«Моя дорогая Лиззи…

…ты не представляешь, через что мне пришлось пройти…

…боюсь, что тебя слишком увлекли истории Рии…

Твой Том».

Джеффри так крепко сжал пальцами листок, что нечаянно смял его. Он пытался придумать убедительное объяснение… Почему у Рии хранилось письмо, адресованное Лиззи Пул. Но одна строчка все объясняла: «Тебя слишком увлекли истории Рии…»

Неужели эта женщина каким-то образом узнала все детали жизни Рии Торнборо и досконально запомнила их, так что смогла выдать себя за Рию? Сама эта мысль казалась слишком уж фантастической. Но если все же поверить в это… Тогда кто же такая эта Лиззи Пул? И что она еще скрывала?

Джеффри едва сдержал порыв сжечь письмо в камине. Если бы все было так просто… Если бы, уничтожив письмо, он мог стереть содержавшуюся в нем правду. Джеффри знал, что сделал бы это не задумываясь. Сделал бы для нее все. И в том состояло его падение. Он был пойман в ловушку этой женщиной как последний глупец.

Да, он был пленен ее чарами в самый первый момент их встречи. Она манила его своей красотой, теплом, своей дерзкой независимостью. Он мог сколько угодно сравнивать ее с другими женщинами, но всякий раз, когда она была рядом с ним, когда он обнимал ее…

Джеффри поднялся и начал расхаживать по комнате, задавая себе вопросы, на которые не было ответов.

Что она здесь делает? Что именно ей нужно? Очевидным мотивом могли быть деньги, ведь она заняла место Рии. Она даже могла бы претендовать на вдовью часть наследства. И все же накануне она отказалась от его предложения о браке, который бы, несомненно, ее озолотил. Хотя, конечно, их «брак» был бы фарсом, поскольку она только выдавала себя за Рию.

А может, она хотела навлечь позор на семью? Но если это было ее мотивом – то что же она могла иметь против них? Если бы она сбежала с ним в Европу, то разразился бы ужасный скандал, куда хуже того, что обрушился на них после бегства Рии с Эдвардом. Но она отказалась от этого. Имелись ли у нее другие причины оставаться в Англии?

И кто такой этот Том? Ее любовник? Ее муж? Сколько мужчин у нее было?

О Боже, кому он, Джеффри, открыл свое сердце и душу?

И тут ему вспомнились слова Хайтауэра, от чего кровь застыла в жилах. «Она была белокурым ангелом с удивительными фиалково-голубыми глазами, которые видно за милю… А когда дама не против…»

Джеффри с негодованием швырнул письмо на стол. В мире не может быть двух женщин, так удивительно похожих на Рию. Значит ли это, что она была любовницей Хайтауэра? Мысль была так отвратительна, что он испытывал сильнейшие физические страдания, от которых кружилась голова и темнело в глазах.

Сейчас ему хотелось ринуться в ее комнату, выбить дверь и потребовать объяснений. Но он пытался держать себя в руках. Ведь все равно он увидит ее за завтраком. А до этого еще достаточно времени для недолгой прогулки. Свежий воздух пойдет ему сейчас на пользу и вернет самообладание. Ревность и ярость сводили его с ума, и ему требовалось успокоиться.

А уж потом он поговорит с Рией. Или с Лиззи?

Когда она спустилась в столовую к завтраку, Джеффри встретил ее ледяной вежливостью. Ее худшие опасения подтвердились, пыл прошедшей ночи остыл так быстро, что она даже насторожилась: не было ли иной причины такого его настроения? Она ответила ему подчеркнуто вежливо, втайне надеясь, что все дело в присутствии слуг. Лиззи не смела смотреть ему прямо в глаза, боясь увидеть в них подтверждение своих опасений. Конечно, он уже пожалел о своем предложении. Краем глаза она заметила слабый румянец на его щеках, едва заметный на линии бакенбард. Очевидно, он был чем-то взволнован.

Они сидели за столом в одиночестве.

– Странно, что бабушка не спустилась к завтраку, – сказала Лиззи, стараясь скрыть дрожь в голосе. Присутствие леди Торнборо сейчас было бы весьма кстати.

– Она просила передать, что утро проведет в своих комнатах.

