— Я здесь! — Солдат на ограде неистово махал руками. — Эй вы, сволочи, вот он я!

Луна скрылась, и снова наступила тьма.

— Вы что, хотите, чтобы вас убили? — прокричал ей кто-то прямо в ухо и схватил за рукав.

Несколько секунд Нина сопротивлялась, но потом оглушительно взвыли сирены, и она побежала с незнакомцем через улицу. На углу он остановился, и она тяжело привалилась к нему, почувствовав гипсовую повязку на его руке под шинелью.

— Вы живете далеко отсюда? — прокричал он.

— Нет… — Она задыхалась.

— За минуту добежим?

Она быстро огляделась, соображая, где они находятся.

— Добежим.

— Тогда побежали!

Он почти волок ее за собой, пока они бежали по улице к ее дому.

— Тут!

Они ввалились в холл, и Нина, держа его за руку, стала ощупью пробираться вдоль стены к столовой.

— Под стол.

Она рухнула на колени, и он неуклюже последовал за ней. Снаружи грянул оглушительный взрыв, из-за портьер блеснула вспышка, и вся комната озарилась ярким светом. Он тяжело дышал, и Нина непроизвольно протянула руки, нашла его лицо и, повернув его к себе, провела кончиками пальцев по его губам… Он неистово прижал ее пальцы к своим губам, но потом оттолкнул ее руку. Чиркнул спичкой, запахло серой, и из темноты проступила копна рыжих волос и голубые глаза, жадно глядящие на нее.

— Вы уверены? — прокричал он сквозь вой сирен. — Миссис Трулав… Нина… Завтра я уезжаю из Брайтона!..

Нина опять медленно протянула к нему руки.

В такой теплый денек приморский бульвар был запружен ранеными солдатами — пациентами брайтонских госпиталей. Одни сидели на скамейках, сжимая костыли, другие разъезжали в инвалидных колясках, и под серыми и темно-синими одеялами у них недоставало одной или обеих ног. Нина видела, как маленький мальчик показал пальцем на одного такого инвалида, а гулявшая с ним женщина покачала головой и, взяв малыша за руку, поспешно потащила его дальше.

— Чаю, мадам? — Маленькая официантка предупредительно подобрала со скатерти цветочный лепесток и скатала его между пальцев.

— Да. И бутербродов.

Вокруг одного австралийского солдата собралась кучка товарищей, и Нина невольно загляделась на них, хотя и знала, что Гарри среди них нет. Она не видела его с той ночи, когда над городом появился цеппелин. «Мне нужно возвращаться в казарму, а то меня хватятся, — прошептал он, гладя ее лицо. — А завтра рано утром я уезжаю в Лондон».

Врачи беспокоились, что его сломанная рука плохо заживает, и направили его в Лондон, в больницу Гая. Это было десять дней назад. Нина полезла в сумочку и вытащила письмо, пришедшее с утренней почтой. Это было второе письмо от него, и она уже читала его раз пять.

«Мне уже начинает казаться, что я знаю Лондон, — во всяком случае, путь от казармы до больницы я выучил наизусть. На рентген стоят очереди, неотложных больных пропускают вперед, но вчера я все-таки сделал снимок своей несчастной руки, и меня вызовут снова, когда хирург его посмотрит. Я продолжаю пребывать в подвешенном состоянии. У меня есть время познакомиться с Лондоном, и я тут подумал, что, может быть, у тебя возникнет желание приехать и пообедать со мной? Если ты не можешь, то ничего страшного — я все понимаю…»

На другой стороне улицы один австралиец вез перед собой инвалидную коляску. Левая штанина инвалида была аккуратно сложена у колена, и он указывал вперед палочкой для размешивания коктейлей, будто полководец, командующий войскам наступление. Что, если рука у Гарри не срослась? Что, если он потерял ее?

Официантка с грохотом поставила поднос на стол.

— Простите, мадам. — Она виновато улыбнулась. — Какое-то время назад тут несколько дам говорили о цеппелине. А вы его видели?

