Время шло, а Игоря с Сергеем все не было.

Больше решили не ждать.

Слово для отчетного доклада единогласно предоставили Михаилу, ибо начаться наша экспедиция должна была, естественно, с переезда или перелета, а транспорт, по Мишиному же сценарию, являлся его епархией.

У Мишеля все, конечно же, давно было подготовлено:

— Так. Сначала мы на двух машинах доезжаем до аэропорта «Светлово» (в наших краях «Светлово» — единственный гражданский аэродром и я не очень понял, зачем докладчику потребовалось конкретизировать, куда именно мы едем, но Мишель, как известно, человек военный, ему виднее). Далее, оставив машины на платной стоянке, нам надлежит сесть в самолет…

— Ну понятно, что сесть, не стоя же лететь, — не смог удержаться от колкого комментария словоохотливый Болек.

— Дружище, не перебивай меня, а то пешком побежишь.

— Молчу, мой генерал, молчу…

— Черт, сбил меня… Так вот: сесть в самолет до Рудска. Время в пути — один час плюс-минус пять минут. Билеты на самолет — вот они (Миша помахал в воздухе цветными бумажками). В Рудске садимся на поезд до Узловой. Время в пути — четыре часа плюс-минус не знаю сколько. Билеты на поезд купим на месте, проблем быть не должно, в конце концов не август-месяц и не в Сочи едем. Ну а дальше — по ситуации. Если там есть какая-нибудь проезжая дорога на юг, арендуем «Газель» или «Рафик». Если нет, значит, сразу пешочком пойдем. Впрочем, это уже не ко мне, друзья мои, это к нему…

И Михаил, сделав плавный театральный жест, обеими руками указал на меня.

Я аккуратно, чтобы не помять раньше времени, достал из прозрачной файловой папочки рукописную карту, плод моих долгих кропотливых усилий, развернул ее и открыл рот, приготовившись разразиться долгой обстоятельной речью.

И не успел — запищала лежавшая на подоконнике трубочка радиотелефона.

— Опять кто-нибудь в гости проситься будет, — недовольно буркнул хозяин квартиры. — Ну, я им сейчас все выскажу, рыбы-прилипалы…

Миша нажал на кнопочку и поднес изящную пластиковую трубку к уху.

Около минуты он слушал, не перебивая собеседника, лишь вставлял иногда отдельные междометия, потом внезапно севшим голосом задал пару коротких вопросов, сказал: «Ждем», аккуратно нажал ту же кнопочку, медленно положил трубку на кухонный стол и вдруг, шумно выдохнув, необычайно громко и грязно выругался — я и не знал, что мой старый друг может быть таким эмоциональным. И было это так неожиданно, что мне стало страшно.

— Что? Мишель, что там? Кто звонил? — почти закричали мы с Лелеком, а Болек сидел с недонесенной до рта бутылкой пива и не сводил глаз с побледневшего лица нашего командира.

— Сергей звонил, — очень спокойно и тихо сказал Михаил, а мне показалось вдруг, что он кричит. — Игоря убили…

— Как… убили? — выдохнул Болек.

— Как, как… Зарезали. Ножом.

Игоря не просто зарезали. Его всего, от макушки до пят, искололи ножом, причем еще живого. И тушили об него сигареты. А потом, когда он сорвал голосовые связки и не мог уже ни кричать, ни говорить, перерезали ему горло почти до позвоночника. Чтоб не мучился. Гуманисты, мать их…

Все это рассказал нам приехавший, наконец, Сергей. А ему рассказали в милиции, куда привезли еще утром, специально снарядив за ним попугайской расцветки отделенческий «УАЗ» с двумя хмурыми сержантами. И там, в отделении, в прокуренном безликом кабинете, показали черно-белые фотографии Игоря, вернее — того, что было Игорем до вчерашней ночи. А потом долго и нудно расспрашивали: где он, Сергей, был вчера со стольких-то до стольких-то, и с кем он был, и может ли этот кто-то подтвердить, что он, Сергей, действительно был именно там и именно в это время. И еще расспрашивали обо всем, что он знал, или мог знать, или хотя бы только предполагал о знакомых и коллегах Игоря, о его друзьях и врагах, его непонятной работе и запутанных финансовых делах.

