— Не знаю.

Джереми наморщил лоб:

— Капитан военной полиции… Он был на похоронах, но ушел, в дом уже не вернулся. Капитан Стерлинг, что ли. Ему-то и надо написать.

— Так мы и сделаем, — решила Анна. — Нина, так его зовут Стерлинг?

— Я точно не знаю, говорить со мной приходили несколько офицеров. — Ее пальцы нащупали браслет со скарабеями. — До родов осталось совсем немного, и я не хочу думать обо всем этом. Фрэнк с ними свяжется, я попросила его разобраться со всеми моими делами…

— Но как же, Нина… — начала было Анна, но Джереми остановил ее.

— Это не горит, — вкрадчиво заверил он, а потом поднял книгу и осторожно положил ее Нине на колени. — Можешь оставить себе, Нина. А мы пока не станем писать в Брайтон, если тебя это расстроит.

_____

Закутавшись в шаль, Нина закрыла утренний номер «Таймс», в котором сообщалось, что мятежники взяли штурмом Зимний дворец и Керенский бежал. Наконец-то Россия выйдет из войны.

Сидеть на скамейке в беседке было холодно. Сад уже оделся в золото и багрянец, а через несколько недель будет стоять голый, мертвый. Фэй переслала из Брайтона три письма, и Нина без интереса глядела на лежащие на столе конверты. Первое письмо было из банка, второе от Лидии Барнс, а третье — без обратного адреса и надписанное незнакомым почерком. Его-то она и вскрыла первым. Вместо письма внутри оказалась скверно напечатанная на серой бумаге листовка. Некоторые абзацы были подчеркнуты синими чернилами.

«Гомосексуализм — это тайное оружие Германии, которое разрушает британскую нацию изнутри. Людей, слабых в нравственном отношении, немецкие агенты обрабатывают, превращая в педерастов и лесбиянок — извращенных «женщин», часто обнаруживающих симптомы помешательства и неврастении, каковы, например, потерявшие всякий стыд дамочки, именующие себя суфражистками. Своим порочным, гнусным поведением эти немецкие прихвостни и дегенераты подрывают моральный дух нации. Признаки морального разложения очевидны для тех, кто умудрен жизнью (но не пресыщен ею), другие же часто спрашивают в страхе: «Как нам распознать тех, кто скрывает свою порочность под личиной достойного образа жизни?» Ответ прост: не бойтесь посмотреть трезвым взглядом на всяких пацифистов, фабианцев, социалистов, суфражисток, интернационалистов и евреев — среди них, в их зловонных клоаках, обязательно найдутся извращенцы и вырожденцы. В низших сословиях тоже процветают эти пороки, ибо там полно людей, больных венерическими болезнями, слабоумных и нравственно распущенных. Именно по этой причине педерасты из высших слоев общества часто любят наведываться в переулки и подворотни городских трущоб, где их ждет богатый ассортимент извращенных удовольствий…»

Ахнув, Нина вскочила на ноги, неуклюже обошла стол и побежала по лужайке к куче листьев, которую садовник сгреб в углу. Какая мерзость, подлость! И каким мерзким и подлым должен быть человек, который послал ей это! На ходу она стала рвать листовку в клочья, а перед глазами у нее стояло лицо капитана. Подбежав к куче, она бросила клочки бумаги на землю и яростно втоптала их каблуком в сырые листья.

Тяжело дыша, она развернулась назад к дому, и в этот миг ее пронзил первый приступ боли.

— Тужьтесь! Если не хотите убить ребенка, надо тужиться!

Нина постаралась натужиться, а потом все потонуло в ее бесконечном крике.

— Что это?

— Люминал. Сейчас она уснет.

В ухо Нине зашептал чей-то голос:

— Бог спас вашего сына. И вас. Господь помиловал вас обоих.

_____

— Смотри, я подержу его для тебя. — На фоне окна вырисовался темный силуэт. — Доктор Харрисон говорит, что никогда не видел у новорожденного столько волос. Точно такого же цвета, как у его отца и у меня. А глаза голубые-голубые — прямо как у моей мамы!

Доктор сполоснул руки.

— У вас очень много разрывов, но без щипцов нам бы не удалось спасти ребенка. Никаких признаков инфекции нет. — Он взял полотенце. — Вы застали нас врасплох. Придется мне оставить указания, чтобы за вами хорошенько приглядывали.

Скоро в комнату вернулась Анна.

— Нина, доктор оставил тебе немного морфия. Очень больно?

— Нет. — Нина не отваживалась пошевелиться из страха, что закричит, но она заслужила эту боль, ведь она чуть не убила малыша. — Как он?

— Всю ночь не давал нам спать. Я почти глаз не сомкнула. Бетти сейчас кормит его. Она говорит, некоторые дети не переносят коровьего молока, но у твоего с ним никаких проблем. — Нина слышала, как они говорили, что она не может кормить ребенка грудью из-за люминала и морфия. Она уже дважды подвела своего сына.

Когда Нина проснулась, в комнате было темно, но несмотря на темноту она ясно различала молодого человека, сидящего в кресле возле окна. Он ничего не сказал, и она не узнала его. Он сидел там долгое время. В конце концов Нина снова заснула.

— Что за мужчина был в комнате этой ночью?

Маленькая горничная по имени Джейн взяла со стола стакан.

— Мужчина, мадам? Здесь?

— Да, он долго сидел в этом кресле.

— Тут никого не было, — с испуганным видом проговорила девушка.

— Джейн говорит, тебе приснилось, что в комнате был мужчина. Без сомнения, это от морфия. — Анна раздернула портьеры. — Я сейчас принесу тебе малыша на минутку.

Он был такой красивый. Любовь к нему целиком поглотила Нину.

— Жалко, что лицо портит эта сыпь, но медсестра говорит, что это вполне нормально, многие дети выглядят еще хуже. Я положу его к тебе на кровать…

— Нет! — Нина яростно замотала головой. — Не надо! — Она его уронит. Уронит малыша на пол и размозжит ему головку.

И снова кто-то сидел в кресле, на этот раз женщина. Она смотрела в окно. Потом обернулась.

— Ты проснулась? Я не знала.

Сначала Нина подумала, что это мама, но потом узнала Мэгги. Та подошла и села на край постели.

— Дорогая, какой сюрприз! Такая жалость, что меня здесь не было.

— Я была в саду.

— Но теперь ты в безопасности, Нина, и твой очаровательный сынишка тоже.

Значит, Мэгги не знает, что Нина может уронить его.

Мэгги взяла ее за руку и слабо улыбнулась:

— Анна говорит, у малыша еще нет имени.

У него было имя, просто Нина не в состоянии была подумать о нем.

— Я устала.

— Тогда поспи, мы еще успеем наговориться.

Нина притворилась, что уснула, но, когда Мэгги вышла, открыла глаза. Мужчина снова сидел в кресле, и Нина увидела, что он голый и мокрый, а с его волос капает вода. Теперь Нина поняла, кто это.

— Кирилл…

Он окинул ее внимательным взглядом.

— Ты назовешь его в память обо мне? Ведь ты единственная, кто еще помнит меня.

— Да.

— Ему нужно еще одно имя — для безопасности. Как звали его отца?

— Ричард.

— Ты лжешь. — В его голосе звучала печаль.

— Гарри.

Он кивнул.

— Кирилл Гарри. Запомни, он должен носить два этих имени.

Мэгги вернулась вместе с Джереми.

— Нина, дорогая…

— Я вспомнила его имена.

— Имена? A-а, понятно, — ласково улыбнулся Джереми.

Джереми повернулся к Мэгги:

— Я позову Анну, хорошо? Уверен, ей бы очень…

Нина схватила его за руку:

— Его будут звать Кирилл и Гарри. — Словно два волшебных камешка бултыхнулись в воду.

— Кирилл? Это русское имя? В Англии оно будет звучать очень необычно, а вот имя Гарри мне всегда нравилось; собственно, так звали моего…

— Оба имени! Он должен носить оба имени!

— Конечно-конечно. — Мэгги наклонилась и пригладила ей волосы. — Отличные имена, Нина. Имя Кирилл мне очень нравится, серьезно.

Снова кто-то сидел в кресле.

— Кирилл?

— Прошу прощения, мадам? — Голос был испуганный.