Сянцзы никогда не видел, чтобы хозяин сам тратил деньги, разве что когда тот покупал себе лекарства. Что это за лекарства, Сянцзы не знал, но каждый раз, когда господин привозил их, его подружка казалась особенно оживленной. Да и у господина Ся как будто поднималось настроение. Но проходило три дня, хозяин вновь мрачнел и горбился еще больше. Он вел себя как рыба, купленная на базаре: пустишь ее в воду — она оживет, вытащишь — опять затихнет. Замечая, что господин Ся снова выглядит как покойник, Сянцзы догадывался, что подходит время ехать в аптеку, И всякий раз, сворачивая к аптеке, он невольно проникался жалостью к этой высохшей обезьяне. Когда господин Ся возвращался домой со своим лекарством, Сянцзы вспоминал Хуню, и на сердце у него становилось невыносимо тяжело. О покойниках плохо не говорят, но ведь это из-за нее он потерял свою силу и здоровье!

Сянцзы не нравились ни хозяин, ни хозяйка, однако бросать из-за этого работу не стоило. «Какое мне до них дело?» — говорил он себе, попыхивая сигаретой.

Как-то раз госпожа поругалась со служанкой, тетушкой Ян — та разбила один из четырех только что купленных горшочков с хризантемами. Тетушка Ян, женщина деревенская, не считала цветы какой-то драгоценностью, но поскольку она разбила чужую вещь, то чувствовала себя виноватой. Однако, когда госпожа принялась обзывать ее по-всякому, тетушка Ян не выдержала. Деревенские в гневе себя не помнят, и служанка ответила госпоже самой отборной бранью. Топая ногами, госпожа велела ей немедленно собрать свои пожитки и убираться вон.

Сянцзы никогда не приходилось мирить людей, тем более женщин, поэтому он и не вмешивался. Когда тетушка Ян обозвала госпожу проституткой, он понял, что ее песенка спета, и решил, что теперь его черед: госпожа вряд ли оставит рикшу, который знает о ней больше, чем положено. Он стал ждать, когда ему откажут от места. «Скорее всего, — думал он, — это случится, когда возьмут новую прислугу». Однако Сянцзы не особенно печалился. Жизнь научила его спокойно предлагать свои услуги и не огорчаться, выслушивая отказы. Из-за этого не стоило переживать.

Но как ни странно, после ухода тетушки Ян госпожа стала с ним особенно приветлива. Теперь ей приходилось стряпать самой, а за продуктами посылать Сянцзы. Когда он возвращался, она просила его что-нибудь почистить или помыть, а тем временем резала мясо и готовила еду. В такие минуты она не упускала случая заговорить с Сянцзы.

Госпожа обычно ходила в трикотажной кофточке розового цвета, голубых штанах и расшитых домашних туфлях из белого шелка. Сянцзы не решался на нее взглянуть. Его влекло к этой женщине; крепкий запах ее духов дурманил голову: так цветы своим ароматом привлекают бабочек и пчел. Порой Сянцзы не выдерживал и бросал на госпожу жадные взгляды.

Он не презирал эту женщину, это падшее создание, эту красавицу. И готов был сойтись с ней хотя бы для того, чтобы досадить господину Ся, этой полудохлой обезьяне. При таком муже госпожа была вправе делать, что хотела, да и он, имея такого хозяина, тоже мог не стесняться. Сянцзы постепенно смелел, однако женщина не обращала на него внимания.

Как-то раз, приготовив обед, она села на кухне поесть и вскоре позвала Сянцзы.

— Ешь! А потом вымоешь посуду. Когда будешь встречать господина, заодно купи чего-нибудь на ужин, чтобы еще раз не ездить. Завтра воскресенье, господин будет дома, и я пойду искать служанку. Ты не знаешь кого-нибудь? Теперь так трудно найти прислугу! Ну ладно, ешь, а то остынет!

Она была так великодушна, говорила с ним просто! Даже ее трикотажная кофточка показалась Сянцзы много скромнее. Он почувствовал стыд. Где же его порядочность? Он совсем испортился!

От расстройства он съел целых две чашки риса. Затем вымыл посуду, ушел к себе в комнату и принялся курить сигарету за сигаретой.

Встречая в этот раз хозяина, Сянцзы испытывал к нему особую ненависть. Его так и подмывало бросить на ходу коляску, чтобы угробить эту тварь. Он нарочно дергал ручки, встряхивая старую обезьяну. Но обезьяна молчала, и Сянцзы вдруг стадо стыдно. Он не мог простить себе, что хотел сделать гадость просто так, без всякой причины. Раньше с ним такого не бывало.