— Да…

Нина все еще слышала, как в его голосе удивление перебороло желание: «Я не знал… Мне остановиться? Вы хотите, чтобы я остановился?» Она закрыла ему рот ладошкой и втолкнула его как можно глубже, выкрикивая русские слова…

— Что-нибудь еще?

— Почтовой бумаги и конверт.

Она встретится с Гарри в Лондоне.

В окне поезда проплыли поля, горстка крытых соломой домишек, шпиль церковной колокольни. За своим отражением Нина различала отражения двух других пассажиров купе первого класса — супружеской четы средних лет. С начала поездки они едва перекинулись парой слов и теперь были погружены в чтение. Книга, которую взяла с собой Нина — английское издание «Преступления и наказания», которое подарил ей Лоренс до войны, — лежала нераскрытая у нее на коленях. Она все рассматривала свое отражение в окне. «Я знаю, — сказал Ричард тем утром в саду тети Лены, — что ты благоразумна и я могу доверять тебе».

Помнится, так мама называла Ольгу Ивановну — «само неблагоразумие». Нина, сидя на полу, складывала мозаику, а Ольга Ивановна, закурив сигарету, говорила маме:

— Знаешь, Ирина, у меня ведь есть голова на плечах, и я хоть и доставляю себе удовольствие, но делаю это так, чтобы не подвергать опасности свой брак.

Слова об опасности привлекли внимание Нины, она вообразила царевну, которую похитил дракон. Мама заметила, как она навострила уши, и отослала ее из комнаты.

Но когда Нина пришла на кухню, кухарка как раз говорила о здоровяке садовнике, который всюду сопровождал в экипаже Ольгу Ивановну, пока ее муж, богатый коммерсант, находился в разъездах. «Она говорит, что нынче опасно ездить с одним только кучером — слишком много развелось революционеров. Да уж, скажу я вам, революционеры, наверно, частенько окружают ее дом, потому как, когда хозяина нет, садовник больше садовничает в доме, чем в саду!»

Женщины покатились со смеху, а Нина так испугалась, что не могла заснуть ночью, — а вдруг революционеры окружат и их дом? Пришла мама и спросила, что стряслось, а когда Нина рассказала ей, мама погладила ей лоб и сказала, что кухарка пошутила. Но Нина не унималась — почему тогда садовник сидит в доме, а не работает в саду? Ну, это потому, сказала мама, что он наверняка еще и плотник и у него много работы в доме.

— Прошу прощения, вы не будете против, если я открою окно? — Мужчина напротив Нины опустил книгу, собираясь встать.

— Я сама открою.

— Спасибо. — Он внимательно разглядывал ее поверх очков. — Надеюсь, вы не сочтете меня ужасным невежей, но правильно ли я предположил — вы из России?

Жена посмотрела на него, приподняв брови.

— Да, я русская.

Он надул щеки, даже не пытаясь скрыть восторг.

— Не сочтите за назойливость, но мне было бы очень интересно узнать, что вы думаете о великих переменах, происходящих в вашей стране.

— Артур! — нахмурилась его жена, глядя на него с нежностью. — Перестань! Далеко не все интересуются политикой так же, как ты.

— Это не только вопрос политики, дорогая. Это — мировая история. Как писал «Манчестер Гардиан», на наших глазах, возможно, рождается демократия в одном из крупнейших государств мира. Это непременно сказалось бы на всех остальных странах. Но, хотя такая возможность не исключена, я все же думаю, что старый строй в конечном счете восторжествует…

— Нет! — неожиданно для себя замотала головой Нина. — Я думаю, что Россия изменится навсегда.

Это будет означать конец старой жизни для всех, кого она знала: для отца, его друзей и соседей — но настоящий парламент и более прогрессивные идеи будут благом для России.

— Что ж, — кивнул собеседник, — я рад слышать это от вас. Демократия, по моему убеждению, священное завоевание. Величайший дар из всех, какие Британия дала человечеству.

— Ну, я бы не назвала нашу собственную страну демократической, — вмешалась его жена. — Ведь половина ее граждан все еще не имеет права голоса.

— Совершенно справедливо. — Муж похлопал ее по руке и улыбнулся Нине. — Будем надеяться, мадам, что ваша необычайная, удивительная страна подаст нам пример всеобщего избирательного права!