Самолет и Лысый прекрасно знали, что именно бывает, когда Клещ чем-то и кем-то недоволен, испытывать его недовольство на себе не имели ни малейшего желания, а потому, вдохновленные речью бригадира, каждый по своей стороне дороги достаточно резво затрусили в ту сторону, откуда только что приехали, склонившись низко к земле и чуть ли не принюхиваясь к дорожной пыли. Первый след, однако, нашли вовсе не они, а, как ни странно, оставшийся в джипе водитель по кличке Сиплый. Кличку свою он приобрел еще по первой ходке, когда по весьма для зоны существенной причине несоблюдения субординации получил заточкой в шею. Жизнь ему спасли, но удар повредил голосовые связки и говорить браток теперь мог лишь с большим трудом, сипя и посвистывая горлом.

Заметив блеснувшую на солнце ленточку небольшого ручейка, Сиплый решил умыться, попить обычной водички — от баночной «Кока-Колы», которой он уже сутки промачивал горло, во рту стоял противный привкус ржавого железа и какой-то химической дряни — и вылез, наконец, из-за баранки. Берега ручья поросли травой, спускаться к воде было неудобно, но метрах в двадцати от грунтовки желтела полоса чистого песка. К ней-то и направился утомленный жаждой «бык». Попил, зачерпывая холодную вкусную воду пригоршней. Обтер мокрой рукой запыленной лицо, сгоняя усталость и полусонную одурь, и еще с полминуты просидел на берегу на корточках, в привычной для бывшего заключенного позе, положив локти на колени и озираясь по сторонам. Вернувшись к машине, Сиплый нажал на клаксон и призывно помахал рукой обернувшимся на прорезавший тишину леса сигнал следопытам, ушедшим вперед уже метров на сто. Подошедшему первым Вове Большому он указал корявым пальцем на пляжик и с трудом выдавил:

— Следы. От кроссовок. И вот еще…

Водитель разжал кулак и Вова бережно, хоть и несколько брезгливо, взял с раскрытой ладони окурок сигареты с фильтром, внимательно его осмотрел и резюмировал:

— «Кэмел». «Кэмел» и кроссовки… Местные лапти травятся «Примой» и ходят в кирзе. Ну ты, Сиплый, молодец! Учись, пехота, — обратился он к двум понурившимся браткам. — А тебе, Сиплый, как вернемся — премия будет, лично Клещу скажу, конкретно.

Вернувшийся от станции через час, уже в сгущавшихся сумерках, второй джип встретил сидевший на обочине Лысый. Следуя за ним, «японка» свернула с трассы и, попрыгав метров пятнадцать с кочки на кочку, остановилась между деревьев, недалеко от весело рассыпающего снопы искр костерка. Бивень с несвойственным ему смущением отчитался в полном фиаско проведенных на станции поисков:

— Ну, на вечерних поездах были какие-то типа туристы, но все компании — больше пяти рыл, короче — не наши, в натуре. А на ночном паровозе если кто и приехал, так из местных валенков никто ничего не видел. Они тут в девять уже дрыхнут, как слоны, дыра — она и есть дыра, е-мое.

Вова Большой в ответ, напротив, поведал о частичном успехе своих изысканий. Частичном потому, что найдены были только следы преследуемых, но не они сами.

— А точно они? — сомневался на всякий случай Бивень. — А вдруг типа грибники какие-нибудь?

— Не гони, братан, какие еще грибники в июне? Это эти козлы, верняк. Мы тут и следы от палаток нашли.

— Ну и че нам это дает? Один хрен завтра по новой следы разыскивать.

— Не, ну ты пень, Бивень, в натуре. Мы ж теперь точно знаем, что эти фраера здесь, а не в каком-нибудь Волчехренске. И они впереди нас всего на несколько часов, понял? И прут пехом. Так что назавтра мы их упакуем, как цуциков, конкретно. Эх, если б не мотались полдня за этой «Техпомощью» долбаной…

Слабые попытки «пехоты» перебраться на ночлег в город Вова пресек железной рукой:

— Знаю я вас, тимуровцев. Водяры нажретесь — и ага. И где я вас завтра с утра искать буду, в каких бордельерах? Так что ночуем здесь, ночи нынче теплые… Все, амба горланить, в натуре. Доставай из машин одеяла — и спать. Подъем — с солнцем.

