершеннейшая ложь! — сказал Крейслер. Она только одна и говорила на следствии, убеждала потом судью, что она невиновна. И получила условный приговор. Его же осудили и отправили в Соледад, там он и отбыл весь назначенный срок.

— Так почему же она все время посылала ему деньги? Не потому, что была перед ним в долгу, а потому, что чувствовала себя чертовски виноватой?

— Но она и не заслуживала осуждения,— сказал Крейслер.— В конце концов, черт возьми, ей было всего лить девятнадцать! И откуда мы можем знать, может, он и в самом деле ввел ей дозу наркотика насильно?

— Сомневаюсь. Она с семнадцати лет постоянно нюхала порошок, а потом делала и инъекции.

— Фью-ююю! Ну, мы-то этого не знали!

— Как звали того парня? — спросил Мейер.

— Фриц Шмидт.

— Фриц? Это что, прозвище?

— Нет, полное имя. Фриц Шмидт.

— Что вам о нем известно?

— Был приговорен к четырем годам. При освобождении получил справку о полном излечении. Больше мы о нем ничего не слышали.

— Не знаете, он все еще в Калифорнии?

— Не могу сказать!

— О’кей! Большое спасибо,— сказал Мейер.

— Не за что,— ответил Крейслер и повесил трубку.

Ни в одном из справочников Фриц Шмидт не числился. Но, судя, по записям доктора Леви, Тинкин друг прибыл сюда только в сентябре. Уже не надеясь на положительный ответ, Мейер набрал все же телефон Службы информации, представился как штатный детектив и спросил у девушки-телефонистки, нет ли у нее сведений о Фрице Шмидте, в самых последних списках.

Две минуты спустя Мейер и Клинг, пристегивая к поясу пистолетные кобуры, выбежали из управления.

Девушка вернулась в комнату, когда совсем стемнело. Она была полностью одета, в руке был пистолет. Тихо прикрыла за собой дверь, но включать свет не стала. Несколько минут она смотрела на Кареллу, лежавшего на полу в отблесках неонового света, пробивающегося сквозь шторы. Потом сказала:

— Ты дрожишь, беби?

Карелла не ответил.

— Какой у тебя рост?

— Шесть футов два дюйма.

— Придется подобрать для тебя какую-нибудь одежду.

— С чего это вдруг такая забота? — усмехнулся Карелла.

Он все время потел, и его била дрожь, как в лихорадке. Он терзался мучительным желанием сорвать со своих рук наручники, а с ног — ремни. Он корчился и метался в полном отчаянии, отлично сознавая, к чему он стремится на самом деле, что именно могло бы принести ему облегчение.

— Никакой заботливости, беби,— сказала она.— Просто нам надо увезти тебя отсюда.

— Куда?

— Увезти, и все.

— Но куда же?

— Не беспокойся,— сказала она.— Сначала мы тебя хорошенько накачаем.

Карелла вдруг почувствовал ликование. Он пытался скрыть от нее свою огромную радость, страдая от мысли, что она, возможно, опять только дразнит его. Он изо всех сил старался не улыбаться. Карелла лежал в лихорадке на полу, а она стояла над там со своей ужасной улыбкой на лице.

— Ну как, миленький, не очень-то тебе сладко?

Он промолчал.

— Ты знаешь, что такое сверхдоза героина? — вдруг спросила она.

Он на секунду перестал дрожать, но затем дрожь возобновилась со страшной силой. Казалось, ее слова эхом разнеслись по комнате.

— Знаешь ли ты, что такое сверхдоза героина?.. Сверхдоза... героина... Знаешь?.. Так знаешь? — настаивала она.

— Да.

— Она не принесет тебе вреда,— сказала она буднично.— Она просто убьет тебя, но вреда не принесет.

Она снова засмеялась.

— Подумай хорошенько, беби! Сколько наркоманов в городе, как ты думаешь? Двадцать, двадцать пять тысяч, как ты считаешь?

— Не знаю,— сказал Карелла.

—  Пусть будет, скажем, двадцать тысяч, о’кей? Люблю круглые цифры. Двадцать тысяч наркоманов! И все они так и рыщут в поисках необходимой им дозы. А вот мы тебе сейчас вкатим дозу, которой семи или восьми из них хватило бы на целую неделю! Это ведь по-настоящему щедро с нашей стороны, как ты считаешь, беби?

— Спасибо,— сказал Карелла.

Они помолчали.

— Как ты думаешь... — начал он, но тут же остановился, пережидая приступ особенно сильной дрожи, от которой не попадал зуб на зуб. Он молчал, собираясь с силами, потом продолжил: — Как ты думаешь, чего вы добьетесь, уничтожив меня?

— Молчания,— сказала девушка.— Ты один на всем белом свете знаешь, кто мы такие и где нас искать. Когда ты умрешь, об этом уже никто не будет знать. Полное молчание.

— Нет.

— Да, беби!

— А я тебе говорю, что нет. Все равно они вас найдут.

— Мгм!

— Вот увидишь.

— Каким же это образом?

— Точно так же, как вас нашел я.

— Нет, это невозможно!

— Я ведь нашел вашу ошибку.

— Никакой ошибки не было, беби... — Она помолчала.— Была всего лишь маленькая девочка, игравшая со своей куклой.

В комнате вдруг стало очень тихо.

— Мы ведь нашли куклу. В твоем автомобиле, помнишь, лапочка? Очень красивая кукла. Спорю, что очень дорогая.

— Это подарок для моей дочери,— сказал Карелла.— Я ведь сказал тебе.

— Ты ведь не собирался дарить своей дочери старую куклу, а?.. Ведь нет, миленький?

Девушка улыбнулась.

— Несколько минут назад я случайно заглянула кукле под платье. Для тебя все теперь уже кончено, беби, поверь мне!

Она повернулась к открытой двери.

— Фриц! — крикнула она.—- Иди-ка сюда и помоги мне!

Почтовый ящик внизу, в вестибюле, подсказал им, что Фриц Шмидт живет в квартире 24. Они помчались наверх, перепрыгивая через две ступени. Добежав до третьего этажа, они вытащили револьверы и понеслись по коридору, едва замечая номера на дверных табличках. Наконец, увидев нужную цифру, они остановились. Мейер приложил к двери ухо, но услышать что-либо было невозможно. Отойдя от двери, он сделал Клингу знак рукой. Клинг немного отошел назад, напружинил тело и широко расставил ноги.