Вова, поднявшийся было на пару ступенек, вдруг передумал, спустился обратно и зашагал к бару. Что ж, до утра, так до утра. Ждать «братва» тоже умеет.

Дача и вправду представляла собой неказистый домик, возведенный, казалось, безо всякого предварительного плана, а так, по мере фантазии строителя. Но зато стоял он в глубине участка и был от нескромных взглядов с синусоидальной грунтовки скрыт несколькими невысокими елями. Впрочем, кидать на домишко нескромные взгляды было особо и некому по причине буднего дня.

Первым делом мы распаковали свои истрепанные в скитаниях рюкзаки — аккуратно, чтобы не грохнулись случайно на гулкий тесовый пол килограммы нашего проклятого драгоценного груза. Марина — девочка, конечно, правильная, но рановато ей еще знать всю правду. С нее пока и колечка хватит.

Хозяйка споро приготовила на газовой плитке ужин, благо пара кастрюль и сковорода в домике имелась. По сравнению с тем, что мы ели последние полтора месяца, получилось потрясающе вкусно. Болек извлек было призывно булькающий пакет, но Миша отрицательно покачал головой:

— Не сегодня, дружище, не сегодня.

И изложил свой план проведения предстоящей ночи.

Согласно его диспозиции, поспать нам сегодня не светило. То есть светило Болеку и, разумеется, Марине, а вот мы втроем, переодевшись в цивильное, около часа ночи должны были выйти на трассу и на перекладных добраться до города…

— Мне домой заезжать не за чем. Болеку и Ростику тоже. Так что, дружище, поедем сначала к тебе.

Миша разогнал рукой клуб сигаретного дыма. Лелек согласно кивнул.

— Высадимся, не доезжая, посмотрим — как чего. И не разделяться! — я вспомнил наш заход в мою квартиру и поежился. — Если все спокойно, зайдем, соберешь, что ты там хотел забрать. И от тебя же позвоним. Ты, Ростик — Верочке, а ты — Ирэн. Пусть быстренько собираются… Они у вас послушные?

— Обижаешь, начальник! — с гордостью ответствовал Лелек, а я неопределенно пожал плечами, потому что не знал — послушная у меня Верочка или нет. Как-то до сих пор не представлялось случая проверить это в форс-мажорной ситуации.

— В общем, от тебя, — Миша снова перевел взгляд на Лелека, — едем за Верочкой, потом ловим другую тачку и едем за Ирэн. Нельзя их в городе оставлять. Нас ими по рукам и ногам повязать могут. Болек, поскольку ты на данном этапе жизни есть существо в целом бесхозное, остаешься здесь с Мариной. И Болек!.. — Миша выразительно постучал пальцем по столешнице.

— Майкл, ты меня ни с кем не путаешь? — делая вид, что обиделся, спросил тот, а Марина смутилась и даже, кажется, покраснела.

— Ну вот и ладненько. Через часик пойдем, а пока — всем отдыхать.

— Яволь, герц обер-фельдмаршал! — тут же вскинулся по стойке «смирно» непоседливый поэт.

— Вольно, капрал! — скомандовал обер-фельдмаршал и, нежно взяв Марину под ручку, ушел с нею в дом.

Мы дружно посмотрели им вслед.

— Ну, чтоб, значить, развить и углубить! — коверкая ударения и явно копируя незабвенного Михаила Сергеевича, прокомментировал их уход неугомонный литератор. — До полного, так сказать, консенсуса!

…Попутку на ночной загородной трассе поймать нелегко. Редкий водитель рискнет остановиться посреди пустого леса и пустить в салон трех одичалого вида мужиков. Но нам повезло. Не успели мы выкурить по сигарете, как возле нас остановилась побитая карета «Скорой помощи» и пожилой водитель приглашающе открыл правую дверь. Правильно, лишний полтинник никому еще не помешал, а бояться… А чего ему бояться, какой дурак угонит «Скорую»? То есть, угнать-то, конечно, можно, но никто этим позором заниматься не будет, и не потому, что не «сбагрит», это-то как раз не проблема, а потому, что машины эти красно-белые, на польский флаг похожие, все как одна на ладан дышат и функционируют исключительно на честном слове и, возможно, клятве Гиппократа. Как, впрочем, и вся наша медицина (кроме «Гербалайфа», понятное дело, хотя он к медицине отношение, в общем-то, имеет такое же, как я — к Генеральному штабу). Угонишь такой рыдван, так только лишний геморрой себе заработаешь вместо прибавочной стоимости…

Попросив высадить нас возле универсама в Корнеево — районе, где Лелек снимал квартиру — мы расселись на места для медперсонала и задремали.

