Нина вытащила верхний футляр и, сдернув ленточку, открыла его. В тусклом свете матово засиял жемчуг, тот самый, который мама надевала в Мариинский театр. Нина быстро проверила два других футляра. Все было на месте — бриллиантовые серьги и ожерелье, изумрудные ожерелье и брошь.

Она поднялась на ноги, дрожа всем телом — уже не от страха, от облегчения. Как бы Ричард ни убеждал ее, что ему нет дела до приданого, а Дарья была права, Нина не желала быть нищенкой. К тому же для нее была бы невыносима мысль, что отцу все-таки удалось лишить ее всего. Она сунула все три футляра в саквояж и положила свое короткое письмо к отцу на письменный стол.

Дарья ждала снаружи, у двери в кухню. Вдвоем они молча спустились по ступеням и зашагали через лужайку к дороге. Когда их ботинки зашуршали по гравию, где-то неподалеку собака подняла бестолковый лай. Когда-то Нина ни за что не поверила бы, что сможет оставить родной дом и даже ни разу не оглянуться назад. Но она так и не оглянулась. «Не оглядывайся назад, — советовала Дарья накануне. — Смотри в будущее, а не в прошлое». Пути назад не было, ее будущим был Ричард.

Когда они добрались до развилки, Дарья громко вздохнула от облегчения при виде брички Елены. Нина же ни минуты не сомневалась, что Ричард будет ждать ее там, как не сомневалась и в том, что они сдержат обещания, данные друг другу в тетином саду. Ей, в отличие от мамы, никогда не придется лгать своему мужу. К обеду они будут женаты, а вечером поезд увезет их прочь из России.

Ричард выпрыгнул, со счастливым смехом сгреб Нину в охапку, поднял в воздух.

— Я весь извелся — боялся, что твой отец вернется раньше срока.

Дарья передала саквояж горничной Елены и поверглась лицом к Ричарду.

— Это Дарья Федоровна, — представила ее Нина.

Он протянул руку:

— Познакомиться с вами — честь для меня.

Дарья покосилась на Нину и взяла его руку.

— Он говорит, что для него честь познакомиться с тобой, — перевела Нина.

— Честь?.. — фыркнула экономка, однако вид у нее был польщенный.

— Ну и как он тебе? — поинтересовалась Нина, при этом к горлу у нее вдруг подступил комок.

Экономка окинула Ричарда оценивающим взглядом.

— Жалко, что он не русский, но могло быть и хуже, — заявила она, а потом притянула Нину к себе, крепко сжала в объятиях, поцеловала в лоб. — Ну, езжай, Ниночка. Больше нам уже не свидеться на этом свете, но куда бы ни занесла тебя судьба, помни, что я каждый день буду молить святую Параскеву за тебя, за Катю и за твою дорогую маму…

Брайтон, 1913

Спустя месяц после своего бракосочетания Нина и Ричард приехали в Брайтон и сняли номер в отеле «Роял Альбион».

— Что ты сказала? — спрашивал Ричард, подняв Нину высоко в воздух.

Он подкинул ее, и комната скакнула — ощущение довольно приятное.

— Шум моря. Он напоминает мужчину. Мужское дыхание.

Этой ночью Нина долго лежала без сна, слушая море.

— Я ни за что тебя не спущу, пока не скажешь, почему согласилась выйти за меня.

— Потому что я хотела уехать из России. — Нина сказала правду.

— Ладно. А еще почему?

— Потому что ты танцевал лучше, чем другие англичане.

— Ах вот оно что!

Сегодня вечером они танцевали вдвоем на пирсе, шаркая по песку и гравию. За ними увязалась стайка мальчишек, хлопающих в ладоши и распевающих «Ты лишил меня покоя» и «Дай руку, озорник». В конце пирса Ричард кинул им горсть мелочи, и под разноцветными огнями медяки блеснули золотом.

Нина думала, что Брайтон похож на Ниццу, но английский курорт ничем не напоминал своего французского конкурента. В Ницце светская жизнь Кати и ее круга состояла из званых обедом и ужинов вперемежку с визитами в поселок художников в Антибе, а чаще всего — в казино в Монте-Карло. В Брайтоне же было полно публичных увеселений, и, несмотря на то что сезон официально закончился, на приморском бульваре все еще устраивались ослиные скачки, и чуть ли не на каждом углу можно было увидеть итальянца-шарманщика с наряженной в зеленую куртку обезьянкой. На обоих пирсах исполняли свои номера «пьеро» в белых клоунских балахонах, с выбеленными лицами, а на нижнем променаде играли на банджо загримированные под негров уличные певцы в полосатых куртках — «менестрели».