С утра Михайла поднял всех ни свет ни заря, едва ли не пинками выгоняя из теплых спальников в зябкий утренний туман, пластами висевший между стволов деревьев. На ночевку вчера встали поздно, когда уже совсем стемнело и двигаться дальше не представлялось возможным. Рядом не было ни ручья, ни озерца, ни иного водоема, поэтому ужинали всухомятку, запивая черствый хлеб и консервы сладким чаем из фляжек.

А сейчас Миша предложил и вовсе не завтракать:

— Кто есть хочет, что аж невмоготу — хлеба вон отрежьте и жуйте себе на ходу на здоровье. А как встретим какой-нибудь ручей — остановимся и поедим…

По иронии судьбы ближайший ручей встретили уже метров через двести. Вот ведь свинство какое, чуть-чуть вчера не дошли. Впрочем, закон подлости — он и в Африке закон подлости. И в тайге. Но останавливаться не стали — не резон. Найдется и другой ручей, Сибирь — это все же не Гоби и не Калахари, с природной водой особых проблем никогда не возникало…

И ручей вскорости действительно нашелся, причем такой, что мы потеряли часа полтора, через него переправляясь, поскольку был это вовсе даже и не ручей, а скорее речка с довольно-таки сильным течением и скользким каменистым дном. На другом берегу наконец-то скинули рюкзаки, развели на невысоком обрывчике, мысом вдававшемся в шумную воду, костер и приготовили горячее, а заодно высушили насквозь промокшую при переправе одежду и обувь.

Пока мокрые рубашки и джинсы, развешенные вокруг костра на воткнутых в землю ветках, исходили паром, Миша собрал военный совет и первое слово предоставил мне — для доклада о том, сколько мы километров прошли и сколько нам предстоит пройти еще, а так же для того, чтобы напомнить — зачем мы, собственно, идем. О-о-о! Миша, надо признать, политик изрядный! Вовремя напомнить о цели, особенно сразу после купания в ледяной воде и прочих мытарств, значит — вовремя подавить ростки уныния и сомнения. А если не сделать этого, то и возникают потом всякие эскапады наподобие «Да пошли вы все со своими идеями, а у меня тут баба на заимке живет, так я к ней, под теплый бок, а вы тут как знаете». Или того хуже: «Добейте, братцы, сил нету…». И в итоге подобных самоустранений от участия в общем процессе — триста спартанцев во главе с Леонидом гибнут у Фермопил, пока афиняне на своей Агоре сотрясают воздух гневными филиппиками и прочими изящными идиоматически-фразеологическими оборотами своей древнегреческой речи. И сами едва не попадают под власть тех же персов… Да мало ли еще примеров?!..

Приблизительно в таком ключе я закончил свою страстную речь и строго оглядел примолкшую аудиторию. Аудитория, жадно внимавшая, но, похоже, не понявшая и половины из моего заумного выступления, за исключением разве лишь культурного Болека, разразилась жидкими аплодисментами, переходящими в еще более жидкую овацию. М-да, генсека из меня точно не выйдет. Даже если брови отрастить…

Впрочем, главного хитрый Мишель при моей посильной помощи все же добился: глаза концессионеров заблестели, руки сжались в кулаки — в общем, будь на ребятах сейчас надеты штаны, они галопом бы сорвались с места, дабы одним достойным «Книги рекордов Гиннеса» марш-броском покрыть все отделяющее нас от вожделенной цели расстояние.

Я вежливо раскланялся и уступил трибуну Михаилу, который с ходу приступил к вопросам столь серьезным, что у меня сразу испарилось настроение гаерствовать. А говорил Миша о том, что когда мы вчера уснули, он долго беседовал с Сергеем о характерах крышевавших их с Игорем «синих», их привычках, манере общаться и вести дела. И оба они пришли к выводу, что эта братва, как, впрочем, и все их «коллеги», почуяв запах навара и вцепившись в него всеми своими зубастыми челюстями, от навара этого уже не откажется и челюстей своих не разожмет, как не разожмет их вцепившийся в намеченную жертву крысоподобный бультерьер, даже если его самого в это время будут грызть за лапы не менее зубастые конкуренты.

— Следовательно, мы должны дальнейшие свои действия корректировать с учетом того, что за нами уже идет «хвост», — закончил свою невеселую речь Миша.