Алиса Эванс родила двойню. В следующий вторник на пути в библиотеку Нина встретилась с миссис Лэнг, которая по секрету сообщила ей, что, несмотря на материнство, Алиса по-прежнему убита горем. Казалось бы, вести себя так, когда тебе выпало счастье родить двух здоровых девочек, — вопиющая неблагодарность. На все вопросы Алиса ничего не отвечала, смотрела невидящим взглядом в стену и едва замечала дочерей, так что свекровь, потеряв терпение, сама дала внучкам имена в надежде на то, что тогда бедные крошки станут для своей матери реальнее. Та, что появилась на свет первой, была названа Пейшенс, а вторая — Хоуп. Различали их с помощью ленточек на запястье: Пейшенс повязали розовую, а Хоуп — голубую.

— В сложившихся обстоятельствах это самые подходящие имена.[5] — Миссис Лэнг вздохнула. — А вашему мужу, я слышала, опостылела служба в Лондоне и он хлопочет о переводе? Он будет очень огорчен, если ему откажут. Я буду поминать его в молитвах.

Нина под зонтиком наклонила голову. В последний раз она молилась в ночь маминой смерти.

— Миссис Трулав, как я рада снова видеть вас! У нас так не хватает рабочих рук.

Миссис Хантер отперла тяжелые двери, говоря о том, как на потолке разрослись разводы от сырости, так что они уже запаслись на всякий случай ведрами. Нина прошла за ней через вестибюль, но в дверях заведующая вдруг резко остановилась.

— О боже!..

В библиотеке шел дождь.

— Книги! — завизжала она. — Книги!

Они бросились вытаскивать с центральных полок намокшие книги; прижимая к груди тома энциклопедии «Британника» и «Домоводства» миссис Битон[6], они складывали их стопками в сухих углах. Через несколько минут появилась Лидия Барнс, и миссис Хантер закричала, чтобы она вызвала по телефону подмогу.

Пока рабочие, стоя на стремянках, приколачивали к потолку доски, Миссис Хантер повесила на дверь объявление, что сегодня библиотека будет закрыта весь день. Затем достала из ящика комода несколько косынок. Нине бросилось в глаза собственное отражение в окне — она была похожа на одну из деревенских девок, которые приходили помогать укладывать сено в тюки.

Несмотря на разруху, миссис Хантер, похоже, была сама не своя от радости — самое худшее уже произошло.

Нина невольно подняла глаза на потолок, покрытый досками, и миссис Хантер проследила за ее взглядом.

— Бригадир заверил меня, что как временная мера это поможет. Небо, похоже, проясняется, и если несколько дней простоит сухая погода, у нас будет время поменять шифер. Я добьюсь, чтобы все было сделано как следует. Сию же минуту иду в ратушу, чтобы лично заняться этим делом. Мисс Барнс, как помощник заведующей, пойдет со мной. По всей вероятности, мы освободимся только к вечеру, и я буду очень признательна, если вы возьмете мои запасные ключи и закроете библиотеку после того, как рабочие закончат. Кроме того, им потребуется подсказать, куда передвинуть некоторые стеллажи. Нужно успеть сделать все сегодня, чтобы завтра мы могли снова открыться, я не могу допустить, чтобы мы потеряли больше одного дня… В шкафу в офисе есть нераспечатанная пачка чая, — добавила она, — а в верхнем правом ящике моего стола лежит банка овсяного печенья.

На внутренней стороне двери офиса висело маленькое зеркало, Нина поправила прическу и вытерла грязь на щеке. Интересно, что бы подумал Гарри О’Коннор, если бы увидел ее в эту минуту? Она тут же одернула себя — что за девчоночьи глупости!

Из-за двери послышался взрыв хохота.

— Эй, Билли, поаккуратней с этими книжками, приятель!

Волна негодования захлестнула Нину, и она вспомнила, какая злость кипела в ней тогда утром, когда она поднялась в спальню после ухода молодого солдата. Но гнев мгновенно испарился, как только она увидела спящего Ричарда, с выпростанными из-под одеяла раскинутыми руками, с детской улыбкой на губах. Она поняла, что он ничего не знал. Он не знал, что она вернулась домой, иначе сразу же спустился бы к ней — в трусости его не упрекнешь. Да, он не знал, и она никогда не расскажет ему. «И все же, — шептал ей тихий голосок, — у тебя есть полное право злиться. Он сказал тебе, что ты можешь завести любовника и родить ребенка, но это невозможно, и ты сама знаешь об этом. Какой порядочный мужчина свяжется с замужней женщиной?»