— Але, брателла! Это я, Вова! Как дела, как сам?… Ну, поздравляю… Слушай, а как там мой заказ?… Че?!.. В натуре?… Ну, блин, е-мое!.. Не, это я не тебе… Помог? Да хрен его знает… О-кей, кореш, спасибо… Да-да, должок за мной.

Вова Большой растерянно уставился на Лешего.

— Ну, че там? — жадно поинтересовался тот.

— Херня какая-то. Не прилетали они в Москву.

— Ну?

— Верняк. Рейс — тот. Время — то. А их нет. Мой кореш говорит — сам списки пассажиров глядел. Значит…

— Значит — что?

— Значит — они уже в городе! Гадом буду, лажанулась Банзаева братва на аэродроме.

— И че теперь?

— Че теперь… Че теперь… Короче, так: если эти падлы в городе, лошара должен за бабой своей сюда ломануть. Поэтому ты останешься здесь… Уделаешь его, если что?

— Ну, Вован, ты меня обижаешь. Да я их всех уделаю, конкретно. Да я за Фиксу и других братанов…

— Добро. Значит, так и порешим: ты сидишь здесь, а я по их хазам прогоню, вдруг где засветятся. Тогда я самолично их кончу. — Вова предвкушающе ощерился и, проверив обойму «Стечкина», выскочил за дверь.

Скрипнули в темноте петли ворот, взревел мотор джипа и снова стало тихо.

Леший вышел в освещенный льющимся из окон дома светом двор, запер тяжелые створки, вернулся в дом и изнутри запер входную дверь. Потом он прошел в гостиную, выпил прямо из горлышка остатки водки, достал из-за брючного ремня «ТТ» и положил его на стол, рядом с непочатой бутылкой.

От универсама до дома Лелека было метров двести. Миша расплатился с водителем, «Скорая» обдала нас сизым выхлопным дымом и укатила, дребезжа всеми своими сочленениями, в центр, а мы, прижимаясь к кустам, молча пошли вдоль длинного панельного здания.

Двор был пуст — ни машин, из которых можно было бы вести наблюдение, ни праздношатающихся быковатых молодых людей, делающих вид, что вышли, дескать, подышать туманом на сон грядущий. Если кто и наблюдал за нами, мы его не обнаружили.

Пошли, — шепнул Михаил, и мы быстро, но не бегом обогнули за кустами освещенную площадку перед подъездами.

Кодовый замок не работал. Мы тихо вошли в подъезд и прислушались. Тишина. Как справедливо было замечено в одной из моих любимых книг — бесшумных засад не бывает. Если бы на лестничных пролетах сидели «синие», они бы наверняка бубнили, курили или иным способом выдали бы свое присутствие. Меж тем было пустынно-тихо и табаком не несло. Подъезд спал. Мучаясь острым приступом дежа-вю, я вместе с остальными поднялся на пятый этаж. Лелек открыл дверь квартиры — замок щелкнул еле слышно, а мне показалось, что лавина прогрохотала — толкнул дверь и отпрыгнул к лифту. Ничего не произошло и мы одновременно ввалились в темную прихожую, включили свет и быстро осмотрели кухню, санузел и единственную, зато очень большую комнату на предмет наличия посторонних предметов — например, тех самых, быковатых. Быковатых не было. Все помещения были стерильно пусты, на вещах и мебели лежал толстый нетронутый слой серой пыли.

Лелек, не теряя времени, бросился к шкафу и принялся яростно копаться в нем, швыряя с полок вещи и тихо чертыхаясь — видно, искал что-то важное, да все никак не мог найти.

Я несколько минут безуспешно разыскивал телефонный аппарат и когда совсем уже отчаялся, совершенно случайно обнаружил его на кухне. Изящный приплюснутый черного пластика агрегат пребывал почему-то за мусорным ведром. Присев рядом, я сорвал трубку и, порывшись в памяти, набрал Верочкин номер.

На том конце к телефону долго не подходили, что было совсем не удивительно — как-никак, два ночи, нормальные люди в это время отсыпаются перед нудным рабочим днем и видят розовые сны о пенсии… Наконец, после целого букета гудков, трубку сняли и сонный недовольный женский голос сказал: