И верили они, и знали жрицы и воины, что эти трое повинуются древнему и извечному, как сама жизнь, танцу любви. И делают они это для того, чтобы услышать наконец, что же гулко и торжественно скажет сегодня людям Горбатая гора.

А когда стихли вдалеке раскатистые колокольные звоны Агирт, Дорил и Македа так и остались лежать, распластавшись на белых покрывалах, сброшенных с царственного тела царицы. Прекрасные и нагие, обессилев после неукротимого танца любви, они погрузились в новое, усталое и сладкое забытье.

Теперь пришел черед и остальным жрицам присоединиться к ритуалу и продолжить начатый повелительницей танец.

Первой на круг вышла жрица, олицетворяющая Огонь, – Эйлея. И было на ней семь покрывал из красной ткани. Первое покрывало, подобное веселому пламени, было расшито рубинами и кораллами, остальные покрывала – были более светлых тонов. Смуглые гибкие руки девы были унизаны множеством звенящих и тонких золотых браслетов. Три оставшиеся стоять жрицы и трое мужчин ударили в свои барабаны, и жрица Огня начала танцевать.

Как и ее царица, Эйлея кружилась и вскидывала смуглые руки к небу – сначала в медленном сдержанном темпе, а потом все быстрее, в такт движениям сбрасывая с себя одно за другим легкие покрывала. К ней присоединился обнаженный темнокожий воин.

И вот уже на фоне горящих высоких костров и этот мужчина, и эта женщина переплелись в древнем любовном поединке страсти.

Второй вышла жрица, олицетворяющая Землю, – Ламея. И на ней трепетали семь покрывал из золотистой ткани. Золотые браслеты и ожерелье, звеня, украшали ее тело. И вновь задрожала земля в такт барабанной дроби, но музыка была уже иной. Плавных, величавых движений требовала она от жрицы. И вскоре еще один воин отдал свое тело древнему обычаю. Страстно и горячо взял он Ламею, отдавая взамен – горячий нектар своей любви.

Последними на круг вышли жрицы, олицетворяющие Воду – Тефия и Воздух – Ифиноя. Покрывала Тефии и Ифинои были созданы в унисон друг другу: серебристо-синяя ткань разных оттенков, словно небесный свет, окутывала прекрасные тела юных женщин.

Шею Тефии охватывало изящное серебряное ожерелье с сиреневыми аметистами. Жемчужные браслеты оттеняли смуглые руки и ноги жрицы.

Вначале тихо ударил в барабаны один из оставшихся воинов. Второй мягко добавил свой звук. И поплыла, закачалась жрица Воды. Плавно и спокойно извивалось сильное гибкое тело, скользило по кругу. Мягкими движениями взяла она барабан у одного из воинов. Он сбросил с себя набедренную повязку и приблизился к танцующей жрице. Все более завлекая своего избранника, она, казалось, не спешила скидывать с себя покрывала, как это делали другие жрицы. И тогда воин сам стал снимать с нее ее одеяния. Вскоре и они, сраженные страстным порывом, задвигались в упоительном обжигающем ритме. А многоцветным ложем им служили покрывала Македы и Эйлеи.

В это время Ифиноя, олицетворяющая Воздух и одетая в серебристо-голубые семь покрывал, уже тоже танцевала свой неповторимый танец любви с последним из воинов. И они вскоре слились в известном только им двоим, могучем и страстном крещендо под оглушительный треск полыхающих костров.

Крики страсти, мучительные и сладострастные человеческие стоны, то громкие и нежные, затихающие и возобновляющиеся вновь, сопровождались отдаленными криками ночных птиц и треском горящих поленьев и разносились далеко в окрестностях Горбатой горы.

Все время, пока продолжался упоительный танец Семи покровов, внизу под горой корчился в муках ревности и отчаяния среди цветущих розовых тамарисков Кархедон. Он пришел в такую неописуемую ярость, когда увидел, как на фоне огромных пылающих костров танцует и извивается рядом с двумя могучими воинами обнаженная и прекрасная царица Македа, что готов был разорвать свои внутренности собственным кинжалом. Он стонал и рычал, катался по земле и с силой сжимал голову, уговаривая себя не смотреть вверх на любовные движения, явственно видимые и, казалось ему, не имеющие конца… Но оторвать свой отчаянный и злобный взгляд от совокупляющихся было не в его силах! Тогда Кархедон в дикой ярости закричал, призывая их остановиться. Но разве можно остановить водопад человеческой страсти и любви, устремившийся вниз с головокружительной высоты?.. И этот крик Кархедона, похожий на звериный вой, также услышали на горе. Но разобрать, кто кричит – зверь или человек, – было невозможно…

Спустя продолжительное время стихли барабаны и бубны. Танец гармонии и любви был окончен. Древний языческий обряд посвящения уходящему за горизонт Солнцу также был завершен. Но еще не скоро стихла на вершине Горбатой горы великолепная музыка человеческой любви и страсти, дающая начало новой жизни, еще долго она продолжалась в ритме трепещущих от страсти, переплетенных тел.