— Мэм!.. — Зеркало вместе с дверью поползло в сторону, и Нина едва успела отступить назад, прежде чем в комнату вошел бригадир. — Прошу прощения, мэм, мы собираемся передвинуть несколько стеллажей и подумали, что лучше сначала спросить у вас…

— Разумеется, — спокойно сказала Нина. — Сейчас я приду.

Когда бригадир постучался снова, шел уже седьмой час. Со стеллажами, сдвинутыми к стенам, с мебельными чехлами на полу библиотека производила жалкое впечатление. Рабочие уложили свои инструменты, и Нина, заперев двери, вышла следом за ними на улицу.

Она свернула к морю. Дул легкий ветерок, и она поплотнее запахнула пальто. Луна скрывалась за облаками, только тускло светили в темноте покрашенные синей краской фонари.

Впереди заорали какие-то солдаты, и эхо их возгласов прокатилось над спокойной водой. И вдруг за эхом послышался еще какой-то звук — тихий гул. Солдаты тоже различили его, остановились и одновременно с Ниной подняли головы к небу. Звук приблизился, превратившись в отчетливое жужжанье. Вдруг откуда ни возьмись сверкнул луч прожектора и стал шарить по небу. За ним другой… третий — пока все небо и море не покрылось танцующими огнями. Это было великолепное зрелище, так что восхищенная Нина даже забыла, с какой целью затеян весь этот фейерверк. И ее как громом поразило, когда из-за тучи показалась сигарообразная тень; солдаты изумленно ахнули, настолько грандиозное это было зрелище — громадный силуэт, парящий так высоко в небе, и быстрые вспышки света, пробегающие по нему и по тучам за ним.

Цеппелин находился еще на порядочном расстоянии от побережья, направляясь на запад, когда вдруг ослепительный огонь прочертил тьму и разорвался рядом с ним.

— Зажигательный снаряд! — крикнул кто-то. — Наши палят по нему!

Моментально собралась небольшая толпа.

— Бей немчуру! — выкрикнул мальчонка, сидящий на плечах у отца.

В толпе засмеялись, а потом все разом задержали дыхание — к летательному аппарату устремился, оставляя огненно-дымный след, еще один зажигательный снаряд.

Когда раздался взрыв, махина как будто содрогнулась.

— Ура-а!..

Солдаты пустились в пляс, будто воины-дикари, празднующие победу, но тут из глубины толпы полетели гневные окрики: «Гаси свет!» Нина быстро оглянулась, но в окнах за ними не горел свет. Толпа хлынула к дороге, и через просвет в толчее Нина разглядела, как впереди стаскивают с седла велосипедиста. Послышался звук треснувшего стекла — велосипедный фонарь бросили на землю.

В эту минуту внимание толпы отвлеклось — цеппелин изменил курс. Он замер на месте, как будто в нерешительности, потом медленно повернулся; теперь его нос смотрел уже не вдоль берега, а прямо на них. Два-три зажигательных снаряда бешено ринулись навстречу врагу.

— Спасайтесь!

Нина едва устояла на ногах — люди толкались, разбегаясь кто куда, вскоре осталась только она да те солдаты.

— Бежим! — закричал ей один из них. — Бежим!

Он с одним из своих товарищей перепрыгнули на другую сторону невысокой ограды, смотрящей на пляж, но третий солдат продолжал сидеть на ней.

— Все равно нас убьют! — кричал он. — Лучше уж я умру в Брайтоне, чем в проклятой Франции!

Его товарищи прокричали что-то и убежали, перепрыгнув через брошенный велосипед.

Солдат, сидящий на ограде, засмеялся, и Нина тоже засмеялась, когда тучи разошлись и в свете луны она увидела старика в длинном темном халате, босого, размашисто шагающего по тротуару, — воистину мир сошел с ума.