– Предатели! Будьте вы все прокляты! Будь проклята, Македа! Я отомщу тебе! И приду за тобой из царства Сета!

Услышав, как из уст поверженного, но все еще могущественного главного жреца раздаются столь грозные проклятия, стоящие внизу люди, которые до этого с жадным любопытством и страхом, присущим разве только дикарям, молча глазели на разворачивающиеся у них на глазах страшные события, в ужасе закричали и в панике бросились врассыпную. Через несколько минут почти весь народ разбежался из храма, остались только самые стойкие зеваки.

Все так же неподвижно и съежившись, сидела Македа на своем троне и не могла оторвать взгляд от распростертого окровавленного тела.

«Все правильно: так и должен был поступить преданный воин и любящий мужчина», – думала она, стараясь объяснить себе смерть Агирта. Сердце ее сжималось от горя, слезы горячей волной подступали к горлу.

Заметив ее подавленное состояние, Эйлея приблизилась и, погладила подругу по голове, как маленькую девочку, заслонив собой от посторонних и любопытных глаз. Македе хотелось прижаться к этой теплой дружеской руке и дать волю своим горячим слезам, но она не могла это сделать.

– Спасибо, – прошептала Македа, задрожав всем телом.

– Сочувствую тебе. Крепись, царица! – сочувственно отозвалась Эйлея и, прижав голову Македы к себе, замерла.

В глазах стоящих рядом девушек были смятение и страх. Некоторые плакали, глядя на Агирта, другие смотрели на царицу сочувственно и также не прятали своих слез, а некоторые отводили глаза в сторону. Многие девушки хотели бы разделить ложе с красивым и мужественным воином, который лежал сейчас перед ними поверженным.

«Никто не может уйти от судьбы! Кажется, так говорила Книга? Значит, так решили нашу судьбу великие боги!» – утешала себя Македа, вспоминая слова Гарпократа.

– Как прикажешь поступить с гнусным предателем, царица? – спросил подошедший к ней воин.

– Бросить его с выколотыми глазами и отрезанным языком в ров. Пусть он познает мучительную и медленную смерть за свое предательство и смерть невинного воина! – гневно произнесла Македа и бросила испепеляющий взгляд в сторону лежащего с кляпом во рту, связанного жреца.

Прошел год. Однажды утром Македа сидела одна в библиотеке. Пальцы ее бездумно перебирали листы древней рукописи, лежащей перед ней на столе. Вокруг нее вдоль всех стен располагались деревянные стеллажи, на которых лежали драгоценные рукописные свитки и стояло множество книг. Библиотека была любимым местом царицы. Она часто находила здесь уединение и отдохновение от дворцовых забот. Встав из-за стола, она подошла к шкафчику, искусно выполненному из сандалового дерева, и открыла его. В шкафчике на полочках стояли чаши из известкового камня или слоновой кости, в которых замешивались ценные благовонные мази. Македа достала одну чашу из обожженной глины, которую брала довольно часто, поднесла к лицу и вдохнула чудесный аромат, букет которого был замешен на мирре, ладане и гвоздике. Такой же запах обычно использовался жрицами для воскурения фимиама при жертвенном всесожжении. И как только она ощутила знакомый аромат, перед ней сразу возник образ Агирта.

И сердце ее, как и год назад, горестно сжалось, как только она вспомнила его мужественное лицо, черные и блестящие глаза, полные любви и нежности. Долгими душными ночами она часто лежала без сна на своем роскошном и одиноком ложе и грустно размышляла о своей промелькнувшей короткой любви. Она винила себя в случившемся. Перебирала в памяти произошедшие события и, как и раньше, искала ответ на мучающий вопрос: что она могла сделать, чтобы предотвратить трагическую смерть Агирта?

Такой же вопрос она задала и провидцу, когда пришла к нему в келью, но получила твердый и решительный ответ: «Ничего! Что предначертано судьбой – то сбудется! И ты не в силах помешать этому». Провидец говорил ей о смирении, он обещал ей, что время излечит ее сердечную рану, что скоро она узнает новую любовь, но сердце царицы продолжало тосковать о несбыточном прошлом.

