— Стало быть, мне нужно потыкаться вокруг да около, попробовать то да се, чтобы найти слабое место в этой системе. Имеется ли нечто такое в самой ее архитектуре? Этакий защитный вал, стена. Или в протоколах обновления компьютерной программы? Или же слабое место — в размещении аппаратуры в офисе, в системе доступа к базе данных, в ошибках, допущенных в спешке перед обеденным перерывом? Или это результат социальной инженерии, то есть чьих-то манипуляций, зашедших слишком далеко? Насколько высок уровень подготовки сотрудников, насколько хорошо они осведомлены о проблемах безопасности? Существуют ли у них достаточно надежные системы выбора, смены и защиты паролей?

Кейт бросила взгляд на детей, которые, забыв обо всем на свете, ели, уткнувшись в тарелки с густым супом, словно сбежавшие из тюряги узники, в промежутках между хлюпающими и чавкающими глотками поглощая жареную картошку и куски багета. Джейк сделал паузу, чтобы попить воды, задохнулся, некоторое время хватал ртом воздух, затем снова занялся своим супом.

Лица детей покраснели, губы обветрили. Полногрудая официантка была в полосатой блузке с низким вырезом, а метрдотель являл собой веселую и жизнерадостную округлость. Люди вокруг выглядели так, словно их нарочно внедрили в эту картину, выписанную по давно разработанному стандарту со всеми этими древними санями и деревянными лыжными палками, висящими на стенах, уложенными в высокий, в рост человека, штабель винными бутылками и бушующим пламенем в сложенном из дикого камня камине. Толстые подпорки под столешницами, здоровенные кастрюли с фондю, огромные блюда жареной картошки…

Декстер отодвинул в сторону остатки tartiflette[79] — еще одно блюдо в бледных тонах — и, сделав приличный глоток пива из огромной кружки, продолжил свои разглагольствования.

— Самый лучший хакер это не просто специалист, блестяще разбирающийся в технических аспектах компьютерных систем, в их дизайне и конструкции, во всех этих портах, кодах и уязвимых местах программного обеспечения. Нет. Всем этим владеет обычный хороший программист. А чтобы стать отличным хакером, нужны дьявольская изобретательность и способность находить окольные пути, это, так сказать, социальная инженерия, то бишь умение выявить и использовать слабости любой системы, любой организации, человеческие недостатки и пороки.

Кайл смотрел на него восхищенно.

— И как только я определил способ, с помощью которого хакер может взломать данную систему, мне уже нужно думать, как он собирается из нее выйти, чтобы его не засекли и не поймали.

Джулия и Билл обменялись быстрым взглядом, который Кейт едва успела заметить.

— Существует много возможностей попасться, когда что-то откуда-то извлекаешь. Спросите любого грабителя банков, отбывающего тридцатилетний срок в федеральном пенитенциарном учреждении. Забраться внутрь и зацапать денежки — это самая легкая часть задачи. А вот самая трудная — всегда самая трудная — выбраться оттуда. Особенно выбраться так, чтобы тебя не засекли.

Кейт глубоко вдохнула и постучала — тихонько! — в дверь: мягкий, вежливый тук-тук, вроде как пришел официант из обслуги отеля или тактичная супруга.

Такого типа операции занимают обычно менее полминуты — быстро все проделать и немедленно вон, полностью полагаясь на фактор внезапности. Громкий стук в дверь может свести этот фактор на нет.

Она считала секунды — шесть, семь, — одновременно подавляя желание постучать еще раз (еще один способ аннулировать фактор внезапности), — восемь, девять, — потом ручка повернулась, и дверь чуть приоткрылась, совсем немного, и Кейт всем весом навалилась на нее, плечом вперед, отшвырнув Торреса.

