Нина подняла голову и увидела, что это маленькая горничная.

— Где Дарья Федоровна?

— Кто?

— Скажи ей, чтобы пришла ко мне после того, как закончит с мамой.

— Ну, как мы себя чувствуем сегодня, миссис Трулав?

Доктор надел очки, чтобы спрятать глаза. Мэгги стояла за ним, но, похоже, не замечала ничего странного; это видела одна лишь Нина.

— Спасибо, очень хорошо. — Нина произнесла слова четко, как ее учила мисс Бренчли.

— Говорят, вас мучают кошмары?

Этот вопрос был ловушкой. Интересно, умеет ли доктор читать ее мысли?

— Кошмары…

— О каком-то незнакомце в комнате. И о том, что ваша мать будто бы здесь.

— Моя мать умерла.

— И вам она снится?

— Да, — солгала Нина.

— Нет ничего необычного в том, что после тяжелых родов женщинам снятся тревожные сны, иногда даже и наяву у них слегка путаются мысли. Но обычно достаточно им осознать свое материнство и ответственность за дитя, и они берут себя в руки. Думаю, больше нет необходимости в люминале и морфии. Миссис Трулав, вы же хорошо себя чувствуете?

— Очень хорошо, спасибо.

— Рад это слышать.

На этот раз человек в кресле был в длинном плаще, и в первое мгновение Нина подумала, что это женщина. Но когда он заговорил, голос был мужским.

— Ты и вправду думаешь, что имена могут уберечь от меня?

У него была всклокоченная борода, и он напомнил Нине отца, но у нее не было никаких сомнений в том, что на самом деле это Бог. В его глазах танцевали языки пламени, а когда он говорил, пламя вырывалось у него изо рта.

— Ты должна была умереть, как твоя мать, но ты нечестивая и уползла, как змея.

Нина силилась закричать, но голос изменил ей.

— Ты смердишь грехом. Все, к чему ты прикасаешься, умирает. Скоро и твой ребенок тоже умрет.

А потом Бог в кресле превратился в женщину — в маму, и Нина знала, что виновна в ее смерти. Позади мамы стояли молодой скрипичный мастер, и Ричард, и Гарри, и еще какой-то мужчина, которого она никогда не видела, но знала, что это муж Алисы Эванс. Там были и другие: дядя Леша, Лоренс, девушка-крестьянка, которой отец изуродовал лицо. Все они смотрели на Нину — без укора, но с грустью, потому что они были чисты и жалели ребенка, которому предстоит столько выстрадать из-за нее.

_____

— Он просто прелесть, Нина! Пять дней от роду — а такой красавец! — мелким бесом рассыпалась плутовка. — Я устроила его в детской и никак на него не налюбуюсь. Хочешь подержать его?

Это была хитрость, рассчитанная на то, что она скажет «нет». Нина разжала губы и прошептала:

— Да.

Плутовка обнажила острые зубы:

— Сейчас принесу его.

Вернувшись, она сказала:

— Смотри, вот твоя мамочка! — И протянула тряпичную куклу. Нина знала, что внутри она набита всякой гнилью и перьями. — Посмотри на свою маму, Кирилл!

Нина раскрыла объятия и задохнулась от ужаса: они перехитрили ее — это он, ее малыш! И они чуть было не заставили ее взять его на руки. Ее любовь к сыну была сильнее всего на свете, и она волной захлестнула Нину.

— Нет! Нет! Нет! Нет!

— Неужели она сделала это со своими руками острой шпилькой?

— Да. Мы и подумать не могли, что она способна на такое…

— И она неприлично ругалась во весь голос?

— Язык не повернется повторить. Я еще не слыхала от женщины таких слов. Потом она внезапно успокоилась и сказала, что порезала себе руки, чтобы из нее вышло все зло. И еще она сказала…

— Продолжайте, мисс Трулав.

— Она сказала: «Если ребенок приблизится ко мне, он умрет».

— Мне очень жаль, мисс Трулав, но вы же понимаете, что при таком положении другого выхода нет. Уверен, вы согласитесь со мной. Все это очень печально, но хорошо, что у мальчика есть вы, его тетя, и он не окажется брошенным на произвол судьбы. К тому же он еще так мал, что не будет скучать по матери.