Но вскоре он успокоился и, вспоминая об этом случае, только посмеивался. Надо же, как он тогда разозлился!

На другой день госпожа пошла искать прислугу. Она вернулась с женщиной, которую взяла на испытательный срок, и Сянцзы перестал надеяться на благосклонность хозяйки. Теперь все в этом доме его раздражало.

Но в понедельник после обеда госпожа отказала служанке: та, мол, недостаточно чистоплотна. Затем она послала Сянцзы купить жареных каштанов. А когда он вернулся, позвала из своей комнаты:

— Неси сюда!

Сянцзы вошел. Госпожа пудрилась перед зеркалом. На ней была все та же розовая кофточка, но голубые штаны она сменила на светло-зеленые. Увидев Сянцзы в зеркале, она быстро повернулась и встретила его улыбкой.

Неожиданно Сянцзы увидел перед собой Хуню, но молодую, прекрасную! Он остановился как вкопанный. Страх, осторожность — все исчезло, осталось лишь горячее, непреодолимое желание. Сянцзы потерял голову…

Дня через три Сянцзы со своей постелью вернулся в прокатную контору. Случилось то, чего он боялся больше всего. Прежде Сянцзы постыдился бы об этом говорить, но теперь со смехом рассказывал всем, как подцепил дурную болезнь.

Рикши наперебой советовали ему, какое лекарство купить, к какому врачу пойти. Никто не считал это позором, напротив, все сочувствовали Сянцзы и, немного смущаясь, делились с ним своим опытом. Молодые рикши заражались этой болезнью в публичных домах — за деньги. Пожилые подхватывали ее у старых потаскух считай что даром. А те, кому не пришлось переболеть, знали истории, приключившиеся с их хозяевами. У каждого было о чем рассказать.

Болезнь сблизила Сянцзы с товарищами. Гордиться ему было нечем, но и стыдиться тоже нечего: он принял свою болезнь так же спокойно, как легкую простуду пли расстройство желудка.

Лекарства и всевозможные снадобья унесли десять с лишним юаней, но вылечиться окончательно Сянцзы так и не удалось. Он относился к лечению небрежно, считал, что, раз полегчало, можно не принимать больше лекарств. Поэтому в пасмурную погоду и при смене сезонов у него начинали болеть суставы. Тогда он снова глотал лекарства или старался сам как-нибудь побороть болезнь. Раз жизнь так горька, к чему ее беречь?

После болезни Сянцзы изменился: начал сутулиться, нижняя губа у него отвисла, в зубах неизменно торчала сигарета. Иногда лихости ради он закладывал окурок за ухо. Он по-прежнему не очень любил говорить, но теперь мог отпустить даже некстати крепкое словцо. Ему на все было наплевать!

Сянцзы все еще считался неплохим рикшей. Иногда он вспоминал прошлое, и ему хотелось снова стать порядочным, чистым и трудолюбивым; он очень страдал от того, что так опустился. Правда, жизнь обошлась с ним жестоко, все его надежды рухнули, но зачем же себя губить?

В такие минуты Сянцзы снова начинал мечтать о собственной коляске. Из своих неприкосновенных юаней он истратил во время болезни более десяти. Ах, как он о них жалел! Но у него сохранилось еще двадцать с лишним юаней, а это все же лучше, чем ничего. Когда он думал о коляске, ему хотелось выбросить все недокуренные сигареты, никогда больше не притрагиваться к вину и, стиснув зубы, копить деньги. От коляски мысль его переходила к Сяо Фуцзы. Он чувствовал себя виноватым перед ней. С тех пор как он съехал со двора, Сянцзы ни разу не навестил ее. Ей по помог, свою жизнь не наладил, да еще подхватил дурную болезнь.

Однако с друзьями он по-прежнему курил, выпивал и забывал о Сяо Фуцзы. Он не был заводилой, просто не хотел отставать от приятелей. Лишь в беседе за чашкой водки можно было на время забыть о тяжелом труде и обидах. Хмель прогонял сомнения. Хотелось поразвлечься немного, а затем забыться тяжелым сном. Кому это помешает? Жизнь такая серая, беспросветная! Гнойные язвы ее лучше всего прижигать ядом водки, никотина и разврата. Клип вышибают клином. Да и кто может предложить что-либо лучшее взамен.