Попросили приготовиться к посадке, между рядами кресел просеменила стюардесса. Она кивала, улыбалась и вполголоса напоминала деловым людям выключить компьютеры. Мэддокс убрал свой ноутбук под сиденье и посмотрел в окно, за которым проплывал коричневый ландшафт Нью-Мексико. Самолет приближался к Альбукерке с востока, внизу виднелись склоны гор Сандия, на них темные полоски леса резко сменялись участками, покрытыми снегом. Самолет пролетел над горой и, оказавшись над городом, приступил к снижению. Мэддокс мог разглядеть все: и реку, и шоссе, и большую междуштатную магистраль, и маленькие домики, сгрудившиеся у подножия гор. Столько никому не нужных людишек, прозябающих в своих хибарах… Картина подействовала на Джимсона угнетающе. Он почувствовал себя так, будто снова оказался в тюрьме.

Нет, это, пожалуй, чересчур. С тюрьмой ничто не может сравниться, даже отдаленно.

Мэддокс вспомнил о насущной проблеме, и его внезапно охватило раздражение. Бродбент. Должно быть, там, в Лабиринте, он дожидался подходящего момента. Да, он просто выжидал. Джимсон все сделал, прикончил того типа, а тут пожаловал Бродбент, прикарманил блокнот и смылся. Неплохо устроился, сукин сын.

Мэддокс глубоко вдохнул, закрыл глаза, несколько раз повторил про себя мантру, пытаясь медитировать. Ни к чему себя накручивать. Ничего в предстоящем деле трудного нет. Если Бродбент прячет записную книжку дома, Мэддокс ее отыщет. А если не дома, тогда Мэддокс все равно как-нибудь да вытрясет блокнот из Бродбента. Тот просто не знает, с кем связался. И раз Бродбент влез в эти дела по самое не могу, он вряд ли пойдет в участок. Они с Мэддоксом все уладят по-тихому.

Он ведь в таком долгу перед Корвусом… Господи, да он Корвусу просто жизнью обязан.

Джимсон откинулся в своем кресле, и «Боинг-747» совершил чудесную мягкую посадку, едва ощутимо коснувшись земли. Мэддокс решил, что это хороший знак.

На следующее утро Том застал своего помощника Шейна Макбрайда у ходунка. Помощник внимательно наблюдал, как гнедой квартер[4] ковыляет по кругу. Шейн был ирландцем из Южного Бостона, учился в Йельском университете, однако фамилией и усвоенными привычками уже настолько сильно походил на уроженца Запада, что больше, нежели местные жители, напоминал настоящего ковбоя. Он разгуливал в плетеных веревочных ботинках и щеголял густыми усами, нахлобучив на голову поношенную ковбойскую шляпу с загнутыми кверху полями и повязав вокруг шеи выгоревший черный платок. А еще Макбрайд вечно жевал табак. Шейн разбирался в лошадях, имел хорошее чувство юмора, серьезно относился к своей работе и был человеком невероятно преданным. Лучшего помощника Том и не желал.

Шейн повернулся к Бродбенту, снял шляпу, вытер пот со лба, прищурил один глаз и спросил:

– Что скажешь?

Том присмотрелся к походке коня.

– И давно он в ходунке?

– Десять минут.

– Ножной остит.

Шейн перестал щуриться.

– Не-а. Тут ты не прав. Это сесамоидит.

– Щеточные суставы не опухли. И ранка слишком симметричной формы.

– В начальной стадии сесамоидита язвочка тоже может быть симметричной.

Том внимательнее посмотрел на коня.

– Чей он?

– Хозяев соседнего ковбойского домика. Коня зовут Благородный Никс. Раньше у него вообще никаких болячек не было.

– Это пастуший конь или на нем охотиться ездят?

– Он участвует в скачках.

Том нахмурился.

– Тогда, может, ты и прав.

– Может? Да какой там «может»! Он только что из Амарильо, со скачек, седло выиграл. Утомительные тренировки да долгий переезд – и вот тебе результат.

Том остановил ходунок, опустился на колени, ощупал лошадиную ногу сзади, над копытом. Она была горячей. Бродбент поднялся.

– Я все же утверждаю, что это ножной остит, однако признаю: вероятно, остит затронул сесамовидные кости.

– Излагаешь прямо как юрист.

– В обоих случаях лечение одинаковое. Полный покой, промывание холодной водой плюс диметилсульфоксид и кожаные накладки.

– Да знаю я, знаю.

Том положил руку Шейну на плечо:

– А ты делаешь успехи, а, Шейн?

– Есть такое дело, босс.