Они что-то надели на нее и так туго стянули рукава за спиной, что у Нины кровь застучала в висках.

— Неужели без этого нельзя обойтись? — все причитал чей-то голос. — Неужели без этого никак?

— Я вам что говорила, негодница? Сквернословов кормят мылом. — Демон в обличье медсестры развязал ей рукава, и Нина взвыла от боли, белым пламенем хлынувшей по рукам. Мочевой пузырь не выдержал, и кожу обожгла горячая влага.

— Лежите уж в этом, голубушка, все равно сейчас завернем вас в мокрые простыни.

Руки были словно чужими. Медсестры распластали ее голое тело, как тряпичную куклу, и стали перекатывать с боку на бок, пока она не оказалась запеленута в тугой кокон влажных простыней.

— Ну вот… — К макушке приложили и небрежно привязали кусок льда, обжигающего хуже огня. — Мы еще заглянем. Приятных снов!

Послышался смех, потом свет погас, и в замке с лязганьем повернулся ключ.

Нина лежала в мертвой тишине и темноте. Все тело горело от нестерпимого зуда, но нельзя было сделать ни малейшего движения, и, как она ни старалась взять себя в руки, ее опять обуял панический ужас, что она не сможет дышать и умрет от удушья. Страх медленно превратился в жар, и лед на голове начал таять, стекая прохладными ручейками по лицу, а туго запеленутому телу становилось все теснее и теснее в мокрых простынях.

А потом опять произошло чудо. Ощущение тесноты и удушья прошло, злоба и все дурное отхлынули, и наступил блаженный покой.

Позже кто-то пришел, размотал простыни и пригладил ей волосы, пробормотав: «Умница, умница». И она погрузилась в глубокий, безмятежный сон.

— Почему ты не взглянешь в небо, милочка? Сегодня перистые облака — такие красивые!

Но Нине нужно было смотреть под ноги, чтобы, не споткнуться.

— Некоторые солдаты на фронте видели в облаках ангелов. Так они узнали, что мы победим.

— А война кончилась?

— Нет.

— Я тоже однажды видела ангела.

— Неужели.

— Я поверила ему, хотя, может быть, напрасно.

— Скоро ты начнешь работать в огороде. Всем ведь нам нужно добывать себе пропитание.

— Нина.

— Да.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я устала.

— Говорят, ты весь день работала в саду. Даже без передышки.

— Да.

— Тебе понравилось?

— Да.

Он улыбнулся.

— Надо бы и мне попробовать. — Он заглянул ей в глаза. — Значит, ты больше не считаешь себя виновной в чьей-либо смерти? Или в том, что началась война?

— Нет. — Нина почувствовала жалость к нему, ведь он устал не меньше ее. — Мы все виноваты.

— Вот-вот. Всеобщая вина. С этого и начнем?

— Начнем что?

— Говорить.

— Просто говорить?

— Просто говорить.

— Ого, Нина! — Нина увидела перед собой коричневые башмачки. Она подняла глаза и встретилась взглядом с Мэгги. — Да ты превратилась в заправского садовника!

Нина посмотрела на свои руки — грязные, заскорузлые, сильные. Они были ее рабочим инструментом.

— Что тут у тебя растет?

Повернувшись, Нина повела ее по узким проходам между грядками со стручковой фасолью.

— Да тут настоящий лес! — нервно рассмеялась Мэгги, и Нина замедлила шаг: в этом лабиринте легко заблудиться, если не знаешь дороги.

— Фрэнк передает привет. И Чарльз в письме просил кланяться. И миссис Лэнг, и Фэй Проктор. Ты знаешь, сколько ты уже пробыла здесь?

— Восемь месяцев. — Об этом сказал ей вчера доктор Астор.

В руке у Мэгги была сумка.

— Может, вернемся на лужайку и посидим в тени? — предложила она.

Нина заколебалась — она еще не закончила прополку.

— Пожалуйста, Нина, мне жарко.

Когда они вышли на лужайку, Нина сказала:

— Мэгги, ты меня навещаешь, а вот Анна, кажется, ни разу у меня не была. Может, она приезжала вначале, и я просто не помню?