— Иммунитет? За то, что ты всадила несколько пуль в Торреса? Ой, да брось ты! Никто даже не думал начинать какое-то рассле…

— Нет, дело не в этом.

— Еще за одно убийство, ты хочешь сказать?

— Не знаю, что ты имеешь в виду под словами «еще одно», — проговорила она, по-прежнему не желая, чтобы ей инкриминировали давнишнюю кровавую кашу. — Нет, это не убийство. Это интеллектуальное преступление, проделки «белых воротничков». Ну вроде того.

Его брови удивленно поползли вверх.

— Ну, так мы заключаем сделку?

Несколько секунд Хайден молчал, лишь пристально смотрел на Кейт, ожидая, что она расскажет больше. Но в конце концов понял, что этого не случится, и сдался.

— Извини, Кейт, — произнес он. — Ничего не выйдет.

Кейт через час следовало оказаться на том берегу, чтобы встретиться с Джулией, Биллом и Декстером. И ей нужно было добраться туда прежде остальных. Прежде мужа.

Она оглянулась на город, на улицы, расходившиеся во все стороны от музея, на бесконечные крыши. Смиряясь с мыслью, что в конце концов ей все равно придется все рассказать Хайдену, всю правду. Или по крайней мере большую ее часть.

Кейт приходит в голову, что Хайден сам сидит в вэне, припаркованном за углом, и слушает их разговор. Или, возможно, торчит на той стороне улицы и наблюдает. Когда они расстались два с половиной часа назад, он очень туманно пояснил, чем займется в оставшуюся часть дня. Хайден большой специалист по таким вот неопределенным формулировкам.

— Твоя последняя идея, — говорит Кейт, снова обращаясь к Джулии, — твоя, так сказать, последняя молитва, последняя Ave Maria, заключалась в том, чтобы нажать на меня. Но это ничего тебе не дало. Потому что мы тут же оборвали все связи с вами. И у вас больше не было доступа к своему подозреваемому. Ваше расследование оказалось в явном тупике. Игра закончилась. А тут еще весь город, казалось, обратился против вас, подверг вас остракизму.

— Я как раз собиралась спросить тебя, — говорит Джулия. — Кому и что ты сказала?

— Эмбер Мандельбаум, эта еврейская супермамочка, сплетница, умеющая жалить не хуже овода. Я сказала ей, что Джулия — моя лучшая подруга! — попыталась запрыгнуть в постель к моему мужу. Сука такая! И понятное дело, все дружеские отношения у нас закончились.

— Естественно.

— И вы уехали, — продолжает Кейт. — Да у вас и не было много друзей, если на то пошло, — в конце концов, вы слишком мало пробыли в Люксембурге, чтобы наладить там нормальную жизнь. И для тебя, Билл, это, вероятно, стало даже облегчением — отвалить подальше от твоей тогдашней любовницы. Надо полагать, Джейн уже стала требовательной. Надоедливой.

Джулия вскипает.

— По-моему, если оставаться точным, ее нельзя называть любовницей, поскольку на самом деле ты не был женат.

Билл продолжает молчать.

— Как бы то ни было, вы вернулись в Вашингтон с пустыми руками. И с сожалением — даже со стыдом — вынуждены были признать, что ошибались: Декстер Мур вовсе не тот вор. Интерпол закрыл дело. Вы возвратились к своей прежней рутине. Но после того как затратили столько времени на столь дорогостоящее и впечатляюще безуспешное расследование, ваши звезды сияли уже не так ярко. Не правда ли, Джулия?

Джулия не отвечает.

— Поэтому вовсе не удивительно, что вы вышли в отставку. Особенно после того, как стало известно, что, выдавая себя за семейную пару, вы и в самом деле стали супругами.

Билл чуть смещается на стуле. Декстер снова — в который уже раз — растерян, и это отлично видно по его лицу. Джулия кивает ему, признавая, что все сказанное верно. Он удивленно качает головой.

— Такое частенько случается, не правда ли? — продолжает Кейт. — Со мной, правда, никогда не было, заметьте. Но я много раз видела подобное. У других оперативников.

Кейт замолкает, раздумывая, насколько сильно на них еще можно давить, есть ли тут какой-то верхний предел. Она отлично знает, что самое опасное, самое разрушительное — это восхищение собственным умом и догадливостью. За такие штучки людей, случалось, убивали.