– Значит, и сегодня сможешь подежурить в лечебнице?

– А ведь в городе куда лучше – и пиво тебе холодное, и музыканты, и девочки в коротких юбках…

– Ну ладно, подежурь. И смотри – осторожно, не устрой тут пожар.

– Ты все ищешь ту девицу, у которой отца застрелили в Лабиринте?

– Я бы не сказал, что поиски продвигаются успешно. И полиция никак не найдет тело.

– Немудрено. Там же территория огромная, на ней черт ногу сломит.

Том кивнул:

– Если б я выяснил, что именно написано в его блокноте, то сразу бы понял, кто он.

– Наверное.

Том уже обо всем рассказал Шейну, настолько они были близки. А Шейн, несмотря на свою разговорчивость, на самом деле умел держать язык за зубами.

– У тебя этот блокнот с собой?

Том вынул записную книжку из кармана.

– Дай-ка взглянуть. – Шейн полистал блокнот. – Что это? Шифр?

– Да.

Шейн закрыл блокнот, осмотрел обложку.

– Его кровь?

Том кивнул.

– Бог ты мой! Бедняга. – Шейн отдал Тому книжку. – Если легавые узнают, что ты ее утаил, у тебя будут неприятности.

– Понимаю.

Том обошел свою ветеринарную лечебницу, осмотрел лошадей в стойлах. Каждую погладил, каждой сказал что-то ласковое, проверил, всё ли в порядке. Затем перебрал счета у себя на рабочем столе – некоторые оказались просроченными. Дело тут было даже не в безденежье, Том просто поленился их оплатить. Ни он, ни Шейн терпеть не могли бумажной возни. Том сунул конверты со счетами в пластмассовую коробку, так ни один и не распечатав. Для всей этой бумажной тягомотины не худо бы нанять счетовода, вот только дополнительные траты оставят их в убытке, а они только-только, после года тяжкого труда, достигли уровня нулевой прибыли. И не важно, что у Тома условно депонировано сто миллионов долларов; в отличие от отца он хотел пользоваться плодами собственного труда.

Том отодвинул бумаги и достал ноутбук. Цифры в блокноте не давали ему покоя. Он был уверен: именно цифры скрывают тайну личности того человека. И найденного им клада.

Шейн просунул голову в дверь.

– Как там наш участник скачек? – спросил Том.

– Я ему ногу обработал и отвел в конюшню.

Шейн все не уходил.

– Ты чего?

– Помнишь, в прошлом году в монастыре, в верховье Чамы, овца заболела?

Том кивнул.

– И мы еще узнали, что один из тамошних монахов раньше был дешифровщиком и работал в ЦРУ, а потом все бросил и ушел в монастырь.

– Да, что-то такое припоминаю.

– Не хочешь попросить его расшифровать цифры в блокноте?

Том уставился на Шейна:

– Это лучшая твоя мысль за всю неделю!

Мелоди Крукшенк настроила алмазный резец на нужный угол и увеличила количество оборотов. Что за прекрасный образчик точной техники! Его совершенство угадывалось в издаваемом им чистом музыкальном звуке. Мелоди поместила пробу в распилочное гнездо, укрепила ее, затем включила ламинарный поток воды. Тонкое завывание резца перекрылось бульканьем: вода омывала образец, и становились видны цветные крапинки – желтые, красные, темно-багровые. Мелоди завершила настройку, поставила направление и скорость на «автомат», и резец заработал вовсю.

Как только алмазное лезвие соприкоснулось с поверхностью камня, послышалась самая настоящая музыка. Через секунду образец был уже распилен надвое, показалась его драгоценная внутренняя часть. С ловкостью, приобретенной за годы работы, Мелоди промыла и высушила половинки, перевернула их и поместила тыльной стороной на стальной манипулятор в эпоксидную смолу.

Пока смола затвердевала, Мелоди рассматривала свой сапфировый браслет. Подругам она сказала, что это дешевая бижутерия, и они поверили. А почему бы им не поверить? Кому может прийти в голову, будто она, Мелоди Крукшенк, техник-специалист первой категории с зарплатой 21 000 долларов в год и жалкой квартиркой в конце Амстердам-авеню, без мужчины и без денег, станет разгуливать с синими звездчатыми сапфирами в десять карат? Мелоди прекрасно понимала, что Корвус ее использует, – такой мужчина никогда бы не заинтересовался ею всерьез. С другой стороны, он доверил работу именно ей, и неслучайно. Мелоди – классный, по-настоящему классный специалист. Браслет – составляющая строго безличного соглашения, плата за мастерство и за молчание. Ничего тут постыдного нет.