На том и другом пирсе было по театру; театры были повсюду в городе, и их регулярно посещали люди любого звания и положения. «Здесь будто каждый день праздник, — писала Нина сестре в открытке с изображением Королевского павильона — дворца Георга Четвертого. — Мама бы возненавидела Брайтон, но, веришь ли, сдается мне, что я его полюблю». Она не стала больше распространяться на эту тему, так как знала, что Кате опостылела Ницца, вернее — опостылела жизнь с мужем в Ницце. На пути в Англию они с Ричардом остановились на неделю у Кати, и Нина была потрясена, увидев, как изменилась сестра. Иван ничуть не изменился и по-прежнему держался стиля молодого галантного офицера, а вот Катя, с крашенными хной и завитыми по французской моде волосами, выглядела намного старше своего двадцати одного года.

В Ницце Иван снял большой, но обветшалый дом на холме, с видом на город. Внутри было мрачно и угрюмо, зато дикий, запущенный сад (они могли позволить себе нанять садовника лишь на один день в неделю) был необыкновенным и напомнил Нине написанный на стене веранды фантастический сад ее детства.

По приезде Нину с Ричардом напоили чаем в мрачной гостиной, а потом Катя поспешно вывела их в сад. Когда они подошли к прудам, Нина захлопала в ладоши от восторга, а Катя нахмурилась.

— Не доверяю я этим нянькам, в головах у них ветер гуляет, и я каждый день переживаю, как бы мои крошки не утонули. — Она поводила по водной глади палкой. — Летом от воды разит гнилью, и комаров целые тучи, того и гляди подхватишь малярию. — Заметив, как переглянулись Нина с Ричардом, она криво усмехнулась: — Вы уже ни дать ни взять пожилая супружеская пара… Я знаю, что слишком обо всем переживаю. Но поверьте, для этого есть основания.

От прудов шла под гору узкая дорожка, и, когда они дошли по ней до просвета в кипарисах, перед ними открылся вид на город и море.

— Море! — вскричала Нина.

Хоть она и видела море на картинах и фотографиях, но кто бы мог подумать, что оно такое огромное!

— Где-то там — Африка… — тихо сказал Ричард.

В прибрежных водах рассеялись корабли, большие и маленькие, с белыми и коричневыми парусами, а на самом горизонте едва различалась крохотная точка — океанский лайнер.

Нина влюбилась в море.

— Из верхних окон дома такой же вид, — сказала Катя. — Правда, я уже почти не обращаю на него внимания. Но когда я впервые увидела море, помню, я чувствовала то же самое.

После ужина Ричард с Иваном удалились в кабинет, а Катя помогла Нине развесить в гардеробе кое-что из купленных в Париже вещей.

— Бесподобно… — пробормотала Катя, ощупывая строгий костюм кораллового цвета. — Такой элегантный покрой, на тебе будет смотреться великолепно.

— То же самое сказал и Ричард. Узкое платье, мол, идет высоким женщинам.

Катя вздохнула.

— Я сглупила, выйдя за Ивана. Так же как сглупила мама, выйдя за отца. А у тебя, Нина, оказалось больше здравого смысла. В Ричарде видна доброта, которая, на мой взгляд, нечасто встречается у мужчины.

Ричард и вправду был добрым, точно близкий друг. У Нины запылали щеки при воспоминании об их втором утре в парижском отеле, когда он поскребся в ее дверь и, войдя, застал ее всю в слезах.

— Господи, Нина… — Он взял ее руку в свои ладони. — В чем дело?

Нина была в полной растерянности. Она ничего не привезла с собой, даже и не думала об этом, и пришлось разорвать нижнюю юбку.

— Нина…

Она покачала головой, не в силах вымолвить ни слова от душивших ее рыданий. Никогда еще ей не было так стыдно. Ричард обнял ее за плечи, и она вдруг почувствовала, что он чуть напрягся. Она поняла, что он увидел их — пятна крови на простыне.