Она задумалась. Потом вспомнила о придворном философе Алкионее и громко хлопнула в ладони. И не успел еще звук хлопка стихнуть под сводами высокого потолка, как он уже входил в библиотеку.

Философ был одет в белую длинную тунику, подпоясанную кожаным переплетенным поясом. Это был приятный темноволосый юноша с ясными и умными глазами, которые загорались мечтательным огнем всякий раз, когда ему на ум приходила очередная поэтическая рифма или когда он взглядывал на красавицу царицу. Как и многие придворные, окружавшие Савскую царицу, Алкионей был в нее тайно влюблен. Он часто краснел или бледнел, когда разговаривал с ней. Голос его становился дрожащим и взволнованным, когда их беседы касались тем, близко относящихся к любви или дружбе. Македа догадывалась о его любви, но оставалась холодна к его восторженным взглядам и вздохам, ограничивая свое времяпровождение с Алкионеем только учеными беседами.

– Чем ты занимался, Алкионей? – живо спросила она его, желая отвлечься от охвативших ее грустных воспоминаний.

– Я посвящал время астрономии. И, кажется, открыл неизвестную людям планету. Но пока я не хочу об этом рассказывать! – голос философа был преисполнен важности, а взгляд горд и доволен. Македа догадалась, что он желает беречь свое открытие, подобно заботливому зверю, берегущему собственного детеныша от чужих глаз.

– Ты считаешь меня недостойной узнать о сделанном тобою открытии? – удивилась царица. Нахмурив брови, она вопросительно посмотрела на дерзкого философа.

– Нет. Ты меня неточно поняла. Я пока еще не все узнал об этой планете, поэтому считаю, что говорить о ней преждевременно.

– Ты правильно рассудил, – улыбнулась Македа. – Но все же… ты должен помнить, что если ты будешь долго держать втайне от людей свое открытие, не доверяя никому и дрожа над ним, как над новорожденным ребенком, то кому из людей тогда оно понадобится? Пройдет время, и другой человек совершит открытие заново, не догадываясь, что планета уже открыта тобой.

Философ задумался. Он присел напротив царицы за стол и напыщенно произнес:

– Ты умна, царица. И, как всегда, попала в самую сердцевину вещей. Ты верно и точно поняла мои намерения. Не стану скрывать – я действительно отношусь к своей маленькой блуждающей голубой планете, как к собственному ребенку, которого надо защищать от посторонних и любопытных глаз, – философ, словно оправдываясь, пожал плечами.

– А она – блуждающая? – глаза царицы загорелись нескрываемым любопытством. Она подалась вперед и приготовилась слушать.

Алкионей заметил ее интерес и начал объяснять:

– Да. Существует семь «блуждающих светил» – семь планет. Две из них приносят в мир добро, две – зло, а три являются средними, обладая обоими качествами. Эти светила-боги являются творцами нашего мироздания. Они уравновешивают наш мир. До сих пор людям были известны расположения трех из них. Где находится четвертая на небе – до сих пор было неизвестно. И вот теперь я открыл ее! Четвертую планету – одну из тех, что несет зло в наш мир, – Алкионей замолчал. Он воодушевленно смотрел на царицу.

– То, что ты рассказал – поистине удивительно! Как много еще мы не знаем об окружающем нас мире. Человек стремится постичь его, но не получит ли он от всесильных богов наказание за свою тягу к познаниям? – задумчиво спросила она.

– Ты задала очень интересный и сложный вопрос, – усмехнулся философ. – Я даже не знаю, что тебе ответить на него! Но все же попытаюсь. Может быть, когда наши далекие потомки и впрямь возомнят себя подобным всесильным богам и станут безжалостно вести себя с всякими тварями и окружающей их природой, попирая законы жизни, установленные богами, вот тогда, я уверен, – людей действительно постигнет ужасное возмездие. За их безмерную гордыню, самомнение и самонадеянность! – лицо Алкионея стало задумчивым, взгляд рассеянным. Он замолчал, как будто вглядывался в будущее.