И Сергей рассказал им все, что знал и все, о чем мог только догадываться: что по трудовой книжке Игорь не работал; что очевидных врагов у него не было и нет, а были только кредиторы, но кто они — он, Сергей, знать не знает и ведать не ведает, потому что выпивали они с Игорем, конечно, вместе, но бизнес у каждого был самостоятельный; что жил Игорь с родителями, только сейчас они на даче, а где расположена дача, он не знает, потому что ни разу там не был; что с женой Игорь развелся давным-давно, а детей у них не было и поэтому он с ней после развода, уже лет пять тому, и не встречался-то ни разу…

Вернее, рассказал он следователю не все, а почти все, поскольку умолчал и о спрятанном где-то в тайге колчаковском золоте, и о нашей концессии. Потому что о милиции был самого невысокого мнения и вполне справедливо полагал, что убийц Игоря все равно не найдут, да и искать никто особо не будет, и самого погибшего друга этими признаниями к жизни не вернешь, а вот то, что все мы в случае излишней откровенности окажемся в лучшем случае не у дел, ни малейшего сомнения не вызывало…

Потом злой и невыспавшийся задерганный следователь, удостоверившись, видимо, что Сергея действительно не было в означенное время на месте преступления, отпустил его, попросив никуда не уезжать, но не взяв, однако, подписки о невыезде. И Сергей долго бегал по темным улицам и искал исправный таксофон, а когда нашел — долго не мог попасть трясущимися руками в дырочки диска, но все же сумел в конце концов набрать номер Мишиного телефона и позвонил. А потом купил в ларьке бутылку водки и стал пить ее из горлышка, но не опьянел, а просто немного успокоился и принялся ловить такси, но сразу к нам не поехал, а покружил немного по центру и когда таксист начал поглядывать на него с подозрением, расплатился и вылез возле Областного театра оперы и балета. А там через несколько минут поймал частника, не торгуясь согласился на его грабительскую таксу и доехал до гастронома, после чего еще минут пятнадцать покружил по дворам, прежде чем, прокравшись вдоль скрытой разросшимся кустарником стены дома, юркнуть в подъезд.

— Я не знаю, эта… следил кто за мной, не следил… Я так, на всякий случай, ну, как в кино показывают. Так что «хвоста» за мной точно не было.

Трясущимися руками Сергей держал налитый до краев стакан и водка мелкими злыми рывками выплескивалась на его мятые брюки. Миша, нервно барабаня пальцами по подоконнику, хмыкнул неопределенно и покрутил головой:

— «Хвоста»… Шпион хренов… Скажи лучше, что думаешь: кто его так… Он же твой друг. Был… Если и не знаешь, идеи-то наверняка должны были появиться?

Лелек был задумчив. Болек был растерян. Я был испуган. А Миша был зол, чертовски зол. Не на Сергея, разумеется, вовсе нет, а на всю эту ситуацию, которая перестала вдруг напоминать захватывающий фильм с интригующим сюжетом и превратилась в нечто страшное, как если бы персонажи триллера, как в каком-нибудь голливудском фильме ужасов, вдруг сошли с телеэкрана прямо сюда, в задымленную сигаретами кухню его холостяцкой квартиры. Бледность так и не сошла с его лица и от этого только заметней было, как перекатываются волнами желваки на сухих заострившихся скулах.

— А что тут думать, и так все понятно. У него должок был, сроки поджимали, вот он и хотел эта… договориться, чтобы, значит, вернуть по возвращении. Он вчера утром созванивался с кем-то, договаривался вечером встретиться, а я у него в это время был, мы покупки по списку сверяли — я все и слышал… Вот, блин, и забил Игорек стрелку… — Сергей вдруг жадно приник к наполовину расплескавшемуся стакану, залпом опрокинул в себя его содержимое и продолжил без паузы: — В общем, то, что его так ножом, это, значит, пытали. Что-то, значит, вызнать хотели. И я так мыслю, эта… про нашу экспедицию, туда-ее-растуда… Ну не о чем же больше было, не о чем!

— Вот черт, — нервно сказал Михаил, — он же мой адрес знает… знал. Мог сказать этим…

Миша не стал уточнять, кому именно «этим», и без уточнений было понятно, что нашу тайну узнали посторонние, причем такие посторонние, которые ни перед чем не остановятся, чтобы узнать больше информации и, в перспективе, обойтись без наших услуг. И без нас. Во вполне однозначном смысле. Непонятно было только, что нам всем теперь делать.