Когда же поднялись они с земли – мужчины и женщины, утомленные и счастливые своей любовью, – лица их полыхали ярким заревом и светились от счастья. Ибо обрели они в себе самих и гармонию человеческой жизни и единение с солнечным богом и стихиями земли и небес.

Когда же встал с земли главный жрец – то на него было страшно смотреть. Лицо его, и без того свирепое и отталкивающее, почернело от злобы и невыносимого отчаяния. Мучительная ревность и жажда мщения терзали и рвали его душу.

Он вскочил в седло и безжалостно ударил пятками по бокам своей несчастной лошади. Осыпая проклятиями и угрозами Македу и воинов, Кархедон поскакал в сторону спящего города.

Тем временем Македа вместе со жрицами и сопровождающими их воинами уже спустилась с горы. Жрицы и воины остановились в ожидании, когда выйдут из каменных церквей остальные тринадцать жриц. А Македа в сопровождении Агирта снова вошла в каменный лабиринт. И скоро оказалась внутри кельи Великого провидца.

– Скажи, Гарпократ, ты слышал, как сегодня звучали колокола церквей? О чем они рассказали тебе? – тихо и взволнованно спросила Македа у провидца, присаживаясь на подушечку у его ног.

Агирт, как всегда, остался за дверью. Обнажив меч, он чутко вслушивался в темноту пещерного коридора.

Когда Македа вошла в келью старца, тот сидел возле горящего очага и наблюдал за игрой танцующих языков огня. Казалось, он обдумывает что-то очень важное или разгадывает какую-то только ему ведомую тайну. Македа всегда ощущала уважение и благоговейный страх перед могуществом Великого провидца. Однако, когда она пристально всмотрелась в знакомое с детства лицо, сердце ее внезапно сжалось от недобрых предчувствий. Худое лицо провидца, изрезанное глубокими морщинами, выглядело особенно изможденным и серым сегодня, а всегда живые ясные глаза казались тусклыми и погасшими. «Что с ним? Отчего он печален? Неужели смерть подошла к нему так близко?» – осенила ее внезапная догадка. Но она тут же отогнала эту мысль, с которой в ее внутренний мир входили разлад и холод.

– Я слышал, дитя мое. Они поведали мне о твоем будущем. Смотри, как огненные искры разбегаются прочь от породившего его огня. Так и ты, южная царица, горишь в темноте времен, как эта маленькая искорка. Но если ты оторвешься от источника пламени, как она, то ты тотчас погаснешь… Помни об этом, дитя мое! Помни об огне, который породил тебя, – о великой южной стране, о родных местах, когда будешь далеко от того, что знакомо тебе с детства… Хочешь, я расскажу тебе о твоем будущем? – тихо спросил он и погладил Македу по волосам. Рука старца дрожала и показалась Македе почти невесомой.

– Расскажи! Объясни, зачем ты велел мне снова прийти? Мои верные воины всегда приносили от тебя известия… Здоров ли ты? Не угрожает ли тебе болезнь? – встревоженно спросила она.

– Увы, это старость, дитя мое. Всему когда-нибудь приходит конец. Я чувствую, что смерть уже близко. Поэтому просил тебя прийти ко мне. Я никогда раньше не рассказывал тебе, от чего погибла наша солнечная жрица Анхиноя. Она была твоей матерью. Ты часто спрашивала меня о ней. Но я ничего не мог тебе рассказать, потому что дал слово на Собрании старейшин молчать. Но скоро придет мой черед, смерть придет за мной! И я хочу очистить свою совесть и рассказать о случившемся. Твоя мать поплатилась за свое любопытство и тягу к знаниям. Бедная моя Анхиноя… Это я виноват, что оставил на столе ключи от Книги и не предупредил ее об опасности, – старик горестно вздохнул. Воспоминания о прекрасной солнечной жрице до сих пор тревожили его сердце.