Он пошатнулся, отступил в гостиную номера люкс, пытаясь сохранить остатки равновесия и не упасть на задницу, при этом с ужасом осознавая, что совершил страшную ошибку. И из всех ошибок, которые он совершил за свои полные приключений, насыщенные событиями, триумфами и поражениями пятьдесят семь лет жизни, эта самая страшная, и из всех людей — сотен, тысяч, — которых он разозлил и довел до белого каления, именно эта chica[80] сейчас его убьет, прямо сейчас. К его огромному удивлению. Да, ему совсем не следовало нанимать фотографа, чтобы сделать те снимки через окно ее гостиной в Вашингтоне. И ни при каких условиях не печатать их на глянцевой бумаге — мать и ее маленький сын сидят на диване и читают книжку. И не выкладывать на стол в баре отеля. Не угрожать ей, пусть не прямо, намеком, не угрожать безопасности ее семьи.

Он открыл было рот, чтобы вымолить себе жизнь, но шансов у него не было.

И в тот момент, когда Торрес еще падал на пол — два почти неслышных выстрела в грудь плюс еще один в голову, — несомненно, уже мертвый, Кейт услыхала крик младенца, подняла взгляд и увидела молодую женщину, выходящую из спальни.

Сегодня, 12 часов 49 минут.

— Кейт! Привет!

Каролина улыбалась и махала рукой, приближаясь к ней по узкому парижскому тротуару. Еще одна женщина-экспатриант, голландка, одна из школьных мамочек. Еще одна владелица огромного набора одинаковых чемоданов, купленных в радиусе мили от места, где они сейчас остановились, от рю де Верней, в сотне метров от строгого Пон-Руаяль, ведущего через Сену к Лувру и Тюильри.

Каролина начинает что-то говорить — мощный поток энтузиазма и восклицаний. Она вообще легко возбуждается, заводится, очень амбициозная и общительная, чрезмерно дружелюбная, патологическая любительница со всеми знакомиться и повсюду совать свой нос, постоянно раздающая приглашения всем членам огромного сообщества экспатов, обитающих на Левом берегу. Голландки, как успела убедиться Кейт, вообще очень общительны.

Кейт, не в силах уследить за скороговоркой Каролины, смотрит ей в рот, едва понимая ее монолог — что-то насчет нового кафе за углом, на рю дю Бак, о походе всем коллективом школьных мамочек на первый в этом школьном году пикник и про новую американку, только что приехавшую из Нью-Йорка, — Кейт с ней уже успела познакомиться?

Кейт улыбается и кивает этой женщине, с которой уже год как знакома и видится почти каждый день, иногда по два, по три раза за день, у огромной зеленой школьной двери, на мощенной булыжником улице, в кафе рядом и в ресторане в квартале отсюда, в табачном и газетном киосках, на детских игровых площадках и в парках, в Музее д’Орсэ, на теннисном корте или за кофе, во время шопинга, покупая вещи для детей или красное вино, обувь и сумки, занавески и свечи, за разговорами о бебиситтерах и экономках, об удобствах на трансатлантических рейсах и о наборах из десяти одинаковых чемоданов.

Женщина, которую Кейт, возможно, больше не увидит, и этот их разговор — последний. Такова жизнь экспата: никогда не знаешь, когда некто, кого привык видеть ежедневно, вдруг исчезнет навсегда, в мгновение ока превратившись в фантом. И очень скоро ты уже не в состоянии припомнить ее имя и фамилию, цвет глаз и в каком классе учились ее дети. Ты пока даже не можешь себе представить, что завтра с ней уже не увидишься. И не в силах вообразить, что и сама можешь просто исчезнуть в один прекрасный день. Но в реальности ты именно такая, такая же, как все они, экспаты.

— Завтра увидимся? — спрашивает Каролина. Она-то полагает, будто это просто риторический вопрос.

— Да, — отвечает Кейт. Бездумное выражение согласия, но при этом она отлично понимает, что в реальности целиком и полностью согласна с чем-то совсем иным, подтверждает собственную приверженность некоему плану, который весь последний час обдумывает, напрягая мозги.

Кейт знает, что теперь ей уже не понадобятся ни битком набитые сумки, приготовленные в сто сорок пятый раз к уикэнду, ни полностью заправленная «ауди». Ее семья никуда не едет. Ни нынче вечером, ни завтра.