Но кажется, уже ничего не может с этим поделать.

— Ну, Джулия, когда ты ввела Билла в игру?

— Это имеет какое-то значение?

— Для меня — да, имеет.

— Я все ему рассказала после того, как вышла в отставку, — отвечает Джулия. — Когда мы ушли из Бюро.

Мысли Кейт невольно устремляются назад, в последние полтора года во Франции, потом дальше, обратно в Люксембург, к предпоследней зиме, к тому вечеру в ресторане, когда они с Декстером давали представление специально для транслирующего их диалоги фэбээровского передатчика, и к предыдущей ночи, когда он раскололся и все ей выложил начистоту — почти все.

— Сколько времени вы встречались?

— Несколько месяцев.

Кейт бросает взгляд на Билла, который по-прежнему молчит, предоставляя Джулии возможность самой поведать всю историю, даже его собственную.

— Зачем ты ему это рассказала?

— Я люблю его, — заявляет Джулия. — Мы с ним строим совместную жизнь. — Она демонстрирует кольцо на безымянном пальце. — Мы помолвлены.

— Это прекрасно, — криво улыбается Кейт. — Примите поздравления. Но когда вы, ребята, впервые оказались в койке?

— Тебе-то что за дело? — спрашивает Билл. Теперь он весь в напряжении. Кейт подозревает, что он уже понял, куда именно ведут ее вопросы. И почему.

— Да просто любопытно. Я пытаюсь собрать все воедино.

Билл уставился на нее — взгляд тяжелый, желваки подрагивают, перекатываются. Кейт знает: ему уже очевидна ее осведомленность.

— Ближе к концу, — отвечает Джулия. — Перед самым отъездом из Люксембурга.

Память возвращает Кейт к той скамье в парке в Кирхберге, когда она столкнулась с Биллом и Джулией.

— Стало быть, на Рождество вы вместе не были? В Альпах?

Джулия тихонько хихикает.

— И на Новый год не напились и не переспали?

Кейт не заметила, когда именно рука Билла скользнула под стол, но она скользнула именно туда.

— Нет.

Тут воспоминания Кейт со скрежетом тормозят и останавливаются на том моменте, когда Джулия произнесла «двадцать пять миллионов евро», а Билл выглядел озадаченным и даже открыл было рот, собираясь что-то сказать, поправить Джулию, мол, на самом деле там пятьдесят миллионов. Но он смолчал, оставив промашку Джулии без комментариев, а потом проверил в своей штаб-квартире в округе Колумбия и получил подтверждение: сумма, украденная у полковника, составляет пятьдесят миллионов, вдвое больше, чем та, которую Джулия выплюнула в лицо Кейт, — странное, удивительное несоответствие, слишком заметное и смелое, чтобы оказаться случайной оговоркой или провалом в памяти. И он убедился, что этому должно быть какое-то логическое объяснение, обдумал и проанализировал возможные причины и в итоге выяснил, в чем дело, вероятно, увидел все детали этого заговора с высоты птичьего полета и отложил дело в сторону, чтобы потом изучить, не спеша, на досуге; он же понимал, какие огромные деньги стоят на кону, вот и решил использовать свои сильные стороны — красивую внешность, обаяние и умение хранить тайны, самые жуткие, и хранить их вечно, несмотря ни на какие слабости и соблазны, — а также использовать ее беззащитность, одиночество и отчаянное стремление заиметь семью перед лицом абсолютной и беспощадной бесперспективности выйти замуж.

— Может, — продолжает вслух размышлять Кейт, — это произошло в Амстердаме? — Она наклоняется вперед, чуть смещаясь на стуле. Затем откидывается назад, но принимает уже другое положение, снимает левую руку с бедра и кладет ее обратно на стол — и все эти телодвижения и перемещения призваны прикрыть тот факт, что ее правая рука осталась под столом и сейчас лезет в сумочку.

Билл тоже смещается на стуле, меняет положение, не так резко, как Кейт, но достигает — она это знает точно — того же результата.

Джулия оборачивается к своему новому возлюбленному. Да нет, не такому уж и новому: это произошло в прошлом январе, полтора года назад. Длительный период пребывания с человеком, которого не любишь. Или, может, Билл теперь и впрямь любит Джулию? Привык, так сказать, прижился.