Голос Джеффри, равно как и его жесты, был чрезвычайно сдержанным.

– Боже мой! – воскликнула Лиззи. – Надеюсь, она не больна.

На самом деле Лиззи не думала, что леди Торнборо вообще в состоянии заболеть, но сейчас она так нервничала, что сказала первое, что пришло в голову:

– Полагаю, виной всему раннее похолодание. Джеймс как-то обмолвился, что ваша бабушка частенько болеет во время первых заморозков.

Барон отложил вилку и впервые за утро посмотрел ей прямо в лицо.

– Но вы должны об этом помнить, ведь у вас исключительная память, – добавил он с усмешкой.

Лиззи в растерянности посмотрела ему в глаза. Она ожидала увидеть в них нежность, сожаление, быть может, чувство вины, но сейчас его глаза застилала пелена гнева. У нее пересохло в горле, и ей, чтобы ответить, пришлось откашляться.

– Да, конечно, ранние заморозки всегда так влияли на бабушку. А я совсем об этом забыла…

Глядя на нее пристально, барон прищурился, и смятение Лиззи еще больше возросло. Ее, казалось бы, безобидные слова вызвали новую волну негодования.

Дворецкий поставил перед Лиззи другую тарелку и наполнил ее чашку чаем. Она сделала глоток, в тысячный раз жалея, что Рия по утрам предпочитала чай, а не кофе. Сейчас ей бы не помешало взбодриться, чтобы взять себя в руки.

Завтрак превратился в мучение; притворная вежливость перед слугами, приносившими и уносившими тарелки, не могла скрыть от нее холодной ярости Джеффри.

Когда они наконец покончили с едой, он спросил:

– Не соизволите ли прогуляться со мной по парку?

– Конечно, – ответила Лиззи с деланой беззаботностью. – Я буду рада составить вам компанию.

Сердце ее болезненно сжалось; она понимала, какой нелегкий разговор ее ожидал. О, она так много хотела ему сказать, но по-прежнему не могла. И ее ужасно тяготила ложь, с которой ей предстояло жить.

Утренний туман был таким густым, что пастбища, живые изгороди и деревья были полностью укрыты непроглядной белой пеленой. Когда они с Джеффри вышли на ведущую в парк дорожку, Лиззи показалось, что они находятся в непроницаемом белом коконе – совершенно скрытые от посторонних глаз.

Джеффри молчал. Он шел рядом с ней, и его губы были плотно сжаты. Вот так-то его чувства и намерения выглядели теперь – как она и предполагала. Но даже понимая, что так будет лучше для всех, Лиззи с трудом могла выдержать его душераздирающее безразличие. Втайне она все же надеялась, что Джеффри, несмотря на невозможность их брака, будет продолжать настаивать. Выходит, что на самом деле он ее не любил. Возможно, вчерашняя искра была лишь безумным мигом несдержанности, и теперь он отчаянно в этом раскаивался.

Они продолжали идти молча еще какое-то время. Лиззи показалось, что Джеффри не намерен начинать разговор первым, поэтому она рискнула заговорить:

– Я думаю, нам следует обсудить то, что произошло. Вы сердитесь, и у вас есть на это полное право. Вероятно, вам кажется, что своим вчерашним поступком я предала Эдварда.

Джеффри язвительно усмехнулся:

– Вы предали многих, не только Эдварда.

Он вдруг повернулся и схватил ее за руки. Его лицо находилось всего в нескольких дюймах от ее лица, как и несколькими часами ранее, но теперь в его выражении не было ни капли нежности, только гнев и отвращение. Джеффри позволил всем эмоциям, кипевшим за завтраком, выплеснуться наружу.

– Что вам здесь нужно? – спросил он.

Лиззи вздрогнула и пробормотала:

– О чем вы говорите?..

Ее ответ, казалось, привел его в еще большую ярость.

– Хотя бы сейчас будьте честны. Что вам тут нужно? Вы охотитесь за деньгами?

– Нет! – вырвалось у нее. Как он мог такое подумать?! Какую ужасную картину он нарисовал в своем воображении?

Джеффри сжал ее руки еще сильнее.

– Вы хотите погубить меня, хотите навлечь позор на мое имя, устроить скандал, который уничтожит моих близких?

Лиззи в недоумении покачала головой.